На улице темнело и холодало быстро, поэтому друзья очень скоро нырнули в юрту, чтобы утеплиться. Оба надели джинсы, натянули свитера и куртки, переобулись в кроссовки. Вскоре послышался гонг, приглашающий на ужин. Главная юрта уже светилась изнутри, и проголодавшийся народ резво потянулся к ней на аппетитный аромат. Столовая освещалась электрическими лампочками, подвешенными к веревке вдоль стен вокруг шатра. Кроме того, по всему периметру юрты тянулись две гирлянды с разноцветными огоньками.

Ужин парни уплетали за обе щеки. Плов с соевым мясом, обильно сдобренный ароматными приправами – просто пальчики оближешь! Подцеплять горсточки риса, кубики соевого мяса и овощей деревянными палочками было намного интересней, чем банально орудовать вилкой или ложкой. Салат из свежих огурчиков и сладких, как мед, помидоров, с лучком и черным перчиком, да на душистом подсолнечном масле – м-м-м! Желающим давали добавку.

Чай был на выбор: зеленый и черный. Вовка и Сергей с удовольствием выпили по несколько пиал и того, и другого, смакуя напиток с медом и разными вареньями вприкуску. Из сладкого еще были хрустящие шоколадные вафли, со вкусом, как в детстве. Вовке этот вкус даже напомнил, как однажды, лет в восемь-девять, он своровал из продуктового магазина пачку апельсиновых вафель.

Он не был тогда сильно голоден, да и денег на покупку можно было попросить у родителей. Тараканов просто бродил по магазину, зашел в любимый кондитерский отдел и остановился, зачарованный волшебным ароматом апельсиновых вафель. От насыщенного кисловато-сладкого запаха апельсинов, ванили и еще чего-то, очень лакомого потекли слюнки. Идея стащить заветную пачку показалась ему чрезвычайно привлекательной. Это было приключением! Вовка смотрел на стеллаж с ровными рядами пачек вафель, и его раздирали противоречивые эмоции. Было очень страшно: «А вдруг поймают?» Тогда узнают родители, и наказание будет суровым. Они воспитывали Тараканова согласно правилу: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не бери ничего чужого!» Ужаснее было даже не наказание, а молчаливое осуждение и презрение со стороны предков, что, как казалось Вовке, просто неизбежно. Кроме того, скандал поднимется на весь магазин, и каково потом будет смотреть в глаза продавщицам и кассиршам, которые так его так часто видели в своем магазине? Наверняка, о краже узнают и в школе – позора не оберешься.

Однако детское любопытство и присущий Вовке авантюризм, а также стремление к неизведанному и непонятный азарт подбивали его на попытку «стындрить», как тогда говорили, вафли. Стоили они 22 копейки (чуть дороже, чем буханка хлеба) – большие деньги для Тараканова. Для конспирации он немного потерся возле других стеллажей и прилавков, а затем, немного поколебавшись, принял решение. Чувствуя себя заговорщиком, Вовка огляделся. Народу в отделе не было, продавщица развесного товара как раз отвернулась от прилавка к пластмассовым поддонам с конфетами, халвой и прочими сладостями. Тараканов подошел к стеллажу с вафлями и печеньем и посмотрел в сторону касс… Кассирша обслуживала кого-то из покупателей, а тетка, дежурившая за стойкой у входа в отдел, сидела на стульчике и глазела на улицу сквозь большие стеклянные окна.

Вовка, стараясь не спешить и не нервничать, взял пачку вафель со среднего ряда. Сердце тревожно забилось. Прикрывая пачку ладонью и курточным рукавом, он незаметно сунул ее в правый карман куртки. Идти, засунув руки в карманы, на его взгляд, было рискованно. Поэтому «Штирлиц» вытащил правую руку и, чуть прижав ею карман, чтобы пачка не выпала, двинулся к выходу. Горячая волна ударила в голову.

Когда Тараканов проходил мимо стойки, где принимали сумки на хранение, он готов был провалиться сквозь землю от стыда и страха. Ему показалось, что сидящая за стойкой тетка, лицо которой было ему хорошо знакомо, да и кассирша смотрят на него подозрительно. Причем смотрят они именно на оттопырившийся карман куртки. Вовка буквально ждал, что вот-вот раздастся грозный окрик: «Стой! А ну показывай, что там у тебя в кармане!» или что тетка схватит его за руку или за куртку. В голове пронеслась лихорадочная мысль: «При малейшей опасности надо что есть сил рвануть к выходу (который, по счастью, был рядом, метрах в трех-четырех), толкнуть тяжеленные стеклянные двери и бежать куда-нибудь в сторону от дома, лучше на стройку, как раз через дорогу».

Стойка все ближе. Время тянулось бесконечно медленно. Тараканову было и страшно, и зазорно, и интересно. Казалось, мир сейчас взорвется и рассыпется на мелкие осколки. Он почувствовал, какая громадная энергия заключена в действиях, запретных в обществе. «Так, спокойно. Не подавать виду. Сделать непроницаемое лицо. Ни в коем случае не смотреть на тетку!» Шаг, еще шаг… «Фух, вроде никто не заметил. Не ускоряемся, не оглядываемся, спокойно, спокойно». Входные двери все ближе, на крыльце – никого. «Неужели пронесло?!» – Вовка с выскакивающим из груди сердцем решительно толкнул одну стеклянную дверь и вторую. Победа!

Мир не рухнул, но как-то покачивался под ногами. Вспотев и мелко дрожа, мальчишка вышел из магазина, спустился по трем ступенькам широкого крыльца и быстро пошел вверх по улице, удаляясь от магазина и своего дома. Страх подгонял его, так что Вовка чуть не налетел на бабуль, торговавших жареными семечками, самодельной фруктовой пастилой и цветами. Он чувствовал себя разведчиком, который уходит от погони и заметает следы. Попетляв по знакомым дворам и сделав порядочный круг, подпольщик вернулся во двор своего дома. Сев на любимое место под старой раскидистой яблоней, Вовка достал вафли. Он чувствовал себя героем, хотя в то же время ему было очень стыдно. Щеки и уши горели.

Тараканов разорвал бумажную упаковку, на которой были нарисованы апельсиновые дольки, и, рассыпая мелкие крошки, открыл плотную вощеную бумагу. Вот они – три свежие, хрустящие вафли с восхитительно ароматной начинкой бежево-желтого цвета – то, ради чего он подверг свою добрую репутацию огромному риску! Несколько секунд Вовка смотрел на трофей и чувствовал, что теряет к нему интерес. Ведь самые сильные впечатления остались позади…

Поедая вафли, Тараканов поклялся себе больше никогда не красть – теперь он удовлетворил любопытство испытать, что такое воровство. Да и очень уж было стыдно. Но те вафли были самые вкусные!

На ужине Болеслав объявил, что танцы состоятся здесь же, в основной юрте, в назначенное время. Отдохнув с полчасика после ужина, Серега с Вовкой вновь зашли в шатер. Столиков и подушек уже не было, публика в ожидании действа сидела прямо на ковре. Вскоре вышел Болеслав.

Для начала, чтобы народ расслабился и познакомился друг с другом, он провел задорный парный танец. Впрочем, уже на этом танце, особенно на задержках после него, энергия закрутилась нешуточная. На второе, по многочисленным заявкам публики, было подано «Я разжигаю Огонь!». От неистовой пляски тело превратилось в раскаленный пар. Вовка и Серега даже скинули футболки, хотя в юрте было довольно прохладно.

Затем началась главная часть программы – зикры. Болеслав выключил основное освещение. Призрачный свет гирлянд едва рассеивал густую темноту, и это создавало таинственную атмосферу. Ведущий с азартом футбольного телекомментатора объявил:

– Бессмертный хит всех времен и народов – «Три сырка по пять рублей»[40]!

Те, кто был на семинарах Болеслава или на самарском фестивале, отреагировали на эту фразу примерно так же, как ярые футбольные фанаты – на решающий гол своей сборной в финале чемпионата мира.

Когда эмоции немного улеглись, мастер продолжил:

– «Три сырка» – это русский вариант зикра в исполнении Тараканова. А вообще-то петь будем «Ла Иллаха Ил Алла». Чтобы ваш ум заткнулся и не задавал вопросов, сообщаю: в переводе на русский эта фраза означает «Нет Бога кроме Бога» или «Все есть Бог».

Болеслав с Вовкой показали движения зикра, напоминающие греблю. Затем маэстро дал несколько кратких наставлений, и «шарманка» закрутилась. Мужики от души горланили свою партию, а женский хор звучал настолько слаженно и красиво, что Тараканову хотелось слушать и слушать его бесконечно… Ликование достигло апогея, когда в финальной части зикра мужчины и женщины запели одну и ту же партию. Вдруг Вовка почувствовал, что надо взорвать пение каким-то звуком, как удар грома раскалывает гул и свист предгрозового ветра. И что-то даже подтолкнуло его изнутри, чтобы, вместо «Ла Иллаха Ил Алла», он трижды выкрикнул: «Хай! Хай! Хай!». Это естественным образом вписалось в ритмический рисунок зикра. Болеслав, уловив Вовкину импровизацию, тут же подхватил новую партию: