Но когда Шарлотта, наклонившись, прошептала своему юному поклоннику, который был наследником огромного состояния, нажитого вульгарной торговлей, что-то такое, что заставило его побагроветь от удовольствия, Руссе в мгновение ока пересек комнату, схватил ее за руку и потащил за собой в небольшой кабинет. В течение последовавших десяти минут оттуда слышались то тихие оправдания, то взрывы негодования. Однако, как бы ни пыталась мисс Нэш успокоить своего разъяренного любовника, ей, судя по всему, это не удалось. Он выскочил из кабинета с глазами, горящими возмущением, и выругался. Несколько минут спустя появилась мисс Нэш. Она раздраженно вздохнула, пытаясь прийти в себя.

Все это произошло два часа назад.

И теперь Руссе проталкивался сквозь толпу с явным намерением нанести мисс Нэш физические увечья! Он уже находился в десяти футах от девушки, стоявшей с надменным видом, когда несколько джентльменов, опасавшихся худшего, схватили его.

– Отпустите меня, – гремел он, вырываясь из их рук. – Отпустите же, черти этакие! Пока вы, бедняги, тоже не попали к ней в рабство!

– Отпустите его! – насмешливо произнесла мисс Нэш. – Он ни за что не уйдет, пока не сделает из себя посмешище.

Джентльмены неохотно отпустили руки Руссе. В его красивых глазах уже не было ярости, когда он, преодолев разделяющее их расстояние, остановился перед ней.

– Ну, Руссе, – спросила она, всем своим видом давая понять, что ей все это наскучило, – какие еще претензии ты намерен высказать? Только, умоляю, поторопись. Уже выстраиваются пары для кадрили, а я обожаю танцевать кадриль.

– Ты жестока.

– Если отказ сохранить ненужное заблуждение можно назвать жестокостью, то я признаю себя виновной.

– Бессердечная проститутка! Я боготворил бы тебя! Ее губы дрогнули в улыбке.

– В таком случае я спасла твою душу от святотатства, и ты должен благодарить меня за то, что я предлагаю тебе расстаться. А я действительно предлагаю тебе расстаться.

Она хотела было отойти от него. Но Росс к этому времени переживал такие мучения, о которых можно было лишь догадываться и надеяться, что они никогда не выпадут на твою долю. Лицо его было ужасно. Отчаяние и гнев были написаны на нем. Увидев, что она уходит, он остановил ее. Она круто повернулась, и звук пощечины, которую она дала ему затянутой в перчатку рукой, разнесся над притихшей толпой.

Ошалевший от неожиданности, пьяный, униженный, он выпустил ее руку.

– А теперь, когда ты унизил нас обоих, не будешь ли ты любезен уйти отсюда? – В ее голосе уже не было холодного безразличия. Она была явно расстроена. Глаза ее блестели, возможно, от слез.

Они долго стояли, глядя друг на друга; на лице мисс Нэш сменялись эмоции, которые никто не смог бы истолковать. Потом, отвесив поклон, причем весьма ловко, несмотря на состояние опьянения, Росс элегантно расшаркался и тихо шепнул:

– Ваш покорный слуга, мэм. Ваш раб.

Мисс Нэш оставалась на балу и танцевала почти до рассвета, а досужие языки уже работали вовсю:

– Она почти заявила во всеуслышание, что он не в состоянии содержать ее так, как ей того желательно.

– Это почти что равносильно заявлению о том, что она ищет кого-нибудь, кто мог бы это сделать.

– Я всегда считала ее слишком дерзкой.

– Но не настолько дерзкой? Я знаю ее сестру, маркизу Коттрелл. Она будет в ужасе.

– А может быть, не будет. Зная свою сестру, она могла ожидать от нее чего-нибудь подобного. В отличие от моего бедного наивного сынка Джеффа.

– Или от моего невинного племянника Карла.

– Или от моего доверчивого мужа.

Калхотанд-сквер, Мейфэр,

3 августа 1806 года

Самое трудное – это ожидание, решила Шарлотта четыре дня спустя, вдевая голубую шелковую нитку в ушко иголки. Она столько времени потратила на изучение чертежей перестройки замка Сент-Лайона, что могла бы сделать их копии по памяти. Она знала до мелочей, куда выходит каждое окно и куда ведет каждый служебный коридор, какие шкафы имеют достаточную глубину, чтобы в них можно было спрятаться, какие двери ведут на лестничные клетки и где находятся потайные комнаты. Сделав все это, она старалась заполнить время чем могла.

Но рукоделие ей наскучило, чтение утомило, и она была сыта по горло общением с самой собой, а единственным человек, с которым ей хотелось бы поговорить, укрылся в какой-то квартирке на Бедфорд-сквер и изображает из себя отвергнутого любовника – по крайней мере так сказала ей Джинни. Он пьет, играет в азартные игры и распутничает – во всяком случае, она предполагала, что он распутничает, – тогда как она вышивает подушки!

Это несправедливо. Правда, она получала приглашения. Приглашения прокатиться в экипаже за город, подышать ночным воздухом в каком-нибудь увеселительном публичном саду или поужинать тет-а-тет с богатым джентльменом. Ей было так скучно, что она чуть не приняла одно из последних подобных приглашений, полученное от одного начинающего приобретать известность политика. С ним, возможно, было бы интересно поговорить. Но с другой стороны, он едва ли стал бы разговаривать о политике.

Поэтому она никуда не поехала. Она сыграла в вист с Джинни во время своего ежедневного визита к куртизанке и теперь стояла у окна, барабаня пальцами по подоконнику, смотрела на небольшую площадь напротив дома и думала о Дэнде. Ей хотелось быть с ним. Она принялась практиковаться в произношении некоторых из его колоритных словечек.

Наконец она глубоко вздохнула, поняв, что этим ничего не изменишь и что ей надо думать о совсем других вещах. О том, например, что Сент-Лайон к этому времени, наверное, получил письмо Джинни и предположительно ответил на него. Что, если он не попадется на эту наживку? Нет, быть того не может. Это было бы крушением всех планов, и она не желала даже думать об этом.

Итак, поскольку она не разрешала себе думать о Дэн-де и его заслуживающем презрения времяпрепровождении, но не осмеливалась думать о том, что все, что она сделала, было сделано напрасно, ей оставалось лишь вышивать наволочки!

Отложив рукоделие, Шарлотта уныло побрела к столику, где стояла коробка конфет, которую прислал кто-то из поклонников. В коробке уже освободились от кондитерских шедевров из миндального теста несколько золотистых гнездышек. «Неудивительно, – с мрачным юмором подумала она, – что многие женщины, запятнавшие свою репутацию, на которых мне указали в оперном театре, были толстушками».

Едва успела она выбрать марципановую розочку, как дверь в гостиную распахнулась. В дверях стояла Джинни, опираясь на элегантные костыли. Ее миловидное личико выражало радостное оживление. Она размахивала листком бумаги, словно флажком во время празднования королевского дня рождения.

– Пришло! Твое приглашение! – воскликнула она и, изящно развернувшись, одним костылем захлопнула за собой дверь. – Я вошла в дом одновременно с курьером и взяла на себя смелость расплатиться с ним за доставку. Я узнала его почерк, Шарлотта. Это от Сент-Лайона! – Громко стуча по полу костылями, она подошла к Шарлотте и бросила ей письмо. – Читай!

Шарлотта взяла письмо и, не потрудившись найти нож для вскрывания конвертов, взломала печать, подсунув под нее палец. Радуясь тому, что у нее не дрожат руки, она извлекла сложенное письмо и стала читать.

– Что он пишет? – спросила Джинни. Не сказав ни слова, Шарлотта протянула ей письмо.

«Дорогая мисс Нэш!

Я был очень расстроен, узнав о том, что за последнее время вы подвергаетесь отвратительным, гнусным нападкам. Кому, как не мне, понять, что вы, должно быть, переживаете, потому что сам я некогда был насильственным образом лишен всего, что знал и любил, хотя потом оказался в совсем иной и, спешу заметить, далеко не худшей ситуации.