— Всё в ваших руках, вы царь. В Российской империи тоже много мусульман и они как-то существуют вместе с другими конфессиями на протяжении столетий.

— Я вас понял. Приданого не будет, впрочем, как и калыма. Картина «Бесприданница» будет реализована в полной мере. Тогда перейдём к вопросу о помощи, которую вы готовы мне оказать. Организация наступления в Южной Африке — это весьма непростая штука.

Итогом переговоров было сто пятьдесят тысяч устаревших винтовок маузер, и к ним десяток миллионов патронов, а также пятьдесят горных пушек, с запасом снарядов к ним, и с возможностью их пополнения в любое время.

Был подписан договор о военном союзе и взаимных обязательствах, после чего Штюбель уехал. А я вернулся к своим проблемам, например, к воровству. Воровство процветало в моём молодом государстве. Но, правда, не очень недолго. Палач со своими людьми искал и ловил за руку на мздоимстве, приписках, обмане, утаивании доходов, подтасовке, сговоре, как купцов, так и новоиспечённых чиновников, состав которых был весьма пёстрый.

Госаппарат Судана составляли негры, арабы, русские, шведы, голландцы и евреи, которые стали массово появляться после моего неудачного сватовства. Наверное, приехали поддержать и посочувствовать. Вся эта масса людей, объединённая одной целью — заработать деньги, изрядно пакостила, в силу своей природы и плохого воспитания.

Человеческую природу я был не в состоянии поменять, но заключить её в определённые рамки закона, или его подобия, без сомнения, мог. Чем сейчас и занимался. А именно, присутствовал на казни самых оголтелых из них. Я исключительно добрый правитель. Уважая веру каждого, я давал приказ выслушать пожелания вора, каким образом он хотел умереть, чтобы это не затрагивало его религиозные чувства.

Кого-то нельзя было вешать, кто-то боялся, что ему отрубят голову и выставят её на всеобщее обозрение, кому-то некомфортно было сидеть на колу. Все их пожелания учитывались самым строгим образом. Но эта жестокость была оправдана. Я насмотрелся в Африке на многое. Почему люди не понимают по-хорошему, я не знал.

Ни уговоры, ни мягкие наказания не помогали, только показная жестокость и сила заставляли склонять повинные головы, и ничего с этим поделать я не мог. Когда-то, на заре начала своей «карьеры», я запрещал делать женское обрезание, считая это издевательством над женщиной. Но не преуспел в этом.

Приходилось выборочно проверять любую девушку из селения, не стесняясь, и при обнаружении сохранившихся традиций, старейшина деревни был повешен, без лишних разговоров.

Проблема частично решилась позже, путём замены женского обрезания на нанесение на тело порезов, которые потом превращались в шрамы. Это, в представлении негритянских племён, и показывало, что девушка имеет закалённый характер и готова терпеть тяготы и лишения семейной жизни. Такие шрамы с успехом заменили обрезание.

Мальчиков, по-прежнему, обрезали, или наносили раны на тело, воспитывая твёрдость духа. А то и оставляли в саванне, с одним ножом, ожидая, чтобы он выжил. Часто дети умирали. В таком случае говорили, что он был слаб, и его забрали духи Африки. При мне об этом никто не говорил. А то могли бы и сами отправиться к этим самым духам, да ещё и вне очереди.

Этот африканский мир был жесток, но понятен. Гораздо хуже мир цивилизованный, который не менее жесток, обманчив, скрытен, завуалирован до невозможности, и в котором не сразу поймёшь, кто друг, а кто враг.

Негры же, исключительно ветреные люди, если дело касается малозначащих вопросов, но весьма упрямы в своих заблуждениях. А потому, установленные мною правила были просты. Каждый должен работать, а если нужно, то в любой момент пойти воевать за меня.

Я пытался внедрять плановую систему, и даже ввёл дифференцированную оплату, в зависимости от вложения труда каждого отдельного негра, или его семьи, в каждой деревне. Это касалось, в основном, общественных работ — постройки дорог, зданий, посевов полей и подобного. Всё остальное каждый зарабатывал себе сам.

Система пока работала весьма слабо, и здесь я надеялся на поселенцев, которых становилось всё больше, и кроме подданных Российской империи, прибывали и из других стран, но мало. А пока я заказал паровые молотилки и трактора в САСШ и дал задание привлечь наёмных работников, и даже фермеров из Америки, пообещав им землю.

Трактора ещё не прибыли, но места для станций МТЗ уже организовывались немногими оказавшимися у меня европейцами. Война — дело тяжкое, и продовольствия не напасёшься. Но у меня был почти год, и в жарком климате Африки я рассчитывал на большие урожаи, но посмотрим.

В Хартуме достраивали коптскую церковь, в которой планировалось проведение бракосочетания с турецкой невестой, о которой ещё никто и не знал. Время шло, медленно подкрадывался 1901 год, пока, наконец, не наступил. Церковь была достроена, а невеста доставлена мне в сопровождении Актюб-паши (Генриха фон Рибердорфа).

Девушка была и мила, и застенчива. Нрава доброго, голубоглазая и русоволосая, с нежной белой кожей. Дочерям она должна была понравиться. Старшей, Мирре, уже исполнилось двенадцать, а младшей, Славе, целых десять лет, обе они находились в Баграме, откуда иногда приезжали ко мне.

Девочки росли, и уже через несколько лет их можно и нужно было выдавать замуж, но вот за кого, этого у меня в мыслях пока не было. Всё было неясно и туманно.

Луиш стоял в новой церкви и заворожённо смотрел на процесс венчания раба божия Иоанна и рабы божией Анны. Накануне Фехиме-султан окрестил отец Кирилл и нарёк её именем Анна. И теперь она стояла, укрытая свадебными нарядами, внимая чуждые ей песнопения.

Гостей было немного, только самые необходимые, а корреспондентов не было вообще. Везде ходили свирепые чернокожие патрули. С некоторых пор я предпочитал не доверять белым людям. Чернокожим тоже следовало доверять только наполовину.

Но тут, как в том пошлом анекдоте про Чапаева, всё дело в нюансах. Негры и другие племена, населявшие захваченные мной территории, искренне верили в то, что я могу лишить их души, и были мистически ошарашены личностью Мамбы. Они считали меня Великим унганом, прекрасно знали, сколько раз я избегал смерти, причем самым мистическим образом, оттого им в голову и не приходило ослушаться меня, а тем более, напасть.

Другое дело европейцы, этим тоже было страшно, но они приезжали в Африку на месяц, не жили здесь никогда, и ещё не привыкли бояться, не понимая, что происходит вокруг. Те же из европейцев, что находились здесь дольше, и пообтёрлись, уже не были так категоричны и предпочитали не лезть на рожон.

Свадебная церемония обошлась без неприятных событий, размеренно и чинно, после чего Луиш с Марией поздравили нас и мы укатили во дворец. Первая брачная ночь прошла штатно. Невеста, ставшая женой, подарила то, что могла, царь получил то, что полагается, и благополучно забылся в сладком сне рядом со счастливой женой.

То, что Анна была по-своему счастлива, было видно по её радостно блестевшим глазам. Она вырвалась из-под домашнего ареста во дворце Йылдыз, в который была заключена вместе со всей семьёй Мюрада V, она вышла замуж, и не за шестидесятилетнего старикана, а за взрослого сорокалетнего мужчину.

А то, что Мюрад V медленно спивался и на почве этого страдал психическими отклонениями, не добавляло надежд ни самой двадцатишестилетней девушке, ни её родным братьям и сёстрам.

Предложение выйти замуж за чернокожего повелителя негритянского Судана она восприняла скорее с радостью, чем с огорчением. Её отец, громко возмущавшийся поначалу, что его дочь перейдёт в христианскую веру, потом, напившись крепкого вина, забылся в тяжёлом алкогольном сне, махнув рукой на эту проблему.

Сколько раз Фехиме, сидя перед зеркалом, мечтала о любви, надеясь выйти замуж за молодого и красивого бея, пашу, или за любого юношу из уважаемой и знатной турецкой семьи. Но не сложилось, и теперь она замужем за сорокалетним чернокожим мужчиной, который сейчас лежал рядом с ней, подложив одну руку под голову.