— Так, значит, воры — вы, — бросил он.

— Послушай, друг, — угрюмо произнес Гильдас, — мы не знали, что овцы ваши. Надо же нам было что-то есть. Я отплачу вам своими знаниями — как Книжник я кое на что способен.

— Отплатишь, старик, отплатишь. — Человечек пристально посмотрел на него и повернулся к товарищам: те заухмылялись. — Скорее всего, Судии решат, что обеих рук будет достаточно.

Потом Финна связали так, что веревки врезались в кожу, и выволокли наружу, где стояла небольшая повозка с запряженным в нее осликом. Ходульщики уселись на нее, легко выскальзывая из своих необычных приспособлений для ходьбы.

Привязанный к телеге, Финн тащился бок о бок со старым Книжником по ведущей к Городу дороге. Пару раз он оглянулся в надежде, что Кейро или, может быть, Аттия мелькнут где-нибудь позади, но лес, переливавшийся всеми цветами радуги, был уже далеко. Дорога, прямая как стрела, спускалась по пологому металлическому склону. К удивлению Финна, по обеим сторонам ее усеивали торчащие из земли колья и окаймляли глубокие рвы.

— Чего они так боятся? — пробормотал он.

— По-видимому, нападения, — сердито буркнул Гильдас. — Смотри, все стараются укрыться за стенами до того, как погаснут огни Инкарцерона.

И правда, людской поток, который они видели ранее, уже почти полностью втянулся внутрь Города. Над крепостными стенами зазвучал горн, и Ходульщики принялись ожесточенно погонять ослика, так что Гильдас совсем сбился с дыхания от быстрой ходьбы и едва держался на ногах.

Когда они все же благополучно проехали ворота, сзади раздался лязг цепей и створ с грохотом опустился. Финн гадал, удалось ли Кейро и Аттии проникнуть внутрь или они так и остались в лесу. Он понимал, что, оставь он Ключ себе, Ходульщики нашли бы его и отобрали, и все же мысль о том, что кристалл теперь у Кейро и тот может с его помощью говорить с Клаудией, не давала Финну покоя. Было и еще кое-что, о чем думать вовсе не хотелось — во всяком случае, сейчас.

— Пошевеливайтесь. — Главный из сборщиков плодов дернул за веревку, заставив Финна подняться. — Нужно покончить со всем сегодня, до Празднества.

Они поплелись дальше, следуя за повозкой среди тысяч Узников. Никогда прежде Финн не видел такого скопища людей. Узкие улочки были завешаны фонариками, и стоило огням Инкарцерона погаснуть, как все вокруг преобразилось — город словно накрыла волшебная сеть серебристых искорок, ярко сиявших во тьме. Повсюду растягивали навесы, на огромных базарах шла оживленная торговля, путники искали ночлега, а пастухи гнали стада овец и киберскакунов в загоны или на продажу. По дороге то и дело попадались нищие — без рук, слепые, лишенные губ или ушей. При взгляде на иных калек Финн вздрагивал и поспешно отворачивался. Но полуродков среди них не было — по-видимому, и здесь скверна коснулась лишь животных.

Оглушающе стучали по мостовой конские копыта, в запахи навоза, людского пота и соломы врывался вдруг сладкий аромат сандалового дерева или пронзительная свежесть лимонов. Шнырявшие повсюду собаки так и норовили стащить что-нибудь съестное, если же не получалось — довольствовались отбросами в сточных канавах. От них не отставали небольшие крысы с медными чешуйками на теле и красными бусинками глаз. Эти невероятно быстро плодившиеся твари пробирались в любую щель и даже забегали в приоткрытые двери.

На каждом углу, над окнами, над дверьми Финн видел изображения Сапфика. Он простирал вперед левую руку, на которой не хватало одного пальца, а в правой — у Финна екнуло сердце — в правой он сжимал Ключ.

— Ты видел?

— Видел. — Гильдас в изнеможении опустился на крыльцо, пока их конвоиры отошли куда-то, скрывшись в толпе. — Кажется, у них тут какое-то празднество. Вероятно, в честь Сапфика.

— Судии, о которых он упомянул…

— Говорить с ними буду я. — Гильдас выпрямился, оправляя плащ. — Ты молчи. Стоит мне сказать, кто я, и дело будет улажено. Они не смогут не прислушаться к словам Книжника, и нас тут же отпустят.

— Будем надеяться, — скривился Финн.

— Что еще ты видел тогда, в развалинах? Сапфик больше ничего не говорил тебе?

— Нет, — отрывисто ответил Финн.

Ему надоело лгать, к тому же ужасно ныли связанные руки, а в мозгу ледяной струйкой разливался страх.

— То есть ничего о том, увидим ли мы снова Ключ, — с горечью произнес Гильдас. — Или твоего лживого побратима.

— Я верю ему, — стиснув зубы, ответил Финн.

— Весьма глупо с твоей стороны.

Ходульщики вернулись. Пленников потащили на другую сторону улицы, впихнули в арку и погнали вверх по широкой темной лестнице, изгибавшейся влево. Поднявшись, они оказались перед огромной деревянной дверью. При свете двух ламп, горевших по сторонам, Финн увидел изображение огромного глаза, вырезанное в черной древесине. Глаз смотрел прямо на него, и на мгновение Финну показалось, что он следит за ним, что это — само недремлющее Око Инкарцерона, взгляд которого он постоянно ощущал на себе.

Один из Ходульщиков постучал, и дверь отворилась. Финна и Гильдаса ввели внутрь. Каждого из них сопровождали по двое конвоиров.

В комнате — если это и впрямь была комната — царил абсолютный мрак. Финн замер, тяжело дыша. До его слуха долетал странный шелест, усиленный эхом. Не то спереди, не то откуда-то сбоку Финн ощущал дыхание чудовищной пустоты, словно следующий же шаг грозил низвержением в невероятную, бездонную пропасть. В голове пронеслось слабым шепотком воспоминание о чем-то похожем, каком-то пространстве без воздуха и света.

Финн выпрямился — поддаваться панике сейчас нельзя. Ходульщики отступили в темноту. Теперь он не только ничего не видел, но даже и прикосновение чужих рук не указывало на то, что кроме него в комнате кто-то есть. Потом где-то впереди, довольно близко раздалось:

— Все мы здесь преступники. Кто станет оспаривать это?

Задавший вопрос ровный, приглушенный голос казался каким-то неживым. Финн не мог сказать, принадлежал он мужчине или женщине.

— Я стану, — немедленно ответил Гильдас. — Ни я, ни мои предки не были преступниками. Я — Книжник Гильдас, сын Амоса, сына Гильдаса, вошедшего в Инкарцерон в День Закрытия Врат.

Молчание, потом:

— Так кто-то из Книжников еще здравствует? — произнес тот же голос.

Или не тот? Кажется, он прозвучал чуть левее первого. Финн, напрягая зрение, уставился в ту сторону, однако так ничего и не разглядел.

— Ни я, ни этот юноша ничего не украли у вас, — высокомерно бросил Гильдас. — Животное убил один из наших спутников. Но, хоть это и ошибка…

— Ты говоришь слишком много.

Финн вздрогнул — третий голос, неотличимый от первых двух, прозвучал справа. Значит, Судий трое. Гильдас гневно втянул в себя воздух. В самом его молчании чувствовалось раздражение.

— Все мы здесь преступники, — сурово повторил средний голос. — Невинных меж нами нет. Даже Сапфик, обретший Свободу, заплатил свою дань Инкарцерону. Вы двое тоже заплатите — плотью вашей и кровью вашей.

То ли в помещении прибавилось света, то ли глаза Финна привыкли к темноте, но теперь он различил три силуэта сидевших перед ними Судий. Их фигуры были полностью скрыты черными мантиями, на головах — какие-то странные уборы. Парики, вдруг понял он. Прямые, цвета воронова крыла, они гротескно выглядели на своих обладательницах — никогда еще Финну не доводилось видеть таких древних старух. Их ссохшуюся кожу сплошь покрывали морщины, глаза светились молочной белизной. Головы их были опущены и, когда Финн беспокойно шаркнул ногой, повернулись на звук. Юноша понял, что Судии слепы.

— Прошу вас… — пролепетал он.

— Приговор вынесен и обжалованию не подлежит.

Финн взглянул на Гильдаса, но тот не сводил глаз с предметов у ног старух. На ступенях перед первой лежало грубое деревянное веретено, от которого тянулась нить тонкой серебряной пряжи. Спутанными мотками, под которыми виднелась мерка, она обвивалась вокруг ног второй — как будто та никогда не вставала со своего места. Оттуда нить, грязная и растрепанная, уходила под стул третьей, к которому были прислонены острые ножницы.