Морин, хрупкое смертное существо, как и все люди, несла, однако, в себе недюжинную силу, что позволило ей пережить прошлое, стереть из памяти весь ужас, и все те, кого она когда-то любила, — и отец, и сошедшая с ума бедная мать, и Гарвен, конечно же, стали лишь яркими воспоминаниями, которые заканчивались там, где в жизнь Морин вторгся Шагающий с Ветрами, чтобы выхватить этих людей навсегда из ее мира.

Морин, живущая на горе, смеющаяся Морин. Морин, которая любила все живое за одним лишь исключением — Итакву она ненавидела всем сердцем.

Морин…

Во время Темночаса она, по своему обыкновению, лежала на мягкой постели из папоротника, укрывшись мягкими шкурами, красное пламя очага давало ей тепло и свет. Позади нее в глубине пещеры на покрытом сталактитами потолке вниз головой висели рукокрылые, словно гроздь странных плодов, и Морин рассеянно слушала шуршание их огромных крыльев. Она смотрела на спокойную гладь озера далеко внизу, в котором лишь случайная волна колыхала отражение северного сияния и неярких звезд, видимых только в Темночас.

На возвышающихся над озером горах яркими точками горели костры — это несли вахту часовые из пещерных жителей. Морин вспомнила пещеру и поежилась — она всегда напоминала ей гроб, несмотря на гигантские размеры.

Вспомнила она и молодых ребят из пещеры, что время от времени ходили к ней в гости — сидели с важным видом, хвастались, пытались завоевать ее расположение, но все без толку. Хотя Морин все более и более тяготилась одиночеством, но ни за что не спустилась бы в пещеру с ее спертым воздухом, закопченными сводами и обитателями, что прятались от гнева Итаквы, как бледные тараканы в щель.

Но несмотря ни на что, дозорные огни успокаивали Морин, и она чувствовала себя не так одиноко. Порой, очень редко, она вспоминала некоторых своих поклонников, которые были весьма красивыми, несмотря на бледность, но вслед за этим думала о словах Аннахильд, что однажды к ней придет настоящий мужчина — именно мужчина, а не сутулый крот в человеческом обличье.

Но лучше бы тетушкино пророчество исполнилось поскорее, ведь от запасов согревающего порошка у Морин осталась только пятая часть. Без порошка девушка уже давно бы умерла или спустилась бы в поисках тепла в пещеру, а для нее это было еще хуже смерти. Морин все это отлично знала и постоянно носила на шее драгоценный мешочек, периодически используя его содержимое. Больше на ней из одежды почти ничего не было, так как ей было некого стесняться (кто бы ее полуголой тут увидел?), а согревающий порошок делал приятным прикосновение даже самого холодного ветра. Но порошок скоро закончится, она даже постареть не успеет, и что же тогда?

Было бы хорошо, чтобы настоящий мужчина из пророчества побыстрее ее нашел.

Вот о чем думала Морин, глядя на далекие огоньки и на отражение северного сияния в озере. Она сама не заметила, как заснула, а проснулась, когда сделалось светло и из-за серого бока Бореи показался переливающийся пузырь солнца.

Она сразу заметила, что летучие мыши чем-то взволнованы и ведут себя непривычно оживленно. Они носились туда-сюда, и Морин обеспокоило их поведение. Если бы она могла читать их мысли так же, как они читают ее! Вдруг без всяких видимых причин одна из рукокрылых снялась с места и на огромной скорости полетела на тот берег озера. Явно там что-то случилось, и Морин оставалось только гадать, связано ли это с ней.

Обычно в это время она ходила мыться на озеро по крутой тропинке, где ей был знаком каждый камень, но в этот раз просто сполоснула лицо и груди холодной водой из ручейка, падавшего с высокой скалы. Морин не пошла на озеро, потому что отсюда, сверху, она могла наблюдать и за озером, и за горами, хоть и не знала толком, что именно ей предстоит увидеть.

Какое-то время она действительно наблюдала за местностью, но потом ей это надоело и она решила уже спуститься к деревьям. Склон там был не таким крутым, и деревья росли высоко и густо, и там Морин играла с мелкими зверюшками и яркими птичками — стоило ей только позвать, и они приходили к ней, как бежали к хозяевам собаки в деревне викингов, что она помнила по детству.

Она как раз надевала штаны длиной до колен, сделанные из шкуры песца, и такую же блузку, когда заметила, что беспокойство среди летучих мышей в пещере еще больше возросло. Внезапно они все сорвались с места и, почти не взмахивая крыльями, вылетели из пещеры, проскользнули в бледном свете нуминосского дня над ее головой и устремились к озеру. Морин, нахмурившись, проводила их глазами, но потом заметила пятую летучую мышь, возвращавшуюся из-за озера.

Значит, они всего-навсего полетели встречать собрата: пятеро рукокрылых собрались над серым озером вместе и теперь летели обратно к ней. Да, все пять ее верных друзей, что повсюду следовали за ней, как сторожевые псы, пять огромных летучих мышей, что любили ее, как и она их…

Пять?

Нет — шесть!

Но почему шесть? Сузив глаза и еще больше нахмурившись, Морин следила за ними. Они приближались, и Морин, засмотревшись, забыла застегнуть костяную пуговицу на блузке. Рукокрылые пронеслись над головой примерно на высоте скалистой седловины меж двух ближайших гор и начали снижаться.

Теперь Морин смогла подробно рассмотреть всех шестерых. Приглядевшись, она задрожала от страха, стоя у входа в пещеру, не в силах двинуться. Ее рот приоткрылся, а кровь, казалось, на миг застыла в жилах.

Шестой был… человеком?

Человеком ли? Морин зажала рот рукой, чтобы не закричать. Она слишком хорошо знала, кто похож на человека, но при этом ходит по воздуху, чего обычный человек не может. На такое был способен только Итаква. Но это вряд ли мог быть Шагающий с Ветрами или какое-нибудь его воплощение, ведь его привела сюда летучая мышь — одна из ее летучих мышей, — и остальные не боялись нежданного гостя, а чуть ли не радовались.

Значит, это все-таки человек, мужчина в плаще, похожем на крылья летучей мыши. Весьма симпатичный, скорее молодой, чем старый, он улыбается ей и приземляется с потрясающей точностью в полудюжине шагов от нее.

Летучие мыши нервно метались над головой туда-сюда, разрезая воздух могучими крыльями. Не в силах пошевелиться от изумления, Морин смотрела на странного человека. Она видела, что его губы произнесли ее имя, и услышала, что оно прозвучало как вопрос:

— Морин?

Ей удалось справиться с собой:

— Да, я Морин.

Порыв ветра задрал ее блузку, и она рефлекторно прижала ее локтем, пока ее совсем не сдуло. Это застигло де Мариньи врасплох, поэтому он еще секунду смотрел на девушку, но тут же покраснел и опустил глаза.

Морин заметила его смущение и поняв, чем оно вызвано, рассмеялась и застегнула наконец блузку.

— Ты знаешь мое имя, но ты не здешний, — сказала она.

— Да, — кивнул де Мариньи, подходя к ней, — я не отсюда, но я друг.

— Ты не из викингов, — уверенно начала Морин, — но и не из пещеры: твоя спина слишком прямая и кожа не такая бледная, как у них. У тебя есть имя? Кто ты?

— Меня зовут Анри, — ответил он, — и я не с Нуминоса. Вся история слишком длинная, а у нас очень мало времени. В общем, я из Материнского мира. Сюда меня прислала Аннахильд, чтобы…

— Аннахильд? — Замешательство на лице Морин сменилось удивлением, а потом неподдельной радостью. — Тебя послала Аннахильд? — выдохнула она.

В следующий миг она бросилась ему на шею, чуть не сбив с ног:

— Значит, это про тебя!

— Что про меня? — спросил де Мариньи, не зная, куда девать руки. Затем в памяти всплыли слова старой колдуньи, которые он уже успел забыть: «Скорее всего, влюбишься в нее, по-другому быть не может».

— Но ведь это же ты, правда? — спросила девушка, тревожно вглядываясь в его лицо широко раскрытыми глазами.

— Ну… я… — Он замолчал, пытаясь отыскать в голове подходящие слова, но вместо этого просто крепко обнял ее.

— Правда? — снова спросила она; ее нежное дыхание щекотало ему шею, ее запах будил в памяти мысли обо всем хорошем, что только есть на свете.