— Так и знай: мы с дедом приедем! — заявила Яся. — Я Сонечку Волк-Ланевскую знаю, она — моя однокурсница!

— Прекрасно! — я схватил девушку, притянул к себе и расцеловал. — Значит — никому, кроме самой себя, не разрешай оказывать мне первую помощь. И не пугайся, чего бы ни увидела… Я — это я, и я твой, Яся, ага?

— Линолеум? — вдруг раздался голос Вишневецкого откуда-то сбоку.

Дед сидел на ветке старой яблони во дворе и грыз зимнее яблоко — наверное «антоновку»- и болтал ногами в тапках. Кроме тапок на нем были только ярко-красные синтетические шорты с принтом в виде акулок и простой деревянный крестик на шее. Старик был крепок, широкоплеч и кряжист, можно даже сказать — мускулист, и мог считаться мужчиной что надо. Он на самом деле выглядел просто отлично, хоть и зарос повсюду курчавым седым волосом. Похоже, на погоду ему было плевать, раз решил посидеть на ветке в шортах…

— Вы, конечно, Георгий, не мой вассал, и вообще — свободный рыцарь, но линолеум сам себя не положит! Тут какая штука, молодежь: я протер креслом линолеум, и надо бы все оттуда вынести, снять старый и положить новый, а? А потом занести обратно. Это с одной стороны… — он спрыгнул на землю с высоты метров эдак пяти-шести, сунул в рот остаток яблока и прожевал его — вместе с хвостиком и семечками. — С другой стороны — мы можем прибить линолеум на потолок, гвоздиками с золочеными шляпками, и поставить компьютер туда.

— Куда — туда? — я, кажется, слегка осип от неожиданности.

— Ну, на потолок! — удивился моей несообразительности Вишневецкий. — Прибьем его золочеными гвоздиками!

— Кого⁈ — хором спросили мы с Ясей.

— Так компьютер! — мягко, по-доброму, пояснил Иеремия Михайлович.

— Нет, — помотал головой я. — Если гвоздиками — то он работать не будет.

— Да? Ну, тогда надо выносить-заносить… — развел руками Вишневецкий. — Пшли?

И мы пошли. А когда таскали с ним вдвоем мебель, старый князь в какой-то момент сказал:

— Знаешь, я ведь не ошибся, когда посвятил тебя в рыцари. Ты — благородный человек. Вот то, что сказал про правнуков и про старика к себе забрать — это ты мне бальзам на душу сделал. Потому что — искренне. Я такое чую, эх! — и в этот момент он был абсолютно в адеквате, я уверен. А в следующий — нет: — Рижский бальзам! Ты привезешь мне рижский бальзам в следующий раз? Я возьму лафитничек рижского, ломтик маасдама, конфеточку шоколадную, сяду вот так на крылечко, ноги свешу… И буду языком снежинки ловить! Лепота-а-а!

Но линолеум мы положили и мебель назад занесли. С придурью или нет, но работать дед умел, даром, что князь. Золото, а не дед! И внучка у него — тоже золото.

Иногда я жалел, что в этом мире уродился нулевкой. Иметь телепорт в квартире, который переносил бы меня из Вышемира в Мозырь в любой момент, чтобы я мог вечером пить чай с Вишневецкими, проводить ночь с Ядвигой, а утром — в мгновение ока перемещаться в мою квартирку… Это было чертовски заманчивой идеей, да.

Но, как говорил один одиозный политический деятель, имеем то, что имеем. И это имеющееся — очень, очень весомо.

Я вел «Урсу» по темной трассе, которую, кажется, скоро смогу проехать с закрытыми глазами, и посматривал на свое отражение, которое нет-нет, да и появлялось в лобовом стекле, когда световые блики от фонарей и фар встречных и попутных автомобилей давали ему такую возможность.

— НЕ ЗНАЮ! — рявкнул вдруг дракон, сверкнув на меня своими огненными очами. — ДУМАЮ, ВЫДЮЖИМ! И ДУМАЮ, ОН ПОПРОБУЕТ ЖУЛЬНИЧАТЬ!

Он вообще странно вел себя в последнее время, этот ящер. Как будто нам потихоньку удавался некий компромисс, который устраивал обоих. Не знаю, может быть, я сдавался, превращался в настоящего дракона, сложно сказать… Цели драконов были неясны, их высшее предназначение — тоже. Я уже знал точно — мой дракон и тот, белый, которого тут звали Малютой Скуратовым-Бельским, как знаменитого опричника из моего мира — они не были идентичны. Это вам не дурацкий хтонический симбионт, который может скакать от одного реципиента к другому… Мой дракон спал долго, с самого моего рождения, пока не встретил своего старшего собрата и не активизировался.

Всё, что я прочел тут в умных книгах и услышал от умных людей по поводу появления драконов, сводилось к одному: они являются не просто так, а в ключевой для какой-то территории момент. Этакий джокер, случайная карта, которая может повернуть колесо истории в любую сторону. Кое-кто из любителей порассуждать на драконью тематику называли их хранителями баланса, служителями мирового равновесия… Вроде как Тугарин Змей появился в момент расцвета древнерусского государства, чтобы прекратить его экспансию, и якобы именно из-за его деятельности одна волна кочевников за другой накатывали на Русь в течение чуть ли не трехсот лет. Хорошо известный мне Ян Жижка, лидер чешских таборитов и тоже — дракон похоронил идею великих кланов Священной империи Людей о всеевропейском и всемирном господстве, превратив движение гуситов из религиозно-гуманистического в воинственно-пассионарное. Малюта, похоже, подставил плечо Иоанну Грозному тоже в очень непростой момент истории… Семибоярщина грозила развалить Государство Российское на куски, оставив его на задворках истории: Авалон, Арагон, Галлия уже вовсю делили мир после Великих Географических Открытий, и при отсутствии реального противовеса на Востоке и необходимости оглядываться на династию величайших магов-менталистов мира, повелевающих самой обширной и обладающей огромным населением страной — Бог знает, до каких пределов они нарастили бы свое могущество?

В общем, некий смысл в каждом из явлений драконов миру можно было проследить. Или — натянуть сову на глобус, если смысл не прослеживался. Это мы, историки, умеем. Тем более — я еще и географ, и географ к тому же непьющий, так что с глобусами у меня всё в порядке.

А я? Зачем здесь я? Почему меня занесло в мой провинциальный, никому не нужный Вышемир, а не туда, где большие и сильные дяди решают судьбы мира? Из-за нефти? Смешно! Из-за Радзивиллов? Из-за Вишневецких? Тоже странно. Но… Что делает Рикович в этих местах? Почему старый Вишневецкий отдал мне именно Горынь? Почему Кшиштоф сватался к Ядвиге?

— Так, стоп! — я дал по тормозам. — Горынь. Вышемир. Ядвига. Радзивиллы. Нефть. Приданое? Горынь — приданое Ядвиги? Двадцать гектар земли? Несолидно для княжны… Или — солидно?

— Тук-тук! — вдруг в окно автомобиля постучали, и я дернулся сначала за тростью (она лежала на соседнем сидении), потом — за лопаткой (она торчала в кармашке водительской дверцы).

А потом плюнул и глянул, кто там стучит.

— Вы нас подвезете? Вы за нами остановились? — в окно смотрели целых четыре девчачьих мордашки!

— Однако! — я нажатием кнопки опустил стекло. — А вы кто и куда?

Притормозил-то я опять у Защобья! Что за место заколдованное-то такое?

— Мы в Вышемир, в педколледж! — едва ли не хором пропели они.

— А, будущие коллеги! — от сердца у меня отлегло. — Залезайте, двери открыты. Я тоже в Вышемир еду.

В конце концов, их было четверо, они тут поздним вечером ловили попутку, и бес знает, сколько еще могли бы прождать на ветру под моросящим дождем… И мало ли, кто их решит подобрать? А я — это я! Я — не какой-нибудь аферист-проходимец. Довезу в лучшем виде.

— В каком смысле — коллеги? — девчонки даже притормозили слегка, разглядывая «Урсу» и мою бородатую физиономию.

— Я историк, из шестой школы, — пояснил я.

— А-а-а… — они явно пребывали в состоянии когнитивного диссонанса и, наверное, потому все вместе втиснулись на заднее сидение.

Автостопщицы были худенькие (потому и влезли все вчетвером), ярко накрашенные, с сумками и рюкзачками. Самые обычные, без имплантов, мутаций, татуировок и пирсинга. Им было лет по семнадцать-восемнадцать. Студентки! Может, если бы в сознании здешнего Гоши не прописался умудренный опытом смертельно больной педагог на десять лет старше — он бы и засмущался, и начал бы что-то иметь в виду, но для меня девочки эти казались стоящими гораздо ближе к моим ученицам-старшеклассникам, чем к тем, кого я мог воспринять как женщин.