…И в этот момент он увидел нас! Нет, он увидел ее, только Армандру, поскольку моя ничтожная сущность была слишком незначительной. Я называю это сущностью, так как теперь понял, что меня опутало не простой мысленной сетью, и, значит, я попал не в телепатическую ловушку. В конце концов, я ведь уже заглядывал в сознание Итаквы без каких-либо подобных последствий. Но сила Армандры, позволившая присутствовать при событиях, происходящих вдали от нее, и наблюдать за ними, представляла собой нечто большее, нежели простая телепатия; это была истинная экстрасенсорика, первичная сила самой ид. Ка Армандры — и мое тоже — лишь на краткое мгновение сделалось частью ее страшного отца, но теперь, когда мы почти сумели освободиться…

Мы с Армандрой стремительно удалялись в сторону плато. Все находившееся в поле зрения — и монстр, и пирамида, на вершине которой он стоял, — стремительно уменьшалось, но Итаква так же стремительно повернул голову и поглядел нам вслед, и его пылающие глаза сверкнули узнаванием. Он протянул свою чудовищную психическую руку к Армандре и снова швырнул ту самую сеть, от ячеек которой она сумела увернуться перед тем, как он узнал о ее присутствии здесь. Но теперь, увы, он знал, что она здесь, и она снова попалась.

Армандра попалась, и я вместе с нею, и я решил, что этот момент ничем не хуже любого другого, чтобы обозначить свое присутствие, на сей раз телепатически, как я и намеревался сделать с самого начала.

— Армандра! — мысленно крикнул я. — Не поддавайся ему! Ты не должна сдаваться. Я здесь, чтобы помочь тебе. Вместе мы справимся с ним!

— Что? — воспринял я прикосновение недоверчивой мысли Армандры. — Кто ты, предлагающий мне помощь, и как… — на этом контакт прервался.

Итаква в конце концов увидел и меня, но слишком поздно. Нечто, бурлящее, как крепкая кислота, коснулось моего сознания, коснулось сознания Армандры, а затем прожгло насквозь само существо Итаквы. Он покачнулся на своей пирамиде. Он отдернул от нас свои загребущие ментальные и психические лапы и наглухо захлопнул ставни своего чуждого ид, своей психики, своего сознания, отрезав нас от себя. Нет, отрезав себя от нас! И мы влетели в наши тела, остававшиеся в Зале старейшин.

Я лежал, распростершись на каменном полу, Трейси и Джимми пытались поднять меня на ноги. Я покачал головой и встал сам, отметив, что зал почти пуст — в нем оставались только кучка стариков в роскошных одеждах, мои спутники, Унтава и…

Увидев, как Унтава помогает Армандре спуститься по ступеням с постамента, я шагнул вперед. Индианка бросила на меня строгий взгляд, предупреждавший, что сейчас не время подходить к Женщине Ветров. Но, как сразу же выяснилось, она ошиблась.

Прекрасное лицо Армандры казалось измученным, даже изможденным. Приблизившись, она подняла заметно дрожащую руку и повернулась ко мне.

— Как тебя зовут, мужчина из Материнского мира?

— Хэнк, — ответил я. — Хэнк Силберхатт.

— И это был ты?..

Я кивнул.

— Да.

Она подалась вперед и всмотрелась в мое лицо.

— А в самом конце… что там было такое, что ужалило мое сознание, обожгло Итакву и заставило его отпустить меня?

— Может быть, это? — спросила Трейси, приподняв один из пятиконечных звездных камней, прятавшихся от посторонних взглядов у нее на груди под меховым одеянием. — Хэнк, когда ты крикнул, призывая Армандру сопротивляться ее отцу, я, не думая, словно инстинктивно, схватила камень и подняла у тебя перед глазами. Ты тут же вскочил и рухнул на пол, а Армандра чуть не упала с трона. — Трейси осеклась и тревожно взглянула на окружавших нас старейшин, которые поспешно отступили на несколько шагов, подальше от каменной звезды. Я тоже шагнул назад вместе с ними.

Глаза Армандры округлились. Она указала трясущейся рукой на могущественный символ древних богов, покачивавшийся на конце цепочки, которую Трейси все так же держала в руке. Потом неуверенными шагами, опираясь на Унтаву, отступила.

Старейшины, их было десять, снова приблизились, и один из них поднял руку. Прежде чем я успел сказать хоть слово, он прикоснулся вытянутым пальцем к звезде и сразу же отдернул руку. Кожа на кончике пальца почернела и вздулась пузырем. Быстро согнав с лица гримасу боли, он повернулся к своим коллегам.

— Камень настоящий, и все же, — он вскинул изумленный взгляд на Трейси — девушка невредима!

— Старейшины, я оставлю вас, — уже более твердым голосом произнесла Армандра; все внимание сразу же обратилось к ней. — Но не забудьте, что от меня трудно что-то скрыть. Познакомьтесь с пришельцами, задайте им вопросы, какие сочтете нужными, но не держите их здесь слишком долго. Пока я не решу, к чему лучше всего будет применить их способности, они будут нашими почетными гостями. — Она повернулась к двери и снова приостановилась. — Этот человек… — сказала она, не глядя на меня, — Унтава вернется за ним. Она приведет его ко мне. — С этими словами она, в сопровождении своей камеристки, покинула зал.

Когда за ними закрылась дверь, самый представительный из десяти старейшин пригласил нас к беседе. Он был эскимосом очень древнего рода, суровый старый вождь одного из тех племен, что остались сейчас лишь в легендах их арктических потомков. Сразу объяснив, что очень, очень плохо владеет английским, он изъяснялся при помощи Джимми Франклина и обращался в основном к Трейси.

Я сразу обратил внимание, что старейшины совершенно откровенно (и конечно, не без основания) держатся подальше от нее. И конечно, они захотели узнать, почему она не подвержена действию звездных камней, изображение которых служило народу Плато символом величайшей из известных им благодатных сил. При этом они очень боялись самого предмета, так что нам пришлось рассказать всю историю с самого начала. Когда возникали затруднения, в дело вступал Джимми как переводчик.

Наша история привела старейшин в восторг, они поразились тому, что мы осмелились намеренно выслеживать Итакву, и когда рассказ был окончен, они, поднявшись с мест, наградили нас аплодисментами. А потом самый младший из них, хранивший до тех пор молчание, сказал:

— Позвольте представиться. Я Чарли Такомах. В Материнском мире я принадлежал к народу шауни.

— И прекрасно для шауни говорите по-английски, — ответил Джимми, разглядывая рослого бронзовотелого человека, черты лица которого (пусть и не очень четкие) позволяли безошибочно определить его принадлежность к североамериканским индейцам. — Но ведь Нашвилл и Чаттануга лежат вдали от полярного круга, да и на вид вы куда моложе, чем все остальные присутствующие.

— Джимми, наверно, он такой же, как и ты, — заметил Уайти. — Вырос в резервации и решил, что в жизни можно отыскать и что-нибудь получше. Но, полагаю, что амбиции завели его не в ту сторону.

Старейшина бросил на Уайти одобрительный взгляд и кивнул.

— Да, это случилось двадцать восемь лет назад. Я вернулся с войны домой, в Мемфис, и обнаружил, что все старые предубеждения остаются в силе. Мне захотелось что-нибудь сделать, я решил написать книгу о всех индейских племенах — древних и современных. Отправился на север, отыскал малоизвестные племена эскимосов и…

— Нетрудно предположить, — сочувственным тоном перебил его я. — Итаква обвел вас вокруг пальца. И перенес на Борею.

Чарли Такомах кивнул.

— Несколько дней я прожил с Детьми Ветров, а потом сбежал и оказался здесь. Старейшины решили, что я пригожусь в качестве военного стратега — я ведь был майором пехоты, — и сделали меня советником прежнего военачальника. Пять лет назад должность военачальника, возглавляющего все войска Плато, занял Нортан, а меня пожаловали местом в Совете старейшин.

Насколько мне известно, за последние двадцать, если не тридцать лет к народу Плато присоединилось человек шестьдесят из всех прибывших на Борею. Они очень быстро осваиваются здесь. Конечно, подавляющее большинство из тех, кого Итаква доставляет на Борею, остаются на равнинах. Они просто не осмеливаются бежать. Для пойманных беглецов, — он пожал плечами, — у Итаквы есть собственные методы наказания.