Сообразительная, предприимчивая, умненькая Лотти. Его ненаглядная. Его любовь. Ей удалось сбежать.

Он смотрел на окно, пытаясь определить, светлеет ли небо на востоке, и в то же время продолжал упорно трудиться над болтом, вмонтированным в каменную стену. Он определенно чувствовал, как болт трется о камень, и видел, как из-под кольца поднимается едва заметное облачко пыли. Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы вытащить его из стены? Правда, это не имеет значения, потому что здесь заняться все равно было нечем, хотя мысленно он следовал за Шарлоттой, которая, должно быть, выбралась на дорогу, ведущую на юг, и, отправившись по ней, уже скрылась вдали.

Рэм и Кит найдут ее. А если не они, то какой-нибудь фермер или погонщик скота. Она общительная и сообразительная, так что найдет дорогу домой. Ему и этого достаточно. Нет, не совсем так. Любовь к Шарлотте сделала его жадным. Он хотел быть с ней долгие годы, хотел работать, смеяться, спорить и заниматься с ней любовью.

Он упрямо не желал сомневаться в том, что Кит и Рэм приедут. Это, конечно, полный абсурд, потому что, по всей вероятности, их всех схватят и снова бросят в подземную тюрьму Ле-Монс. Это ли не ирония судьбы?

Он рассмеялся и тут услышал какие-то звуки за дверью. Что-то пробормотал стражник, ему ответил мужской голос. Знакомый голос. Хотя он ожидал его услышать, сердце у него гулко заколотилось при его звуке.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов и остановилась, как будто тот, кто ее открывал, не решался войти.

– Входи, Дуглас, дружище, – сказал Дэнд.

Городской дом Нэшей, Йорк,

1801 год

– Дуглас был бы в восторге от этого, – сказал Рэм Манро, улыбнувшись еще насмешливее, чем обычно. – Клятва служить прекрасным девам, роза – символ нашей верности, переданная на их попечение... он бы в обморок упал от восторга!

Кит Макнилл бросил на него острый, оценивающий взгляд.

– Надеюсь, ты не злословишь по поводу мертвого, Рэм Манро? – спросил он, опустив тяжелую руку на изящное плечо молодого человека.

Рэм сердито стряхнул его руку. Они стояли в начале аллеи, ведущей к дому Нэшей, словно трое барристеров, защищающих интересы разных клиентов на слушании дела в суде, не уверенных в себе, подозрительно косящихся друг на друга и желающих лишь, чтобы каждый шел дальше своим путем. Однако большую часть своих жизней они были близки между собой, как братья.

Но предательство, как понял Дэнд, было способно разорвать самые тесные связи. А эти молодые мужчины верили, что один из них предал их и тех, кто от них зависел, и что это предательство повлекло смерть лучшего из них, их негласного лидера, Дугласа Стюарта.

Дэнд мог бы их успокоить, мог бы залечить рану, которая отделяла их друг от друга. Но это повлекло бы за собой новое предательство – по отношению к человеку, который уже расплатился по высшей ставке за... свою слабость. Поэтому он не сказал ничего, хотя на сердце было тяжело, а на душе скребли кошки.

– А ты что думаешь, Дэнд? – спросил, задумчиво прищурив темные глаза, Рэм. – Ты что-то ужасно тихий. Ты никогда не был тихим. Даже в подземной темнице. Пока Дугласа не увели на гильотину.

Дэнд сердито взглянул на него.

– Я говорил тебе раньше и повторяю еще раз – последний – и больше говорить не буду: я не выдал абсолютно ничего ни тюремному надзирателю Ле-Монс, ни кому-либо другому.

Кит со злостью сплюнул.

– Понятно. И я поклялся в том же самом. Кстати, и Рэм тоже! Но мы знаем, что один из нас лжет, не так ли?

Ему хотелось сказать «нет». Но из-за того, что он некогда любил Дугласа Стюарта, он промолчал.

– Как ты догадался, что это я? – спросил Дуглас. Он выглядел старше, в уголках рта и на лбу появились преждевременные морщинки.

– В чем дело, Дуг? – спросил Дэнд. – Даже не поприветствовал, не обнял своего давно исчезнувшего брата?

– Как ты догадался, что это я? – повторил Дуглас, медленно входя в комнату и настороженно обшаривая глазами помещение, словно ожидая подвоха, словно не веря своим глазам и опасаясь, что Дэнд лишь притворяется, что прикован к стене.

Дэнд пожал плечами. От этого движения мышцы закололо как будто иголками.

– Капитан Уоттерс, преподобный Тоустер, лорд Росетт – все это анаграммы твоей фамилии – Стюарт. Ты всегда любил все приукрашивать.

Дуглас горько улыбнулся.

– А ты никогда не одобрял этого.

– У меня не было в этом потребности, – сказал Дэнд. – Человек или делает что-то, или не делает. Или он благороден, или нет.

Дуглас рассмеялся.

– Ты никогда не понимал, что такое настоящее благородство. Думаешь, если ты не «раскололся» под пытками, то ты благороден? Просто ты лучше переносишь боль. Как бессловесное животное. – Дуглас внезапно оборвал смех. – Знаешь, ведь это ты во всем виноват, – прошептал он.

– Это еще почему?

– В подземной тюрьме в ту ночь, когда они притащили тебя после... после того, как выжгли клеймо. Ты помнишь? – Он подошел совсем близко и с нетерпением заглядывал в глаза Дэнда, напомнив своим видом того испуганного мальчишку.

– Помню.

– Я спросил тебя, назвал ли ты имена наших соучастников, и ты сказал «нет». Ты даже рассмеялся. – Лицо Дугласа исказила гримаса, как будто он сдерживал слезы. – Ведь я-то «раскололся» на допросе. И когда я взглянул на тебя, то понял, что ты это знаешь! – Дуглас провел рукой по крашеным волосам. – И я понял, что ты расскажешь об этом всем остальным.

– Я этого не сделал.

Дуглас, казалось, его не слышал.

– Ты, наверное, не поверишь, но я расплатился за это своей жизнью. – Видимо, он переживал заново какой-то ужасный эпизод, врезавшийся в его память. – Мысль о том, что все они узнают, что я, в отличие от них, обесчестил себя... мысль о том, что все они будут смотреть на меня, как смотрел ты... – Он судорожно глотнул воздух, словно испытывая физическую боль. – Я не мог жить с этой мыслью.

– Но и умереть с этой мыслью ты тоже не смог, – холодно сказал Дэнд.

– Но я умер! – Он дико затряс головой, и Дэнд увидел, что Дуглас Стюарт охвачен безумием от ненависти к самому себе. – Вместе с надзирателем тюрьмы мы все обставили так, как будто я умер. Я сказал ему, что расскажу все, что он пожелает узнать, назову любые имена, дам любую информацию, словом, сделаю что угодно, если он обставит мою смерть таким образом, чтобы вы чтили мою память! – Голос у него сломался. Он был переполнен жалостью к себе.

Дэнд был готов пожалеть его, проникнуться к нему сочувствием, однако что-то его остановило.

– Но это было не все, о чем ты договорился с тюремным надзирателем.

Дуглас перестал шмыгать носом и поднял лицо. Он с подозрением взглянул на Дэнда покрасневшими глазами.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты обставил свою смерть так, чтобы мы подумали, будто ты умер как герой, первый из нас, кто попал под нож гильотины. Но ты договорился с надзирателем о том, что мы будем следующими.

Дуглас прищурил глаза.

– Ведь так было дело, не правда ли? – спросил Дэнд. – Нас должны были убить через несколько дней, чтобы мы успели воздать должное твоему героизму. Чтобы я почувствовал себя виноватым из-за того, что сомневался в твоей честности и твоем благородстве, а Рэм и Кит провели последние дни своей жизни, благословляя твое имя. Ты неплохо спланировал собственные поминки, Дуглас. Жаль, что полковник Нэш все испортил, предложив себя в обмен на нас.

Дуглас даже не потрудился опровергнуть обвинения Дэнда.

– Тюремный надзиратель не мог устоять перед возможностью заполучить такого известного национального героя, как Нэш. Он меня предал!

Заметив отвращение в глазах Дэнда, Дуглас протянул руку, схватил его за волосы и стукнул головой о стену. У Дэнда от боли из глаз посыпались искры.

– Меня должны были превозносить, я должен был стать героем! А я вместо этого жил во Франции, прислуживая ворам, предателям и тиранам. И все из-за тебя! Из-за тебя, Рэма и Кита. Из-за вас троих я не мог вернуться. – Он вдруг, словно маньяк, рассмеялся визгливым смехом. – Но подобно Лазарю я воскресну из мертвых. Я верну себе все, что когда-то имел, и даже больше.