Тут-то де Мариньи наконец начал понимать, что происходило. Его глаза широко раскрылись; схватив Морин за руку, он поспешно потащил ее к Часам Времени. И лишь войдя в свой столь непривычный для этого мира корабль и озарившись пурпурным сиянием, он вспомнил о правилах вежливости.

— Желаю удачи вам, Зура. Задайте им жару!

— И тебе удачи, Искатель, — крикнула она в ответ, кивнув головой. — И мои наилучшие пожелания этой паре проходимцев — если, конечно, ты успеешь вовремя!

Де Мариньи попросту нацелил свой странный корабль на возвышавшийся вдали вулкан и отправился туда. С таким аппаратом, как Часы Времени, это было очень легко: увидеть свою цель фактически означало в мгновение ока достигнуть ее. Как раз в тот момент, когда из древнего, как сам мир, дымохода вырвался третий клуб дыма, Часы оказались над вулканом, зависли точно над кратером и позволили дыму облизать себя на пути к небу. Тут-то де Мариньи совершенно точно понял, что лежало внизу, в сердцевине потухшего вулкана.

— Когда я в прошлый раз посетил мир снов, — сказал он Морин, — Титус Кроу попал примерно в такую же переделку, как сейчас, насколько я понимаю, Герон и Элдин. Его и Тианию должны были передать Ньярлахотепу для допроса и пыток, а потом скормить машинам ужаса, в которых Великие Древние сооружают для человечества самые страшные ночные кошмары. А из этой горы, которая в далеком прошлом, несомненно, была вулканом, сейчас, судя по всему, сделали выхлопную трубу для такой машины. Тот, кто однажды видел это черное дымовое кольцо, никогда уже ни с чем его не спутает. В прошлый раз это была яма в подземном мире, в фантастической подземной пещере, куда забредали только очень редкие сновидцы; на сей раз вход в нее оказался на поверхности, а газы, которые оттуда выбрасываются, будут принимать за судороги давным-давно уснувшего вулкана.

— А то необычное затмение, которое мы только что видели? — все сильнее и сильнее волнуясь, спросила Морин. — Ведь Атал говорил о Ньярлахотепе, Великом посланнике…

Де Мариньи кивнул.

— Это объединенное телепатическое сознание Великих Древних. Они снова вторгаются в людские сны, готовясь к тому самому мятежу, которым угрожают Элизии! Герон и Элдин совершенно особые сновидцы, роль которых очень велика; перед тем как перемолоть их в машинах кошмаров, Ктулху, через Ньярлахотепа, узнает у них все, что им известно. Смотри!

Западную часть склона горы, почти у самого подножия, вплотную приближенную сканерами Часов Времени, казалось, окутал густой текучий туман. Необычным в нем было то, что он непрерывно ворочался, выбрасывал ложноножки и втягивался в гору через наполовину заваленный проход, некогда оставленный лавовым потоком.

— Это Ньярлахотеп в одной из его «тысяч форм»! — хрипло бросил де Мариньи. — Что ж, попусту он не явится, а значит, у нас еще есть немного времени.

И без дальнейшего промедления Искатель бросил Часы Времени в вертикальную шахту, не переставая ощупывать сканерами уходившую вниз темноту. Мимо с ужасающей скоростью понеслись растрескавшиеся стены из окаменевшей лавы, а бледный предутренний свет съежился в уходящий наверх, стремительно уменьшавшийся бледный кружок…

— Ну, и чего же вы ждете? — прогремел Элдин, как только толпа существ с широкими, от уха до уха, ртами высыпала на площадку и окружила его и Герона. — Валяйте, рубите! А еще лучше, снимите меня с этого креста, дайте мне саблю, и я покажу вам, что значит рубить! И конечно, не канаты! Ха! Грязное отродье Ленга! Ваши отцы зародились в грязи под луною, а матери ковыляли на четвереньках! Вы, небось, даже не рождались, а вылупились из какой-нибудь мерзкой икры! А когда вы подохнете — а вы все подохнете, причем очень скоро, если есть на свете хоть какая-то справедливость, — даже Зура не примет таких, как вы, в свои Кладбищенские сады! А что?! Даже мверзи, и те куда привлекательнее на вид!

— Намного привлекательнее, — поддержал его Герон (у него это получилось далеко не так вызывающе, и он, похоже, немного завидовал вдохновенно-оскорбительному тону Элдина). — А лиц у них и вовсе нет!

Все эти высказывания, впрочем, нисколько не задели полулюдей; только Гадж, стоявший на противоположной стороне провала, напротив висевших на крестах пленников, неровной походкой подался вперед. По мере того как он приближался к краю пропасти, ленгийцы поспешно расступались перед ним. Герон и Элдин уже видели Гаджа, когда черный корабль доставил их сюда. Он и тогда не смог ввести их в заблуждение, а сейчас даже и не пытался.

Гадж, облаченный в алый шелк, но уже без особой пышности, поскольку ему теперь вовсе не требовалось маскироваться, — где-где, но не здесь, в недрах вулкана, — совершенно не походил на человеческое существо. Как сказал Элдин еще давным-давно: «Такое может явиться во сне только настоящему сумасшедшему!» Сейчас за лишь наполовину скрывающими Гаджа развевающимися складками одежд было видно, что его кожа неестественно бледна — с тем оттенком, какой упоминают, когда описывают прокаженных, что он бесформен, как жаба, но тем не менее очень подвижен, так как его желеобразное тело могло изгибаться во все стороны, без всяких ограничений; глаз у него не было, но при этом он отчетливо видел все вокруг; на тупом рыле мелко дрожащей массой торчали два толстых пучка коротких розовых щупалец, о назначении которых оставалось лишь гадать. Хотя не исключено, что можно было и догадаться, потому что капюшон, которым обычно накрывалась тварь, сейчас откинутый на спину, был снабжен широкими прорезями для глаз. А вот голоса у него определенно не было, поскольку Гадж общался с окружающими с помощью визгливой костяной флейты, которую держал в бесформенной лапе. Переводил его «речь», если можно так назвать звуки, которые он извлекал из флейты, один из рогатых ленгийцев, который от сознания своего величия раздувался еще сильнее, чем его собратья.

— Странники, — переводил он, стоя в зловещем свете факелов, которыми размахивали его соплеменники, — вы, Герон Снящийся и Элдин Скиталец, Гадж желает сообщить вам, что вы удостоены высочайшей чести. Сам Ньярлахотеп грядет, чтобы допросить вас. Даже Гадж, Великий посланник Их, служит ему по великому обету! Ну, что вы теперь скажете? Или вы не потрясены?

— Плюю я на этого Ньярлахотепа! — проорал Элдин. — А если он так же гадостно выглядит и так же воняет, как Гадж, то и блюю! Даже Герон блюет на него, хотя он не так брезглив, как я!

— Короче говоря, — подытожил Герон, — мы нисколько не потрясены.

Парнокопытный переводчик изложил их реплики Гаджу, который затрясся одновременно крупной и мелкой дрожью, по его желеобразному телу побежали волны; следопыты решили, что так у него проявлялась ярость. Но прежде чем он успел овладеть собой…

— Не потрясены? — раздался новый голос, а все головы повернулись к горловине восточного лавового протока, откуда неторопливо вливался туман, густой, как простокваша, но пульсирующий какой-то собственной жизнью. Голос — молодой, сочный и журчащий, настолько томный, что сразу хотелось поддаться его гипнотическому обаянию, — исходил из сгустка этого самого, по-видимому, разумного тумана. Ленгийцы поспешно подались к восточному и северному тоннелям, туман же начал сгущаться от краев к середине своей массы, образуя…

…Образуя фигуру Ньярлахотепа!

Высокая и стройная, в ярко-золотых одеждах, увенчанная светящимся головным убором, похожим на пшент, древнеегипетскую двойную корону, человекоподобная фигура впитывала в себя туман и быстро набирала плотность. Он был (или казался) мужчиной с горделивым лицом молодого фараона древнего Хема, но с глазами Древнего Бога, исполненными апатичного, безжалостно-едкого сарказма.

— Итак, странники, — он сделал один-два шага вперед, заставив самого Гаджа испуганно попятиться с его дороги, — вы не потрясены. — На его лице появилась ужасающая ухмылка. — Но это ненадолго, уверяю вас.

Тут даже Элдин утратил дар речи. Глядя снизу вверх — его голова находилась как раз на уровне пола главной пещеры, по которому тянулись канаты, удерживавшие кресты за верхушки, — он пытался что-то сказать, но слова застревали у него в горле. Потому что в новом пришельце, даже помимо странного способа его прибытия, было нечто, ужасающее во много раз сильнее, нежели то, на что были способны Гадж и его банда рогатых. Нечто совершенно чуждое, и Элдин понятия не имел, как с этим чуждым обращаться.