Мамба готовился к войне, но где он собирался её начать, в каком конце огромного континента, это был большой вопрос, на который очень многие хотели бы узнать ответ.

Главное во всём этом было то, что оружейное эмбарго было ликвидировано после убийства Заудиты, с начала англо-бурской войны. И теперь каждая европейская страна самостоятельно решала, как ей дальше действовать на африканском континенте.

А Феликс, действительно, озаботился женитьбой Мамбы, для чего даже отправил письмо Луишу Амошу, в котором высказывал надежду и озабоченность.

Я сидел в своём недавно построенном доме, дворцом это трудно было назвать, и принимал по разным вопросам чиновников, военачальников, торговцев и прочих приближённых к его царскому величию.

Все приходили ко мне на приём с делами, делишками, проблемами и проблемочками. Налоги, торговля, оборона, принуждение к повиновению, внутренние дрязги и внешние обиды, со всем этим непрерывным потоком шли ко мне. А я что, доктор? Даже до провизора не доучился. Эх, грехи наши тяжкие…

Восседал я уже на полноценном золотом троне, который переделали из старого и отделали редкими породами деревьев и первосортной слоновой костью. По обе стороны от трона возвышались треугольными пирамидами груды золота, состоящие из золотых кирпичей, являющихся напыщенной декорацией царского величия.

Дорого и богато. Почему так пошло? Да потому, что ничего у меня из атрибутов власти, кроме голого металла и каменьев, и не было. Двора не было, жены, с богатыми и знатными родственниками, тоже. Золотые прииски заработали на всю свою мощь, поставляя мне золото для торговли, но, чисто из вредности, всё золото складировалось здесь и в Баграме, и я его не продавал. А покупатели были, естественно.

В Баграм я не поехал. Он был слишком далеко от театра военных действий, и до него было тяжело добираться. Дела моего государства требовали быстрого решения и моего присутствия. К тому же, здесь уже образовалась примитивная логистика, и присутствовал телеграф, а также от Джибути американцы прокладывали железную дорогу.

Вернее, от Джибути до Аддис-Абебы железную дорогу тянули французы, а вот от Аддис-Абебы — уже американцы, также они делали и в Габоне с Конго.

Вообще, с американцами было всё сложно, они явно хотели меня обмануть в будущем и усиленно развивали инфраструктуру, для вывоза ресурсов, причём, не только на свои деньги. Уж очень они были уверены в своём превосходстве надо мной, простым африканским вождём, с большими «тараканами» в голове, огромным везением, изворотливостью и капелькой ума.

Но я на их месте не был бы так уверен в себе. В основном, американцы направляли в Африку афроамериканцев, найдя им здесь великолепное применение, а вот белых было немного, и это были люди, приехавшие, чтобы заработать себе денег на жизнь.

Но вот беда, компании, которые отправляли сюда белых чиновников, инженеров и рабочих, тоже рассчитывали заработать на них, и немало, оттого зарплаты служащих этих компаний, хоть и были достаточно велики для Америки, но, всё же, не отвечали запросам этих людей, брошенных в условия тяжёлого климата без подготовки.

Высокая смертность, усталость от постоянной работы и плохих условий сделали своё дело, и они готовы были работать на кого угодно. Этим кем угодно и оказался я. Из числа белых наёмников, которых у меня было уже довольно много, были отобраны эмиссары.

Всех их взял под покров своей мрачной тени Палач, который вербовал этих людей, чтобы они работали на меня, и хорошо им за это платил. Не наличными, конечно, товарами, в основном, но это пока. Монетный станок для производства своей валюты я ещё не организовал, но это было недалекое будущее.

С чернокожими американцами было ещё проще. Как только они попадали в Африку, с них быстро слетал лёгкий налёт цивилизованности, и оставалась лишь гипертрофированная спесь, доставшаяся им через сегрегацию от белых.

Но и с этим было легко разобраться. Многих из них тайно доставляли пред мои чёрные очи и моё копьё. Вдоволь насмотревшись на меня и сопутствующие атрибуты власти, они кардинально меняли мнение и становились моими преданными сторонниками, а потом и чёрными эмиссарами, распространяя моё влияние среди афроамериканцев. Я умел быть убедителен, напирая на свою харизму и духов Вуду.

«Ты — чёрный брат, ты — наш брат, ты снова в Африке, брат. Духи Вуду видят тебя, брат. Если духи видят тебя, то видит и Мамба. А Мамба — Великий унган, брат. Поклонись и не суетись, и всё будет хорошо у тебя, брат. Надо делать, то, что сказал Мамба, брат. И будет у тебя много женщин, денег и развлечений, брат. А главное, Мамба оставит тебе твою душу, брат. Помни об этом, брат. Помни!»

Пятая колонна ширилась и распространялась, подобно заразе. Была и утечка информации и банальное предательство, но недолго фраер танцевал. Цепочка странных смертей и убийств преследовала тех, кто посмел меня предать. Ну а кто-то потанцевал и на верёвке, как же без этого, без этого никуда.

Яд, подкуп, шантаж, манипулирование знаниями и эмоциями, пустые и реальные обещания помогали, как никогда. Благодаря Палачу и Азель, вопросы решались быстро и качественно, главное в этом деле не переусердствовать. Люди умнеют быстро, и скоро все знали, что можно говорить и делать, а что нельзя, ни под каким предлогом. Разумеется, это происходило не сразу, и не везде. До этого ни я, ни мои люди ещё не доросли. Но знания — это великая сила, и великая печаль.

Я сидел и грустил, выслушивая очередную проблему — столкнулись торговые интересы Русской Православной церкви и арабских купцов. И те, и другие вывозили гуммиарабик, и от тех, и от других я не мог отказаться, в силу разных причин. Церковь обеспечивала мне приток переселенцев и помогала официально купить многие вещи, которые я не мог приобрести на стороне, а арабы способствовали в покупке оружия, где только можно, и, практически, в неограниченных масштабах.

В конце концов, удалось договориться и с теми, и с другими, за счёт разных преференций. Союз креста и полумесяца, так сказать, на время взаимовыгодной торговли. Русские переселенцы осваивались на новом месте, строились повсеместно церкви, конкурируя с коптской православной церковью, и даже был заложен монастырь, выросший из скита, основанного отцом Клементием, там и умершим.

Его вдова и дети были приняты, обласканы мной и пристроены к делу, заниматься судьбой прибывающих переселенцев и обучением их в специально открываемых школах. Учителями там были самые разные люди, как русские, так и американцы с европейцами, которых занесла сюда судьба за разные прегрешения.

С переселенцами было всё очень сложно. Часть земель, предоставленных им, были ничьими, либо покинутыми, или население, которое раньше на них проживало, сильно поредело, отчего и не сопротивлялось наглому вторжению белолицых.

Но количество земель, не затронутых ареалом распространения мухи це-це, было, всё же, ограничено. Эти земли были плотно заселены и находились, в основном, на территории Северной и Южной Родезии, до которых мои черные руки пока ещё не добрались.

Делать было нечего, и чтобы не подрывать устои молодого государства, пришлось пойти на непопулярные и экстраординарные меры. Я обязал русских парней, а также мужчин любых других национальностей, брать в жёны негритянок и арабок.

Но, если с негритянками вообще не было никаких проблем, то представительницы арабских и кушитских племён категорически не хотели менять свою веру. Я их понимал и выселял, оставляя только тех, кто принимал мои условия.

Сопротивление было недолгим, и процесс пошёл, но не все мужчины из России хотели жениться на местных. Тем, кто не желал это делать, я предложил уехать обратно в Россию, либо поступить ко мне на службу в армию, совершить ряд подвигов и завоевать себе право жениться на белой, не зависимо от ее национальности и веры.

Как обычно, когда человеку предоставляется свобода выбора, он всегда выбирает то, что ему более выгодно, за редкими исключениями. Главное, чтобы был выбор. Так я пополнил свою армию мотивированными и хорошими бойцами, и приступил к формированию новой нации, которую я ранее назвал каракешами.