Пожар не смог преодолеть одно помещение склада и перекинуться на другое. Тревога была поднята вовремя, и отовсюду стал сбегаться на пожар народ. Кто бежал с багром, а кто с ведром. Отчаянно звеня пожарным колоколом, прилетели две конные упряжки с бочкой воды и складной деревянной лестницей. Отчаянные пожарные не обращая внимания на огонь и рвавшиеся внутри склада патроны, заработали пожарным насосом и, подтащив пожарные шланги к помещению горящего склада, направили туда струю воду, заливая вспыхнувший внезапно склад.

Многие рабочие, жившие неподалёку от завода и душой радеющие за свой завод и хозяина, который не обижал ни зарплатой, ни социальными льготами, помогали тушить пожар, который благодаря немецкой аккуратности и педантичности выполнения установленных правил и инструкций, так и не смог перекинуться на соседние склады и помещения, и начал медленно угасать.

Ущерб оказался сравнительно небольшим, но главным было не это, а то, что при осмотре места возгорания, нашли убитого ударом тупого предмета ночного сторожа Митрича, всеми уважаемого старого служаку, отставного солдата, прижившегося на заводе.

Это смерть, всколыхнула всю общественность. Были опрошены все жители Баронска, кто мог пролить малейший свет на это дело. Полицейские сбились с ног, разыскивая убийц и поджигателей. Меры предосторожности были усилены, Феликсом фон Штуббе была нанята вооружённая охрана из числа местных жителей, которые, как цепные псы, по двое и трое, обходили все заводы, склады и пристани, принадлежавшие семье Феликса фон Штуббе.

Через месяц убийцы и поджигатели были пойманы. На допросе они признались, что их нанял неизвестный человек, с очень правильной русской речью, с которым был ещё один, по повадкам очень правильный и воспитанный, не иначе, как дворянин, и не из числа захудалых или бедных.

Нанявшие их потребовали сжечь завод и заплатили сразу задаток золотом, обещав заплатить ещё больше после окончания дела, но так и не заплатили, исчезнув с горизонта их деятельности после случившихся после пожара особых розыскных мероприятий, и поднятой вокруг поджога газетной шумихи.

Преступники, также признались, что они знали, что эти люди наняли также ещё две группы грабителей и бандитов, чтобы поджечь пристань и что-то ещё. На состоявшемся суде, всем грабителям неожиданно дали небольшие сроки и отправили по тюрьмам, но до тюрем не доехал никто из них. Все они умерли на пересыльных станциях.

Кто от сердечного приступа, внезапно свалившего вроде здорового мужика с ног, кто от кровоизлияния в мозг, видимо наказанный Господом нашим за свои грехи, а кто-то выплюнул в парашу весь свой желудок, моля о прощении за содеянное.

По всем тюрьмам поползли неясные слухи о произошедшем, попутно обрастая просто невероятными подробностями. Небольшой свет на это пятно мрака, пролил один из политических, сидевший в одной из тюрем. Вслушавшись в рассказанную невероятную историю, он спросил, а куда направлялось оружие с этого склада. На что получил ответ от одного из уголовников — в Африку.

— Да…., протянул он, — в Африке я не был, — а случайно, не чернокожему ли их царю, шёл этот товар?

Вор в законе «Тёртый», который и собрал эту информацию и продолжал по крупицам собирать её и дальше, выполняя заказ сходки, случившийся в одной из пересыльных тюрем, пожал на это вопрос плечами и произнёс.

— Да, кто этих негров там знает, сказывали, вождю тамошнему, чёрному, как сапог, для войны надобно было пошухарить.

— Ну, тогда неудивительно, — произнёс политический. — Проклятие Мамбы, действует везде! Отравили их, да так, что не определишь, когда и где. Вождь тамошний, Мамбой, неспроста зовётся. Мамба — это змея такая, чёрная аль зелёная, но жутко ядовитая. Он всех англичан, да французов потравил там, сейчас вот и на русских перешёл. Всех травит, кто палки ему в колеса ставит, да поперёк идёт.

— А кого не может, того проклинает так, что душа его вечно мается и покою не находит. Так и бродит по свету, Мамбу ищет, и просит, и жалиться, чтобы он простил её, А тому, до Феньки дверка. Он колдун, душу языческим богам продал, и христианские души, тоже все продаёт за рубль кучку. Что ему ваши душегубские души, как семечки.

— С дьяволом договор уж заключил, и напрямую ему их передаёт, а тот ему в делах военных помогает, уже Африку, всю почитай захватил, точно вам говорю парни.

— А ты откуда это всё знаешь? — поинтересовался сидящий возле Тёртого на корточках его «шестёрка» по кличке Хмырь.

— Дык, я, когда ещё на заводе работал, от свояка своего слышал, он в Африку ездил, да на побывку в деревню свою приезжал, жену свою черномазую показывал. Ох, девка-то страшная, но вот, что спереди, что сзади вся справная, да бесстыдная, всё бы ей нагишом бы ходить, благо лето было, а он её в сарафан одел, да родителям показать привёз. А те его и на порог не пустили. Он плюнул, червонец им золотой под дверь кинул, и ко мне ушёл ночевать, а опосля и уехал, да правду мне всю про жизнь в Африке этой рассказывал и о вожде этом чёрном, да стрёмном. Жути понагнал, но божился и жинка его на ломаном русском, с жаром всё рассказывала и случаи всякие описывала.

— А потом один из наших, из политических, бывавший в Африке, подтвердил всё почти что слово в слово, хоть и не божился. Чудные вещи происходят там, да переселенцы и не такое расскажут. А токмо многое я про это слышал и не раз. И газету видел с фотографией этого негра. Ох и страхолюдный он, чистый колдун, унган по ихнему! Гад редкостный.

— Но братуха говорил, дюже справедливый он. Коли работаешь на своё и его благо, почёт и уважение тебе. А если воруешь, или хочешь, как его обдурить. Башку рубит сразу и на кол выставляет. Бают, у него целая изгородь из голов вокруг его дворца. Да рубит всех без разбору и своих, и чужих, и белых, и негров, и арабов. Да никто и слову, супротив него не скажет. Потому как справедлив он, напрасно не наказывает никого.

— А кто служит ему и весь израненный домой придёт, того золотом и бабами любыми одарит, уважает он воинов, не бросает их в обиду, в старости да инвалидности. На словах о женщинах, вся тюремная толпа оживилась, послышались возгласы, а из-за железной двери двусмысленное хмыканье тюремщика.

— Да, бабы, это хорошо, хоть девки, хоть в возрасте. Эх, сюда бы сейчас десяток, мы бы их «разложили» бы по полной, — начались обсуждения любимой темы.

— Хватит! Заткнули все рты свои, раздухарились шакалы, — грубо оборвал скоромные разговоры вор в законе. — Ты давай продолжай, мил человек, — снова он обратился к политическому.

— Вот я и говорю, — продолжил тот, — наши-то душегубы, не знали с кем связались. Дураки, не зная броду, пошли по воду, и нарвались на смерть жуткую, мучительную. Не связывайтесь с энтими чёрными, душу погубят и дьяволу продадут, да замучат смертью жуткой, точно вам говорю!

И он красноречиво замолчал, обведя взглядом притихшую камеру, которая слушала его всеми своими ушами. Даже охранник до этого постоянно ходивший по коридору, притих и застыл за дверью, внимательно вслушиваясь в то, что говорил политический.

— Ты слова то резкие про дураков при себе держи, — недовольно сказал Тёртый, — за базаром своим следить надо, а не то и сам умрёшь смертью не радостной, хоть и понятной. Перо в бок, не лучше, яда в рот! — и он зло сплюнул на грязный пол камеры, и продолжил.

— Гладко ты стелешь, да колко спать, не в нашей среде бояться… Но, если бы не померли воры и душегубы жуткой смертью, о чём поведали мне свидетели этого, не поверил бы я в твой рассказ, а так, услышал я тебя, верю…, хоть и не до конца. Спасибо за твой рассказ, проверят его. Я маляву пошлю во все тюрьмы, пусть воры знают, о чём речь, и с кем дело иметь не надо ни за какие деньги. А душу мы и так свою давно пропили, но не чёрным же богам её отдавать, не по чину это нам русским, да христианам. Да, Ахмед? — ткнул вор в законе своего охранника, здорового татарина с лысой головой.

— Да, — ответил тот, — Аллах, всё видит, Аллах не простит! На том, разговор и угас, но информация прошла по всем тюрьмам, и больше никто не пытался напасть ни на торговые караваны, ни на военные заводы. Молва быстро разбегается, а люди боятся всего того, что не понимают и что им непривычно.