III
…Знаешь, Зинка, я — против грусти,
Но сегодня она — не в счет.
Где-то в яблочном захолустье
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый.
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала.

1944

ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН

Дышит в лицо
                        молдаванский вечер
Хмелем осенних трав.
Дробно,
              как будто цыганские плечи,
Гибкий дрожит состав.
Мечется степь —
                            узорный,
Желто-зеленый плат.
Пляшут,
               поют платформы,
Пляшет,
               поет штрафбат.
Бледный майор
                          расправляет плечи:
— Хлопцы,
                   пропьем
Свой последний вечер! —
Вечер.
           Дорожный щемящий вечер.
Глух паровозный крик.
Красное небо летит навстречу —
Поезд идет
                   в тупик…

1944

«Я смотрю глазами озорными…»

Я смотрю глазами озорными,
Хоть вокруг огонь и бездорожье.
В жаркий ветер брошенное имя
Долго спутник позабыть не сможет.
А потом, с послушными другими,
Будет он насмешливым и строгим,
Потому что слишком звонко имя
Девушки с дымящейся дороги.

1944

ПОСЛЕ ГОСПИТАЛЯ

От простора хмелея снова,
Мну в руках вещевой мешок
И пишу на клочках листовок
Где-то найденным карандашом.
Обжигает веселой плетью
Острый ветер степных дорог.
Я хочу, чтобы этот ветер
Мой любимый услышать мог.
Чтоб он понял,
                         за что люблю я
Свою молодость фронтовую.

1944

«Ко мне в окоп…»

Ко мне в окоп
Сквозь минные разрывы
Незваной гостьей
Забрела любовь.
Не знала я,
Что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.
Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог!..
Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.
По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!

1944

«Кто-то бредит…»

Кто-то бредит.
Кто-то злобно стонет.
Кто-то очень, очень мало жил.
На мои замерзшие ладони
Голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы.
А вокруг — нерусские края.
Спи, земляк.
Пускай тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть, в землянке,
После боя,
На колени теплые ее
Прилегло усталой головою
Счастье беспокойное мое…

1944

«Только что пришла с передовой…»

Только что пришла с передовой,
Мокрая, замерзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И дымится печка, затухая.
Так устала — руки не поднять,
Не до дров, — согреюсь под шинелью,
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.
Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя,
Мне навстречу — те, кому помочь
Я должна спокойными руками.
И за то, что снова до утра
Смерть ползти со мною будет рядом.
Мимоходом: — Молодец, сестра! —
Крикнут мне товарищи в награду.
Да еще сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
— Старшина, родная, как я рад,
Что опять осталась ты живою!

1944

В ОККУПАЦИИ

Замело окопы и воронки.
Мерзнет полумертвый городок.
Бледные, усталые эстонки
Закрывают двери на замок.
За дверями — неуютный вечер.
В этот вечер плохо одному…
Оплывают медленные свечи,
Потолок уходит в полутьму.
Ты на скатерть голову уронишь,
И в графине задрожит вода…
В маленькой измученной Эстонии
Заметает снегом провода.

1944

«Снова крик часового: — Воздух!..»

Снова крик часового:
                                 — Воздух! —
Деловитый, усталый крик.
Кто-то вяло взглянул на звезды
И опять головой поник.
Я готовлю бинты и вату,
Но ребят не тревожу зря.
…Жизнь, спасибо, что так богата
И сурова твоя заря!