Потому что сейчас она обратила лицо к своему народу и, слушая его восторженные первобытные овации, простерла к нему тонкие руки. Ее чудесные волосы свились в изящные локоны, а в глазах на мгновение вспыхнуло то чувство, с каким великая королева могла бы смотреть на ликующих подданных, возносящих здравицы в ее честь.

Ее глаза засветились, а потом на одно едва уловимое мгновение на царственном лике ярким кармином вспыхнули две звезды.

Уайти снова кивнул и сказал:

— Хэнк, это было едва ли не самое безопасное прозрение из всех, какие только бывали в моей жизни. Эта женщина, вне всякого сомнения, дитя Итаквы, и мы должны благодарить наши счастливые звезды за то, что она, как оказалось, полностью порвала со своим чудовищным отцом.

Прошло полчаса. За это время огромные медведи восшествовали на палубы лыжных кораблей, где их посадили на цепи — каждого на свою, — подняли на борт последних раненых людей и зверей, корабли вновь приготовили к походу, Армандра же собственной персоной заняла место на носу корабля своего полководца.

За это время мы сами успели познакомиться с военачальником Нортаном (если, конечно, это можно назвать знакомством). Он оказался крупным мужчиной ростом с меня, а горами мышц на руках и плечах — не уступающим любому медведю. Он раздавал на разных языках приказания своей команде и, зайдя на бак, ненадолго отвлекся от своего занятия и соизволил осмотреть нас. В самом буквальном смысле, окинул взглядом. Неприязненная мина, возникшая на его лице, недвусмысленно говорила о том, что мы, по его мнению, отнюдь не заслужили затраченных на нас усилий и пролитой крови.

Я с первого взгляда, без всяких логических обоснований, тоже проникся неприязнью к нему. Голубые глаза в сочетании со светло-смуглой кожей и длинными черными волосами, а также форма лица и телосложение наводили на мысль о том, что в его родословной прослеживаются следы многих рас, что зачастую дает поразительные результаты.

Но неприязнь к нему оказалась лишь началом. Она переросла все возможные границы, как только он мимоходом взял Трейси за подбородок, приподнял ей голову и недовольно хмыкнул. Прежде чем я успел что-либо сделать или сказать, он решительно удалился прочь. С этой минуты я пристально наблюдал за ним — не потому, что считал, будто Трейси нуждается в телохранителе, а по той простой причине, что мне очень не нравится, когда на меня или моих близких смотрят свысока. Тот, кто так поступает, обязан доказать, что у него есть на это право и основания.

Так что, когда Армандра взошла на корабль, я все еще продолжал копаться в своих мрачных мыслях, хотя и не обоснованных. Ее явление на баке снегового корабля произошло столь же величественно, как и все связанное с нею, что мы видели до сих пор. Естественно, она сошла на корабль с невидимого воздушного постамента, который нес ее так, будто она была невесома.

Я продолжал следить за Нортаном, который расхаживал по палубе, отдавая приказы и то и дело указывая куда-то рукоятью короткой плети, и обернулся перед тем, как она сделала последний шаг, приведший ее на палубу. При этом она находилась в пятнадцати-двадцати футах от снежной поверхности равнины! Я пропустил бы и это, если бы не дружный восхищенный вздох, одновременно исторгшийся у всех присутствовавших. И конечно, я никак не мог не заметить, что все дружно рухнули на колени и склонили головы в позе абсолютного почтения. Кота’на поспешно преклонил колени, увлекая за собой Джимми Франклина, который даже и не думал протестовать. Уайти тоже опустился на колени, хотя при этом его лицо непроизвольно перекосилось от боли в раненой ноге. Я не видел Трейси, стоявшую чуть сзади меня, но позднее узнал, что и она покорно преклонила колени — Трейси, самая гордая из девушек, когда-либо рождавшихся на земле.

Не могло быть ни тени сомнения в том, что Армандра обладала магией — магией, способной отправить мою душу на прогулку по воздуху, невзирая даже на то, что мое тело всеми корнями приросло к земле. О да, она, эта Армандра, была очень хороша собой.

Даже меха, в которые она куталась, не могли скрыть очаровательных, наполовину видимых, наполовину угадываемых изгибов ее тела, опиравшегося на идеальные белые колонны бедер. Шея, которую теперь красиво обрамляли рыжие волосы, оказалась длинной и стройной; на ней висел большой золотой медальон.

Я никогда не испытывал особой тяги к сочинительству стихов, но тем не менее вполне мог оценить по достоинству ее лицо. Лицо ангела — продолговатое, белое, как снег, с чеканными, идеальной формы чертами. С этого лица из-под прямых золотистых бровей, горизонтально лежавших под высоким лбом, смотрели зеленые — к счастью, зеленые, хоть я и видел совсем недавно, как они вспыхнули алым огнем, — глаза. Нос тоже был прямой, очень изящный, с закругленным кончиком, а губы, может быть, чуть пухловатые для того, чтобы считаться идеальными, изгибались классическим луком Купидона.

Красно-рыжие, как пламя, волосы, зеленые, как воды глубоких полярных морей Земли, глаза и кожа, белая и гладкая, как лучший мрамор из каменоломни, какая может существовать лишь в сновидении — таким было лицо Армандры. Пока я смотрел на это лицо, я заметил, что одна бровь чуть-чуть приподнялась, а губы тронул едва уловимый намек на улыбку…

…А потом на мое плечо обрушился удар, способный свалить с ног даже быка! Я тяжело врезался в фальшборт и рухнул на колени. В следующую секунду надо мною навис Нортан; он стоял, широко расставив ноги, его глаза ярко сверкали. Я сразу сообразил, что гнев военачальника может быть вызван моей кажущейся непочтительностью по отношению к Женщине Ветров, в чем он ошибся целиком и полностью. Напротив, я уже поклонялся этой женщине, но совсем не на религиозный манер. Громила с угрожающим ревом взмахнул плетью, и едва я поднялся на ноги, как в лицо мне полетел ремень с металлическим грузиком на конце. Я вполне мог лишиться глаза, но металл лишь рассек мне скулу и, что важнее, ощутимо задел мою гордость. Пословица утверждает, что гордыня не доводит до добра, но, чем черт не шутит, возможно, на этот раз она не доведет до добра Нортана. Во всяком случае, отступать я не намеревался.

Подняв ладонь к лицу, я нащупал на щеке тонкую струйку крови и почувствовал, как непроизвольно раскрылись шире глаза и натянулась кожа вокруг рта. Нортан вновь начал отводить руку для замаха — и тут же прозвучал сильный, но мелодичный голос. Но царственный приказ, отданный этим голосом, чуть запоздал, потому что плеть уже свистела в воздухе, а я двигался вперед, в ее радиус досягаемости. И когда оправленный металлом ремень безвредно хлестнул меня по плечу, я немного извернулся и всадил локоть Нортану в живот, прямо под ребра. Он согнулся, чуть ли не сложился вдвое, и не успел он громко охнуть — скорее от изумления, чем от боли, — как я, сложив руки в замок, выпрямился и со всей силы врезал ему в опустившийся к земле лоб.

Обычный человек умер бы на месте с пробитым черепом или сломанным позвоночником, но военачальник Нортан был не из таких. Шея у него не уступала крепостью бычьей. От удара, при котором я чуть не сломал себе руки, мой противник подлетел в воздух, перелетел весь узкий полубак, ударился о противоположный фальшборт и, перевернувшись, вывалился вниз. Я не убил его, это сразу же стало ясно по громогласному реву, с которым военачальник уже через мгновение тяжело взбежал по трапу. Его лицо искажала злобная гримаса, в руке сверкал чекан. Но тут снова прозвучал похожий на колокольный звон голос Армандры; теперь она говорила по-английски.

— Нортан, немедленно прекрати! Тебе должно быть стыдно за такое обращение с человеком, который так доблестно сражался против волчьих воинов Итаквы. А тебе, — она обратила разгневанный взгляд ко мне, — не подобает нападать на человека, войско которого спасло всех вас от гибели!

— Я всего лишь ответил ударом на удар, — сказал я; мне очень не понравился ни этот выговор, ни то, что я не знал, как лучше на него ответить.