Туссен был потрясен.

Нет, все-таки не исключена возможность, что Дэнда Росса ждет такое великолепное будущее, о котором никто из них и помыслить не мог.

Гайд-парк, Лондон,

вторая половина дня 19 июля 1806 года

День выдался ясный, было тепло, и парк заполнили представители высшего общества, наслаждавшиеся чудесной погодой. Шарлотта чувствовала себя особенно нарядной в платье из кремового батиста, расшитого крошечными зелеными листочками. Нарядной и уверенной в себе.

– Боже милосердный, Лотти, – сказал Дэнд, – ты вся оцепенела, словно митра епископа. Что с тобой происходит, девочка моя?

Ладно. Возможно, вид у нее слишком напряженный. Но это потому, что она не привыкла, чтобы ею хвастали, как новым приобретением, и она еще не знает, как при этом следует вести себя.

Дэнд, небрежно держа вожжи, опытной рукой направлял лошадей вдоль одного из самых популярных среди гуляющих бульвара в Гайд-парке. Другая рука лежала на спинке сиденья и хотя и не прикасалась к Шарлотте, однако символизировала его неоспоримое право собственности. Никто еще никогда прежде не бывал ее «собственным». Неудивительно, что она была несколько напряженной.

А у него хватает наглости спрашивать, что с ней происходит! Ее неловкость усугублялась тем, что его эта ситуация вроде бы забавляла. Каждый раз, когда он смотрел на нее, она замечала веселые искорки в его глазах. Но хуже всего было то, что все это ничуть не заглушило ее реакцию на него.

Каждый раз, когда он прикасался к ней, пусть даже совсем нечаянно, по ее коже пробегали мурашки от удовольствия. Каждый раз, когда он что-то говорил, ей приходилось смотреть на него, и она видела контуры его губ и вспоминала свое ощущение от их прикосновения.

– Ничего со мной не происходит, – заявила она, чувствуя, что говорит еще напряженнее, чем держится. – Что со мной может быть? Все в полном порядке.

– Рад это слышать. Возможно, меня беспокоит тот факт, что ты не слишком похожа на леди, которая так охвачена желанием, что готова забыть о своей репутации ради любимого мужчины. А ведь именно для этого мы сюда и приехали, не так ли? Чтобы выполнить данные миссис Малгрю наставления – убедить общество в том, что ты совсем потеряла голову от страсти? Было бы очень неплохо, если бы ты перестала шарахаться от меня всякий раз, когда я смотрю на тебя или прикасаюсь к тебе. – Он улыбнулся, и улыбка его была одновременно и любезной, и хищной. – Но я буду смотреть на тебя. И прикасаться к тебе. Поэтому будь умницей и попытайся не портить игру.

– Значит, я неубедительно играю свою роль? – Она почувствовала в его словах скрытый вызов. В эту игру она отлично умела играть. Даже с Дэндом. – Могу ли я предположить, что ты незнаком с тем, как в подобной ситуации ведет себя леди? Твой опыт общения с официантками из баров и тому подобными особами, несомненно, заставил тебя поверить, что если женщина не ерзает у тебя на коленях, то она без должного энтузиазма относится к твоим многочисленным мужским достоинствам.

Глаза его одобрительно сверкнули.

– Должен признаться, что мне, как неуверенной и самодовольной особи мужского пола, требуются видимые подтверждения того, что к моим усилиям относятся с одобрением.

Черт побери, с восхищением подумала она, а ведь он парень что надо!

– Вздор!

– Откровенно говоря, я рад, что нашлось такое простое объяснение твоей скованности, потому что уже на-чал-подозревать, что... – Не договорив, он пожал плечами.

– Подозревать – что?

Он покачал головой и лихо свернул на боковую, но тоже наезженную дорожку.

– Не стоит говорить.

– Нет уж, изволь, – потребовала она, желая во что бы то ни стало узнать, что он подозревал. – Я настаиваю.

– Ну что ж, – неохотно сказал он, – я начал подозревать, что тебя заставил трепетать наш поцелуй вчера вечером и ты сидишь здесь, замирая в предвкушении следующего.

Она почувствовала, как жаркая волна, прокатившись по телу, вспыхнула румянцем на ее щеках. Черт возьми, да она, кажется, краснеет! Она не краснела уже много лет.

Она остановила взгляд на росшем вдали платане.

– Поцелуй? – подчеркнуто скучающим тоном спросила она. – Какой поцелуй? Разве был поцелуй?

– Да, – спокойно сказал он. – В саду «Аргайл». Я поцеловал тебя.

– А-а, ты о том поцелуе. Я почти забыла. Понимаешь, я к концу вечера очень устала.

– Я так и думал, – кивнул он. – Теперь понимаю, что я выставил себя на посмешище. Но это лишь еще раз доказывает, что отсутствие опыта может ввести в заблуждение.

При этих словах она взглянула на него.

– Отсутствие опыта?

– Да, – просто ответил он. – Я подумал, что, поскольку ты явно не умеешь целоваться, то это, возможно, привело тебя в замешательство.

– Это я-то не умею целоваться? – воскликнула она. – Да я целовалась много-много раз. Мужчины всегда целуют меня.

Он скорчил гримасу, явно выражавшую жалость.

– Ах ты, бедняжка моя, – тихо проговорил он. – Мне тебя жаль.

– Это еще почему? – спросила она.

«Как он смеет считать меня неопытной?!» – думала она, совсем забыв о том, что большинство молодых женщин, особенно тех, у кого был некоторый опыт, предпочли бы, чтобы окружающие об этом не догадывались. Как он смеет считать, что у нее не хватает опыта?! Он, наверное, и понятия не имеет о том, как ведут себя джентльмены. И как джентльмены целуются.

– Почему ты это говоришь? – повторила она.

Он огляделся вокруг и, не увидев никого поблизости, свернул на тропинку, укрытую ветвями старого бука. Здесь он привязал вожжи к рукоятке тормоза и с печальным выражением на красивом худощавом лице повернулся к ней.

– Я не хотел оскорбить себя.

– Ты меня не оскорбил, – резко ответила она.

– Видишь ли, на основе твоей равнодушной реакции на мой поцелуй я сделал вывод, что ты совсем новичок в этом деле.

Равнодушная реакция? Он называет это равнодушной реакцией? Да ведь для того, чтобы продлить поцелуй, она чуть ли не вскарабкалась вверх по его телу! Что же в таком случае он называет «неравнодушной» реакцией?

– И теперь мне стыдно за мужчин, оказавшихся такими неумелыми, что их поцелуи сразу же забывались.

– Они не забывались, – высокомерно возразила она. – Они были весьма приятными.

– Приятными. – Он слегка содрогнулся, заставив ее вспомнить своего зятя Рэма, который делал так, когда что-нибудь вызывало его отвращение. – Страстный поцелуй – это не только приятное ощущение. По правде говоря, на лексиконе страсти прилагательное «приятный» означает нечто сделанное плохо, неумело. Короче, полное фиаско. – Он посмотрел на нее как добрый наставник. Легкий ветерок – шевелил его волосы. На горле был заметен порез от бритвы. Эта царапина делала его одновременно и уязвимым, и сильным, и это вызвало в ней какой-то странный трепет.

– В слове «приятный» нет ничего плохого, – решительно заявила она. – Для того чтобы назвать поцелуй триумфом, совсем не обязательно идти на поводу у низменных страстей, возбуждаться и терять голову.

Он усмехнулся.

– По правде говоря, именно это и обязательно. Она отвернулась.

– Нет смысла обсуждать это с тобой. Ты явно смотришь на все совершенно не так, как я. Я бы сказала, рассматриваешь все в более приземленном ракурсе.

Он рассмеялся.

– Ты бы очень удивилась, узнав, сколько маленьких преимуществ дает это нам – тем, кто находится на низших ступенях социальной лестницы. Увы, Лотти, любовь моя, ты по доброй воле пожелала изобразить представительницу не самой чистой профессии. И настоящий, добросовестно исполненный поцелуй должен быть влажным, разгоряченным и не терпящим промедления.

– Довольно утомительно, – холодно сказала она и добавила, словно вынося приговор: – И неопрятно.

– Да уж, не без этого. – Картавость, совсем исчезнувшая из его произношения, пока он играл роль ее французского любовника, возвратилась. – Полноценный поцелуй затуманивает самые светлые умы, попирает все принципы, заставляет забывать обо всех добрых намерениях, разрушает инстинкт самосохранения, заменяя его страстным желанием.