— Нет, — ответил он после короткой паузы. — Я не буду спрашивать тебя о лунах Бореи, ни о Нуминосе, где ты родилась, ни о Дромосе, где Лорд Зиль-бер-хут-те, и ты, и другие разделались со жрецами льда. Я хорошо запомнил все это еще по твоему первому рассказу и тому, что рассказывал мне Вождь. Это сказание я донесу до своих детей, когда они вырастут и смогут все понять, а когда Унтава, их мать, станет старой, когда я стану морщинистым, тощим, горбатым старцем, наши дети перескажут его своим детям. Так всегда бывает с легендами, так они живут в веках. Нет, на этот раз я хочу узнать о тех местах, которые ты увидела с тех пор, как побывала здесь в прошлый раз, и что заставило тебя вернуться сюда. И, если это не будет дерзостью с моей стороны — я ведь знаю, что твой мужчина кудесник и его пути трудно постичь, — я хотел бы, чтоб ты сказала, какой недуг его терзает. Понимаю, что я не в состоянии облегчить его боль, но если бы смог…

Морин порывисто поднялась на цыпочки и крепко обняла рослого индейца за шею.

— Неудивительно, что Хэнк Силберхатт любит тебя! — воскликнула она. — И Унтава, и громадные медведи, и весь ваш народ. Кота’на, ты не обманешь меня своим суровым видом — это же маска! Ты и твои легенды и сказания о геройских делах!.. Ты же самый настоящий романтик! Будь у тебя такая возможность, ты взвалил бы себе на плечи тяжесть всего плато. Ты говоришь о Хэнке так, будто он бог! Но ведь он человек — человек из Материнского мира. Но чего же тебя винить за романтизм, когда он и сам точно такой же? Слышал бы ты его, когда он рассказывает о том, как ты расправился с предателем Нортаном, а потом не хотел никому отдать его голову, пока Хэнк не пришел к тебе и не простил тебя за то, что ты похитил у него толику славы!

Кота’на отодвинул девушку на расстояние вытянутой руки. Его брови не то изумленно, не то недовольно вскинулись, но Морин не сомневалась, что ее слова доставили ему немалое удовольствие. Еще чуть-чуть, и он, пожалуй, позволил бы себе улыбнуться.

— Лорд Зиль-бер-хут-те… он говорил об этом?

— Ты что? Ну конечно! Он никогда не говорит о своем «брате-медведе» без того, чтобы самому не похвалиться. А ты такой!.. — Она отступила на шаг, поежилась и зябко обхватила плечи руками. — Знаешь что, давай лучше прогуляемся в плато, — предложила она, снова сделавшись серьезной.

Они прошли под аркой и вернулись в пещеру, где Тукис продолжала самозабвенно возиться с медвежатами. Кота’на приостановился, перекинулся несколькими короткими фразами с молодым смотрителем-эскимосом, дав ему какой-то совет по уходу за медведями, после чего они с Морин углубились в лабиринт пещерных переходов.

— Ты спросил, что удручает Анри, — сказала Морин на ходу. — Что ж, могу тебе рассказать. Только сразу поправлю тебя. Он не волшебник. Его Часы Времени — это волшебное устройство или, по крайней мере, кажется таким. И его прежний хозяин, тот, пожалуй, действительно был волшебником! По крайней мере, так я сужу по тому, что Анри рассказывает о нем. Но, уверяю тебя, де Мариньи не таков. Он простой человек. Ну, не простой человек, замечательный человек, и я очень люблю его. А насчет того, что он несчастлив, ты не ошибаешься. Я знаю, это не так просто понять. С Часами Времени ему подвластны любые пространства и времена, он может бесконечно исследовать их. И все же…

— Что?

Она пожала плечами, и теперь Кота’на явственно увидел, что она тоже сильно расстроена. Из-за того, что ее муж несчастлив.

— А вот то, чего он больше всего желает, — продолжила она после паузы, — для него недоступно. Единственное место, которое он рвется отыскать, от него скрыто. Единственный голос, который он стремится услышать даже сквозь кальпы пространства и времени, хранит молчание. Да что там говорить, сама вселенная, похоже, не замечает его бесконечных поисков, они ей безразличны. Ты знаешь, что Анри на сегодня известен как Искатель в доброй сотне чуждых нам миров? Что его гнетет? А вот что: кто-то когда-то показал ему место, подобное россыпи драгоценных камней, место, какое и представить себе невозможно, где постоянно происходят чудеса — это место называется Элизией, и говорят, что это родина богов, — Анри же удается находить лишь шарики из камней и грязи, беспрерывно и скучно вращающиеся вокруг своих солнц. Этих миров столько же, сколько песчинок под ногами, и все они для него так же безвкусны. А ведь мы — признаюсь тебе, Кота’на, — за те три года, которые, как ты говоришь, минули с тех пор, когда мы в первый раз отправились отсюда в странствие на Часах Времени, нам попадались изумительные миры. Громадные миры океанов, усеянных островами из бирюзы и агатов, усыпанные розами, миры гор, где поселения находятся на вершинах высоченных пиков, поднимающихся над облаками, миры лесов, где воздух напитан ароматом миллионов орхидей, а ночи озаряет свечение живых светильников с деревьев-маяков. Мы и друзей нашли в этих мирах; ты мог бы и не поверить — они настолько непохожи на нас и странны на вид, но многие из них полюбили нас всем сердцем. Впрочем, нет, у одного из друзей, которых там завел Анри, вместо сердца была машина!

— Хуг! — негромко воскликнул Кота’на. — Человека, которого ты любишь, можно было бы счесть… извращенцем, что ли? Но этого не может быть, потому что ты ведь любишь его. Может быть, он все еще пребывает под заклятьем могущественного колдуна?

На эти слова Морин опять рассмеялась.

— О, конечно же, пребывает! По крайней мере, в этом Анри меня убеждает. Но не забывай, Кота’на: моя мачеха Аннахильд считалась настоящей ведуньей, проще говоря, ведьмой, но вся ее магия была простыми фокусами. Так что, видишь ли, в магию я по большому счету не верю и тебе не советую. Существуют лишь необычные люди — люди, владеющие необычными и подчас диковинными силами, — но в этом нет никакой магии. Об этом Анри мне тоже говорил. Никакой магии вовсе, а лишь силы, власть и нечто такое, что называется «наукой».

Девушка говорила все это с улыбкой на губах, и все же Кота’не показалось, что ее глаза снова немного затуманились.

Про себя же она думала:

«Магия? Может быть, все же она. Потому что Анри точно зачарован. Местом под названием Элизия и видениями человека по имени Титус Кроу…»

Точно в это же время в своих пещерных покоях на самом верхнем уровне плато Хэнк Силберхатт и Армандра, Женщина Ветров, вели между собой почти такой же разговор. Между ними ощущалось напряжение, что бывало крайне редко, и причиной этого напряжения были естественные подозрения и сверхъестественное чутье, равно как и неподобающее пристрастие полководца Плато к приключениям.

Эти двое, наделенные телепатическим даром, могли проникать в сознание друг друга, но давно договорились между собой, что мысли каждого из них неприкосновенны для другого. Они соединяли свои разумы лишь в мгновения самой тесной близости, или серьезной опасности, или когда время слишком уж сильно поджимало. Потому что они давным-давно поняли, что если муж и жена копаются в карманах друг друга или в мыслях друг друга, это ни к чему хорошему не приводит! Но сейчас Армандру так и подмывало заглянуть в голову мужа и, пожалуй, сделать это не исподтишка.

После трехлетнего отсутствия на Борею вернулись Часы Времени, а с ними и дух приключений. И это, думала дочь Итаквы, и тревожило Хэнка Силберхатта. Поэтому он не спал ночами, поэтому его голову занимали мысли о Материнском мире, Земле, которую, в ином случае, он давно позабыл бы, поэтому его одолевали мечты о приключениях и авантюрах среди отдаленных звезд.

— Армандра, — тяжело вздохнул полководец, все это время нервно расхаживавший по комнате, и, остановившись, ласково обхватил могучими руками ее плечи — обманчиво хрупкие плечи невероятной женщины, уродившейся человеком от Шагающего с Ветрами, совершенно чуждого для людей бесчеловечного существа, — ведь все это мы с тобой уже проходили. Помнишь, как было в прошлый раз? Тебя ведь грызли точно эти же сомнения. И чем закончились все твои страхи, а?