— На правах хозяина позвольте вас приветствовать, ваша светлость! — я сделал гостеприимный жест и отодвинул стул, предлагая присаживаться.

— На правах хозяина? — усмехнулся лич. — Какой амбициозный мальчишка. Как думаешь, если мы схлестнемся с тобой по-настоящему — кто победит?

Я задумался. Для того, чтобы схлестнуться с ним по-настоящему, я должен был бы дать свободу дракону, принять его облик — такой, какой видел в Чертогах Разума. И пускай мое внутреннее чудовище теперь тоже переживает за детишек и научилось говорить «пожалуйста» — вероятность того, что чешуйчатый гад возьмет верх, и я не смогу отмотать все назад — слишком велика.

— Мне бы не хотелось схлестываться с вами по-настоящему, — признался я. — Каким бы ни был исход — последствия будут дерьмовые.

— Это да, — признал лич. — Дерьма кругом будет много. Так что же, ты говоришь — Радзивиллы живы, и могущественны? Кому служат? Живо ли Великое Княжество?

— Нет более могущественного рода в Великом Княжестве, чем Радзивиллы,- признал я. — Служат они только лишь Государю, и более ни перед кем не кланяются.

— Госуда-а-арю? Так что, Тиран одолел в войне и Литва склонила голову? — он заскрежетал зубами. — Московские полки стоят в Вильно? Горько, горько мне… Как могли они, как? Но коль живы Радзивиллы и род не угас — я сделаю что должно…

Я не стал пересказывать ему историю здешней Ливонской войны и ее последствия — нечего расстраивать и так мертвого князя. Просто смотрел на него выжидательно, и не мешал собираться с мыслями. Лич есть лич — что там у них в башке наворочено и бес не разберется!

— Меня перезахоронили в одна тысяча пятьсот семьдесят седьмом году, чтобы я стал стражем здешних пределов, но… Полтысячи лет почти я уже заперт в этом подвале! Камень этих стен давит на меня, давит и не дает выйти наружу! Я — ловушке… И не могу покинуть ее ни телом, ни духом.

— Это печально, — честно говоря, мне было ни разу не печально.

— Тебе нужны средства, да? Как насчет серебра, м? — лич очень живо побарабанил пальцами по столешнице. — Полновесные гросс-пфенниги, целый большой сундук! Войсковая казна! В мое время на них можно было снабжать целое войско в пять тысяч латников в течение года! Хорошая сумма, а? И все, что мне сейчас — это тоже будет твоим. Более того — коль ты исполнишь мое задание, дух мой освободится, и богатства остальных мертвецов станут твоей легкой добычей…

— Почему бы и нет? — кивнул я. — Условия приемлемые.

— И ты не спросишь — в обмен на что? — в его тоне, кажется, сквозило ехидство.

— Если для этого не нужно делать подлости — я выполню вашу просьбу, — пожал плечами я. — Из уважения.

— Уважение? Что — я известен среди потомков? Мое имя чтут? — осанка Радзивилла стала горделивой. — Действительно, почему бы и нет? Я ведь, в конце концов, государственный муж! Пожалуй, что моя деятельность на посту канцлера, и военные кампании против татар и московитов, которые я провел, были довольно…

— Типографии и школы, — махнул рукой я. — Книгоиздание, меценатство. Вот — действительно важные дела, за которые я вас уважаю. Это было достойно — не только воевать и заниматься всякой дурью типа политики и интриг, но и заботиться о таких вещах.

— Э… — мертвый Радзивилл озадаченно почесал бороду. — Ладно. Книжечки — это да. Вправду — хорошее дело. И дети… О детях! Мне известно — ты знаешься с моими потомками, да? Знаком с кем-то из них? Молчи, слушай! Я не в силах сейчас по косвенным признакам определить достойного и недостойного, и у нас нет времени на долгие изыскания, а потому — предпочитаю довериться Провидению. Итак… Слушай, благородный рыцарь! Слушай, дракон! Дай мне слово исполнить мою волю точно и без кривотолков, и клянусь, это не повредит твоей чести и не заставит тебя сделать подлость!

— Даю слово, — кивнул я. — Исполню вашу просьбу при таких условиях, так быстро, как только смогу. Но без четких сроков: у меня олимпиады на носу, ломать планы и нарушать учебный процесс я не намерен…

— Ты обещал! — он ляпнул кулаком по столу, видимо, согласившись с последним моим пассажем. — Вот — жезл мой, в нем — великая сила. И вот — перстень мой, в нем — моя память и мое наследие… Ты обещал исполнить просьбу, рыцарь-дракон, так доставь же сии реликвии первому Радзивиллу, какого ты встретил на своем жизненном пути, и передай ему от меня мое благословение на большую работу во благо рода. А не исполнишь — на тебе и на близких твоих да ляжет смертное проклятие до седьмого колена!

Все вокруг затряслось, завыло, свечи потухли и доспехи старого лича осыпались на пол тяжкой грудой.

И только тут я понял, во что вписался.

— Однако! — вырвалось у меня, хотя вместо этого хотелось грязно выругаться.

На избирательном участке, который обосновался в родной шестой школе, преобладало ощущение праздника.

В холле, под портретами Государя и Наместника на скрипочке наяривала разодетая в пух и прах десятиклассница Легенькая, рядом с ней бацал на аккордеоне Кузьменок — талантливый парень из восьмого класса, мотая кудрявой брюнетистой шевелюрой. Я бы сказал, что они играли что-то гномское народное, если бы в залихватских этих мотивах явственно не слышалась до боли знакомая «Хава Нагила». С другой стороны — параллели между кхазадами и ашкенази были более чем очевидными, так что одно не отменяло другое.

Причина такого репертуара стала для меня понятной, когда я заглянул в буфет, который устроили на входе в столовую, перетащив туда прилавки и столы.

Целая делегация бородатых кхазадов, принаряженных в брючки, рубашечки, жилетки и безразмерные пальто, в сопровождении таких же нафуфыренных дебелых кзазадок поддерживали себе праздничное настроение добрыми порциями водки из стеклянных лафитничков, закусывая четвертинками черного хлеба с лучком и селедкой. Фрау тоже не отставали, но вприкуску предпочитали потреблять шоколадные конфеты — с ликером. Закусывать водку ликером — это почти то же самое, что есть мясо с мясом. Вот такие неочевидные параллели белорусско-кхазадского симбиоза…

Заправившись в буфете, гогоча и пританцовывая под народную музыку, гномы двинулись к столам избирательной комиссии, дабы выразить свою волю и демократически, тайно, свободно и равноправно выбрать представителя в земщину.

Вообще-то участок для голосования, который разместился в нашей шестой школе, покрывал в большей степени частный сектор, а кхазады в частном секторе не очень-то приживались, и приусадебное хозяйство вести не любили. Им была милее плотная многоэтажная застройка и грохочущие цеха фабрик и заводов — может быть, сказывалась генетическая память многих поколений предков-подземников? Несколько четырехэтажных зданий на улице Рокоссовского, где я косил траву в начале свое учительской карьеры в этом мире, все-таки к нам относились — оттуда и прибыла вся эта шумная компания.

Им было плевать на тайну голосования: они живо обсуждали свой выбор и тыркали друг друга в бока, и хлопали по плечам, одобряя или не одобряя голос собеседника, иногда даже переходя на душевный такой матерок на шпракхе, покидая кабинки и запихивая бюллетени в щель специального прозрачного ящика. Но границ бородачи и их дамы не переступали: я наблюдал за этим весьма пристально.

А что мне еще оставалось делать? Я же наблюдатель! То сидел за столом, то ходил туда-суда, время от времени помогая раздухарившимся мещанам найти выход и покинуть стены школы. Все-таки попытки звоном мелочи в карманах подкупить Легенькую и вынудить ее сыграть «Мурку», «Цыганочку» или «Священный Байкал» — это уже слишком! Во-первых — она несовершеннолетняя, а во-вторых — у нас тут школа, а не какой-нибудь кабак, хотя перепутать, в принципе, можно.

Вдруг я вздрогнул: скрипка и аккордеон затянули мелодию, до боли напоминающую увертюру из советского фильма про Шерлока Холмса! Завертев головой я обнаружил сначала Элессарова, который с ошалевшим видом придерживал дверь. Он едва ли не галантный поклон изобразил! Это было весьма странно, для его-то независимой творческой натуры!