— Ур-ра! — пискнул Петруша и навалился, обнимая. Паша Мозг подскочил сзади, весело толкая Царицына в ребра:

— Гений перевоплощения! Рассказывай, где письмо?!

— Вот оно, вот! — Ванька вытащил из-за пазухи смятую пожелтелую бумагу. — Вот, подивитесь на эту гадость! Чудо враждебной подлости! Фальсификация. Подложное письмо, написанное почерком в точности, как у графа Суворова!

Ребята притихли, разглядывая страшный документ. Он казался им неразорвавшейся бомбой. Петруше даже почудилось, что бумажка неслышно тикает от злобы. Ваня слегка провёл жуткой бумажкой над пламенем свечки — по краю письма вспыхнул и задрожал узкий огонёк.

— Слава Богу, — вздохнул Петруша. — Обезвредили…

— Я слышал, ихние рукописи не горят, — задумчиво заметил Паша Лобанов.

— Не путай, — заметил Ваня. — Их рукописи не тонут, а горят за милую душу.

— Только воняет сильно, — кивнул Петруша Тихогромов. — Подумать только, столько беготни ради клочка бумажки.

— Рукописи горят за милую душу, — зачем-то повторил Ваня и дунул на пламя, уже подобравшееся к пальцам. Осторожно, будто радиоактивную гадость, собрал пепел в плёночный файл, сунул в карман. — Просто выжигать надо грамотно.

Он шагнул в середину тесного помещения, освещаемого теперь лишь ласковым, струящимся светом полудюжины свеч.

— Тема собрания: предотвращение похабной активности господина Уроцкого. Докладывает Паша Лобанов.

— Короче, дела такие, — Мозг начал загибать пальцы. — Во-первых, злобный дядька теперь остался без колес. Во-вторых, без телефона. В-третьих, без компьютера…

Когда пальцы на руках Паши закончились, он принялся загибать у стоявшего рядом Петруши.

— Отличная работа, парни, — кивнул Ваня, выслушав доклад. — Итак, противник бежал с поля боя?

— Так точно, — улыбнулся Мозг. — На красной раздолбанной «Ладе». Поймал тачанку и рванул прочь из столицы. Только пыль столбом.

— Ты проводил его, Громыч? — Царицын обернулся к Петруше.

— Как было велено, — Петруша немножко заволновался, припоминая. — Я тоже поймал частника и попросил ехать за машиной Уроцкого. Вот. Целых сто рублей потратил! Двадцать километров от кольцевой автодороги…

— И куда драпанул наш Уроцкий?

— Ничего интересного, — Петруша пожал плечами. — Поехал, наверное, нервы лечить. Санаторий какой-то. Я записал на бумажке, вот… — он достал из кармана клочок туалетной бумаги, — называется «Волынское».

— Ка-ак? — бедный Царицын присел. — Как называ…

— «Волынское» — буркнул Петя. — А что такого? Наверное, это пансионат для уставших тележурналистов.

Ваня тихо взялся за голову:

— Всё плохо, братцы. Кажется, дело заехало слишком далеко.

Это не санаторий. «Волынское» — творческая дача пресс-службы нашего президента.

— Откуда знаешь? — недоверчиво набычился Мозг.

— Газеты читать надо! — жестко сказал Ваня. — В этом «Волынском» ещё при дедушке Ельцине жили кремлёвские спичрайтеры. А теперь там база президентских пиарщиков. Если Уроцкий поехал зализывать душевные раны на объект пресс-службы президента, какой из этого следует вывод?

— Ну-у… — Петруша задумался, — не знаю.

— А я знаю! Уроцкий работает на пресс-службу президента! — зловещим шёпотом изрёк кадет Царицын. — Выходит, что гнида Сахарский и покойный Лёнечка Вайскопф тоже на зарплате у Кремля… Понимаешь, что это значит?!

— Так это… президент заказал им сочинять небылицы про Суворова, Пушкина и других наших? — Петруша вытаращил глаза, моргнул. — Нет. Не верю.

— А я начинаю верить, братцы, — Царицын сузил глаза. — Всё сходится! Теперь я понимаю, откуда у тебя, Петруша, вырос хвостик.

— Что? — удивился Громыч. Он даже сделал движение, чтобы оглянуться.

— «Хвостик» — это значит слежка, — пояснил Ваня. — Ты не заметил, что за тобой неотвязно следовала некая дамочка? Крашеная блондинка в белом полушубке?

— Не-е-ет… — ошарашенно протянул Тихогромов. — За мной?!!

— Не думай, что ей понравились твои красивые глаза, — нахмурился Ваня. — Просто она сле-ди-ла. И сейчас небось следит. Через дорогу, возле музея, запаркован микроавтобус цвета детской неожиданности. В нём сидит мужик с видеокамерой. Когда ты залез в памятник, дамочка покрутилась-покрутилась, побегала кругами и подсела к мужику в машину…

— Может быть, они просто так? Ждут кого-то? — предположил Паша Мозг. — Кто тебе сказал, что это слежка?

— Кто сказал? — Ваня усмехнулся, кивнул на кучу старушечьих тряпок, сваленных у двери. — А вот бабка Пелагея сказала.

— Кто?!

— Бабка Пелагея — бдительная бабушка, — улыбнулся Ваня. — Она проводила подозрительную дамочку до машины и увидела через окошко, что мужик в этой машине держит в руках фотокарточку. Знаете чью?

— Чью?

— Твою, брат Петруха, — вздохнул Ваня и похлопал Тихогромыча по плечу. — Нас засекли, братцы. И установили слежку. Значит, мы уже не сможем незаметно выбраться из этого памятника и разбежаться.

— Хи-хи, не проблема, — обнадёжил Антоша Забабах. — Петруччо, ты принёс ингредиенты? И славненько. Мы им сейчас перворазрядную дымовуху забабахаем.

Он смешивал на глаз и переборщил с калиевой селитрой. Вонючим дымом, точно рыхлой ватой, завалило Старую площадь до самой Китайгородской стены. Несколько минут машины двигались, как в тумане. Пожарные прибыли мгновенно, однако очагов возгорания не обнаружили. Оплавленные останки пластиковой бутылки и выгоревший запал, сделанный из стержня шариковой ручки, остались лежать в близлежайшем кустарнике, никем не обнаруженные.

Маргарите и её зоркому напарнику едва не выело глаза: они бегали в дыму, как огромные ежи в тумане, — да так никого и не углядели.

Идиоты, — процедила Сарра. — Какая ещё параллельная реальность?! Никуда они не исчезали. Они в памятнике сидели!

— Как в памятнике? — удивился банкир Лебедзинский.

— Ваши агенты хвалёные Москвы не знают! Тоже мне профи. Только иногородняя лимита не в курсе, что памятник героям Плевны полый! — устало сказала госпожа Цельс.

— Но там же дверей нету!

— У памятника по сторонам четыре железные плиты с крестами. Одна из них раскрывается внутрь. А в памятнике — каморка человек на десять. Там и спрятался мальчишка.

Михаил Яковлевич Лебедзинский визжал в трубку, объясняя начальнику службы безопасности своего банка, почему тот будет уволен, если через полчаса не исправит глупейший просчёт. Надо сказать, испуганный шеф безопасности постарался на славу. Колфер Фост не успел покончить с горячим, а Михаил Яковлевич Лебедзинский уже слушал доклад подчинённых сыщиков:

— Работаем со всей серьёзностью, Михаил Яковлевич! Двоих засекли на проходной Суворовского училища, посадили изотопные маячки на одежду. У одного взяли частоту мобильного телефона. В ихнем суворовском училище поставили камеру прямо в казарме, — торопливо излагал шеф безопасности. — Начали прослушку телефонов начальника училища, а также аппарата в офицерской курилке.

— И что Вы мне рассказываете об этом? — сварливо перебил Михаил Яковлевич. Он сидел рядом с Саррой Цельс, которая меланхолично посасывала сигаретку, поглядывая нанастенные часы так, словно это были никакие не часы, а заготовленная для скорой казни гильотина. — Вы не расписывайте детали, Загорский! Вы мне давайте хорошие результаты!

— Да-да, конечно! Первые результаты таковы: действует неформальная подростковая организация. Приблизительно два десятка членов.

— Что?! — задохнулся Лебедзинский и, переключая телефонный аппарат в режим громкой связи, простонал: — Вы только послушайте, господин Фост…

— Не менее двадцати подростков, — глухо бубнил голос шефа безопасности Загорского. — У них жесткая организация. Планируют раздражающие акции в отношении неугодных лиц.