Вествуда заселили в небольшой глиняный дом, с очень низкими потолками, больше похожий на старую, давно заброшенную мастерскую, на что недвусмысленно указывал старый очаг и разбитый гончарный круг, из которого сделали подобие стола на кривых ножках, из неровных кирпичей.

В этой лачуге он оказался не один. В ней был ещё один человек. Раньше Вествуд не стал бы находиться рядом с таким, да и термин «человек» показался бы ему несуразным. Сейчас он не был столь категоричным, особенно, когда на него накатывала волна боли или тошноты, вызываемая последствием приёма растительных психотропных веществ, которыми его каждодневно опаивали.

Этим человеком оказался негр средних лет, большой, но также замученный «нарзаном», как и он. На его изборождённом шрамами и страданиями лице, навеки запечатлелась маска вины и раскаяния, а глаза продолжали светиться безумием. А раньше это лицо вызывало у всех, кто его видел, только почтение, либо страх, ведь это был не кто иной, как Момо!

Да… эта встреча была предопределена! И, несомненно, тот факт, что они оказались вдвоём в одной хижине, имел глубокий смысл, который вскоре будет им объяснён. В этом не сомневался ни Вествуд, ни Момо, который постепенно отходил от того сумасшедшего состояния, в котором пребывал последние несколько лет.

Последствия этого состояния у Момо оказались гораздо глубже, чем у Вествуда, которого поили эликсирами гораздо меньшее время и он не успел окончательно превратиться в сумасшедшего. Всю историю друг о друге они узнавали постепенно, а пока лишь обменялись взглядами и занялись каждый своими делами.

Момо безучастно смотрел перед собой, ожидая ужина, а Вествуд пытался предугадать, что с ним будет дальше и размышлял о прошедшей и будущей своей жизни. Со стороны же, их позы и выражение лица смотрелись одинаково. В одном углу сидел негр, в другом — белый, и оба молча смотрели в пространство перед собой, ни на что не реагируя.

Скрипнула входная дверь, и в комнату внесли еду, которую держали в руках два молодых плечистых негра. Оставив на столике плошки с едой и водой, они удалились. Первым к еде потянулся Момо. Взяв со стола миску с кашей, он начал торопливо есть, сгребая варево из неё грязной рукой, не обращая никакого внимания на лежащую на столе деревянную ложку.

Вествуд, вслед за Момо, взял предназначенную ему глиняную миску и деревянную ложку, и принялся за трапезу. Съев кашу, они взяли по глубокой чашке неизвестного напитка и осушили их залпом, после чего оба, облокотившись о стену, впали в медитацию, и через тридцать минут после приема пищи, отключились.

Мысли у обоих «поплыли», наползла сонная одурь, закрутившая в воспалённом мозгу различные всплывающие образы, вперемешку с прошедшими событиями, в которые вклинивались изображения друг друга.

Вествуд ещё успел удивиться, каким образом в его мыслях появился этот сидящий напротив него негр. А Момо даже не стал удивляться, ему было всё равно.

Он понимал, что Мамба поручит ему какое-то дело, и это будет дело всей его оставшейся жизни. И от того, как он его выполнит, зависит, останется ли его душа с ним, либо навечно будет отдана за грехи чёрным духам Африки, в вечное пользование.

И он поклялся себе, что выполнит это дело любой ценой, и не только ценой собственной жизни, но и ценой жизни или здоровья любого человека. Пусть даже это будут жизни многих людей, если они посмеют стать между ним и той целью, ради которой Мамба и вернул его обратно на землю, из того небытия, в котором он пребывал.

Через неделю совместного проживания, за время которого они едва перемолвились парой слов, пленников забрали из хижины и под покровом темноты повели неизвестной дорогой через ночной город. После часа ходьбы по улицам спящего города, где им никто не попался на глаза, они прибыли во дворец Иоанна Тёмного, у ворот которого их встретила охрана и, приняв с рук на руки, провела вовнутрь.

В полковнике Вествуде, впервые за много месяцев, проснулось любопытство, и он с интересом осматривал внутреннее убранство дворца, слегка поводя головой, пока их не привели в небольшую комнату, находящуюся позади скромных размеров тронного зала. На небольшом резном троне, из ценных пород дерева, восседал Мамба. Его блестящие в свете факела чёрные глаза испытующе рассматривали приведенных пленников, силясь увидеть в них то, чего они не видели сами.

Момо внезапно опустился на колени и опустил голову, не в силах выдержать прямой взгляд царя Судана. Вествуд попытался сопротивляться этому взгляду, но что-то мешало ему и не давало смотреть в лицо своего врага с прежней легкостью и волей. Бросив сопротивляться, он отвёл взгляд, а потом и вовсе склонил голову, рассматривая тёмную пыль под своими босыми ногами.

— Вот вас и привели… мои враги, — медленно произнёс Мамба, — сейчас вы снова стали похожи на людей, а не на тех безумных зверей, которыми, без сомнения, были, когда пытались убить меня. Я долго размышлял, есть ли смысл давать вам шанс умереть людьми, или оставить всё как есть!

— Увы, не всем моим желаниям надо потакать. Я уже не простой вождь, и интересы моего царства давно стоят превыше моих личных амбиций и чувства мести. Вы заслужили смерть, и вы её получите! Но умереть можно по-всякому, и в разном качестве. Хотите ли вы остаться людьми и умереть не как бешеные, всеми забытые, собаки, под забором?

— Хотим, — громко сказал Момо.

— Было бы неплохо, — почти неслышно произнёс Вествуд.

— Я вижу, англичанин, ты не веришь мне, а жаль! Значит, я отправляю тебя обратно в то состояние, в котором ты до этого и находился. Собаке — собачья смерть! — сказал, как припечатал, Мамба.

— Нет, — вырвалось из резко пересохшего горла Вествуда. — Нет, — снова добавил он, только не это, лучше сдохнуть, лучше сразу сдохнуть, и он стал искать глазами предмет, с помощью которого мог бы убить либо себя, либо Мамбу.

— Даже не надейся, — усмехнулся в ответ Мамба. О том, что его может убить этот доходяга, он даже не думал, ведь дело было в другом.

— Ты не сможешь убить ни меня, ни себя. Слишком ты долго находился под воздействием эликсира безумия. Ты ведь и сам это знаешь, ну попробуй, постарайся, — внезапно громко вскричал Мамба и встал во весь свой рост, нависнув над обоими. Его тень, заколебавшись под факельным пламенем, заплясала на стене, постоянно преломляясь и искажаясь, порой принимая совершенно фантасмагоричные образы.

И Вествуд понял, что убить ни себя, ни Мамбу, он не сможет, слишком долго он жил в безвременье, слишком много утекло воды с тех пор, как он впал в это состояние, и слишком многое было потеряно лично для него, чтобы снова стать таким, каким он был прежде. Его психика впала в неизвестное ему болезненное состояние и зависимость от поступков и действий его мучителя, и он сломался.

Нет, он не переломился, не упал ниц, задрожав, не расплакался, не упал и не стал биться головой о грязный пол. Он сломался в душе, покорился тому неизбежному, что сейчас произошло между ним и Мамбой. Он не видел больше смысла и другой цели в жизни, кроме как выполнить волю этого странного вождя и спокойно умереть, больше не страдая ни душой, ни телом.

В то, что у него есть шанс спастись, он не верил. Он просто не мог в это поверить. Может быть, если он сможет выполнить задачу, которую ему поручит Мамба, он освободится от этой зависимости, может быть… А если эта цель будет настолько страшна, а её последствия настолько ужасны, будет ли после всего, что он совершит, смысл жить дальше? И на это у него тоже не было ответа.

А в то, что задача будет опасна, трудна и необычна, он уже верил, чувствуя шестым чувством, что его поступки и действия переломят ход истории целого государства, но ничего не мог с собой поделать. И он переосмыслил свою жизнь, покорившись неизбежному.

— Приказывай, — глухо проговорил он и медленно опустился на колени перед Мамбой, склонив свою совершенно седую голову, покрытую грязными, длинными, спутанными между собою волосами.

— Приказывай, — как эхо повторил за ним Момо, которому суждено было стать при белом господине чёрным слугой. Два воина, чёрный и белый, покорились своей судьбе и были готовы идти на смерть, в огонь и воду, лишь бы выполнить отданный им чёрным вождём приказ. И они выполнят его!