– Почему ты такая мрачная, дорогая моя? Или ты боишься за успех нашего предприятия из-за того, что я сказала на прошлой неделе? Не сердись на меня за резкий тон и за необдуманные слова, – сказала Джинни. – Я думала лишь о том, что будет лучше для нашего плана.

Она до сих пор не вполне сознавала, насколько важна для нее компания Шарлотты – общение с женщиной того же класса, того же уровня образования, которая вращалась в тех же кругах, где некогда вращалась и она, и встречалась с теми же людьми, с которыми когда-то водила знакомство она.

– К тому же, – продолжала она, – мои слова, возможно, послужили необходимым стимулом, потому что за последние несколько дней ты великолепно справлялась со своей ролью, Лотти. Я со своей стороны тоже, как могла, поспособствовала этому. С помощью нескольких монет, сунутых в руки твоих хорошо оплачиваемых слуг, мне удалось убедить их энергичнее распространять сведения о том, что происходит в твоем любовном гнездышке. В обществе только и разговоров что о твоих опрометчивых поступках.

– Но мои опрометчивые поступки являются фактически триумфом.

– Да, так оно и есть. – Джинни, наморщив люб, взяла фарфоровый чайник, стоявший на столике рядом с ней. – Позволь налить тебе чашечку шоколада. Ты плохо выглядишь, дорогая моя. – Шарлотта промолчала. – Что привело тебя сюда? Почему ты в таких растрепанных чувствах?

– Я пришла, чтобы кое-что узнать. Мне необходимо кое-что узнать.

Джинни спокойно налила горячую темную жидкость в одну из изящных фарфоровых чашечек.

– Понимаю, Лотти. Что тебе хочется узнать? Шарлотта взглянула Джинни прямо в глаза:

– Для твоей семьи это было тяжело? Джинни перестала разливать шоколад.

– Что было тяжело для моей семьи?

– Ну, когда они поняли, какой образ жизни ты избрала? Какова была их реакция?

А-а, значит, вот в чем дело. В сердце Джинни шевельнулась жалость. Ну что ж, наверное, этого следовало ожидать. Все это выглядит проще в теории, чем на практике. Но теперь уже поздно идти на попятный. Теперь она могла лишь, немного солгав этой смешной, благородной и наивной девочке, сгладить переход от «бриллианта чистейшей воды» к «отверженной».

– Родни у меня почти не осталось. Есть младшая сестра (которая уже лет десять как с ней не разговаривает), дядюшка (который тоже не поддерживает с ней отношений) и несколько кузин и кузенов. Радости по этому поводу они, конечно, не испытывали, но в конце концов смирились с тем, что от них не зависит (прервав с ней практически все связи). – Она закончила разливать шоколад, надеясь, что Шарлотта не заметила, что она умышленно замедляла эту процедуру, чтобы успеть подобрать подходящие слова. – Аристократия привыкла к скандалам, Лотти. На какое-то время ты станешь сенсацией. Все будут пребывать в возбуждении, пока их внимание не привлечет следующая сенсация.

– Значит, как только совершится следующее грехопадение, обо мне забудут? – сдержанно спросила Шарлотта.

Наверное, следует сказать девочке правду.

– Забудут, но никогда не простят. Некоторые из твоих родственников, в зависимости от того, насколько они тебя любят, сделают, что смогут, чтобы облегчить тебе жизнь. Но ради благополучия своих детей они не смогут публично приглашать тебя в свои дома. По крайней мере в лондонские резиденции.

Шарлотта вздрогнула всем своим стройным телом, но взгляд не отвела и спокойно сказала:

– Понятно.

– Если ты найдешь себе достаточно могущественного и притом пылкого любовника, то он сможет навязать твою компанию своим знакомым – разумеется, знакомым мужского пола. И жены некоторых из них, возможно, тоже будут вынуждены принимать тебя у себя, когда не ожидается большого стечения публики. Но в целом ты будешь навсегда обречена находиться за пределами круга, в котором некогда вращалась.

Джинни почти ожидала гнева, слез, сцены с упреками и обвинениями. Шарлотта ее удивила. Она побледнела, но лишь кивнула:

– Спасибо за откровенность.

Спокойное восприятие Шарлоттой всего сказанного заставило Джинни почувствовать себя пристыженной и виноватой. Она терпеть не могла подобные чувства, поэтому инстинктивно постаралась снова перейти в наступление.

– Надеюсь, ты не считаешь, что тебя не предупредили должным образом? – резко спросила она.

Улыбка Шарлотты тронула сердце Джинни.

– Ты ошибаешься.

Джинни закрыла глаза. Она-то думала, что навсегда отделалась от таких эмоций, как сознание собственной вины. А они вдруг всколыхнулись в ее душе, заставляя задуматься над тем, что она сделала в своем упорном стремлении достичь цели, которую считала справедливой. Какое она имела право затащить эту... эту девочку в свой мир и обречь ее на такую же, как у нее, судьбу?

– Есть альтернатива, – услышала она собственные слова. – Ты можешь уехать из Лондона. Но сделать это придется сразу же. Ты можешь уехать к своему зятю, маркизу. Конечно, такого, как прежде, преклонения и восхищения ты никогда больше испытывать не будешь, но, возможно, отчасти твое положение восстановится. Даже самую строгую поборницу нравственности можно со временем убедить в том, что ты всего лишь допустила оплошность, что это всего лишь грешок юности, если все узнают, что ты раскаиваешься в этом, скрываясь в течение нескольких лет в загородном поместье своего зятя, маркиза. Со временем ты даже сможешь вернуться в общество. Джинни не могла бы сказать, слышит ли ее девушка. Она смотрела куда-то вдаль, и какое будущее она там видела, Джинни могла только догадываться.

– Я люблю своих сестер, – тихо сказала Шарлотта, – у меня есть дорогие мне люди, которых мои действия поставили в невыносимое положение.

– Я это знаю.

– Я не хочу, чтобы они страдали по моей вине из-за того лишь, что любят меня.

– Понятно.

Шарлотта тряхнула головой, словно пытаясь привести в порядок мысли. Она закусила губу и устало провела рукой по лицу, потом встала, так и не прикоснувшись к шоколаду, остывающему в фарфоровой чашке.

– Спасибо, Джинни. Я должна идти.

– Но что ты будешь делать? – спросила Джинни.

– Это еще один вопрос, на который я не знаю ответа, – сказала она и, не проронив больше ни слова, ушла.

Она никогда не думала, что занять место Джинни в качестве любовницы Сент-Лайона будет легко, но ей и в голову не приходило, что это обойдется ей так дорого. Она, видно, была так глупа, что не осознавала, что расплачиваться за это придется не только ей и ее сестрам.

Никто, а меньше всего она сама, не позаботился о том, чтобы спросить, готовы ли другие расплачиваться за ее публичный позор. Нет, она сделала этот выбор сама. Мысль об этом преследовала ее после визита леди Уэлтон, вызывая сомнения и чувство вины. Ссылаясь на головную боль, она два дня не покидала свою комнату, пытаясь найти ответ. Наконец отчаявшись, она решила посоветоваться с Джинни. Ответ куртизанки оставил Шарлотту в недоумении. Она уж не знала, имеет ли право продолжать задуманный план. Ответ она так и не получила.

Сняв перчатки, она положила их возле серебряного подноса, на котором некогда скапливалось по десятку приглашений в день, а теперь лежало одно письмо. Она рассеянно взяла его и понесла в гостиную, вспоминая о том дне в монастыре год назад, когда началась ее волнующая карьера.

Тогда ей казалось, что очень благородно предпринять в память об отце это представление для блага Англии. Интересно, что сказал бы отец, если бы узнал, чем она стала... вернее, чем она стала, по мнению света? Стал бы он ею гордиться, если бы узнал мотивы ее действий? Или это лишь удивило бы его и расстроило?

Сделала ли она это по велению своего неистового сердца? Руководствовалась ли она низменными или благородными мотивами? И, что еще важнее, имели ли вообще ее мотивы какое-нибудь значение?

Она вошла в гостиную и, проходя мимо кресла, бросила на него шаль. Рассеянно взяв нож из слоновой кости, она вскрыла конверт и без особого интереса развернула письмо. Она увидела, что оно от Кейт, и у нее екнуло сердце.