Что происходит — я понял ровно в тот момент, когда увидел кофейную чашечку на ступеньке.

Никогда он не оставлял ее здесь. Ни единого раза. Всегда забирал за собой мусор, уносил посуду. Это было его пунктиком — не гадить там, где живешь. Что должно было случиться, чтобы Женя оставил тут любимую чашку, и его супруга ему не напомнила ее забрать? Судя по чуть приоткрытой двери у моих соседей — нечто ужасное.

— … будешь теперь делать, герой? — звук голоса был приглушенным, как будто доносился из дальней комнаты.

Это не был голос Зборовского, и уж точно — он не принадлежал его супруге или кому-то из детей. Если я что-то смыслил в голосах — говорил кхазад, и притом мне совершенно незнакомый. Для меня этого было достаточно. Я поставил на подоконник сумку, снял пальто, сложил его — и аккуратно пристроил рядом. И штиблеты поставил тут же, на подоконнике — ровненько. И легко взбежал по последнему лестничному пролету.

— … заканчивать, — раздался второй голос, принадлежащий, видимо, тоже кхазаду.

В этот момент дверь в квартиру Зборовских без скрипа отворилась, и я беззвучно шагнул внутрь ощущая зуд по всему телу, и ломоту в кончиках пальцев. Во рту стало неудобно: вместо человеческих зубов его наполнили клыки, подобающие скорее ящеру, чем интеллигентному учителю истории. Я моргнул — и глаза дракона позволили мне охватить всю картину происходящего целиком, не считаясь со стенами и межкомнатными дверьми.

Как будто сквозь окуляр тепловизора я увидел жену и детей Зборовского, которые неподвижно, в ряд лежали на полу в большой комнате. Они были живы — но не двигались, дышали медленно и ровно, кажется, пребывая в состоянии глубокого сна. Живы, главное — живы!

Рядом с ними, у окна, стояла некая коренастая фигура, и переминалась с ноги на ногу.

Женя Зборовский находился на кухне, судя по всему — привязанный или прикованный к стулу, слишком уж характерной была его поза. Рядом с ним стояли два таких же коренастых, приземистых типа, а последний же — или первый, как посмотреть — он стоял прямо передо мной. Я видел его коротко стриженную башку. Это совершенно точно был кхазад, уж такие-то вещи я понимать научился.

— УБЬЕМ? — уточнил дракон, и я отвечать на этот вопрос не стал.

— … кухонным ножом, конечно! — утробно хохотнул кто-то. — Он оружия дома не держит. Это же земщина! Картина маслом: пьяный отец убил семью, а потом сам себя. Не только пьяный, но и обдолбанный! А был такой тихий, хороший, замечательный семьянин! Бери нож, Гюнтер, начни с бабы…

— Красивенная! — вздохнул Гюнтер.

— Не сметь, у нас другой заказ, смекаешь, думмкопф? Как ты из нее биологический материал потом уберешь?

Огонь в моей груди палил уже нестерпимо, но — сжигать квартиру точно не входило в мои намерения. Поэтому я сделал крохотный шаг вперед, продолжая наблюдать за силуэтами врагов — прямо сквозь стены. Тот, которого назвали Гюнтером отодвинул ящик буфета и достал большой кухонный нож. И уже двинул в сторону большой комнаты, как раздался голос Зборовского:

— Скажите еще раз, чего точно вы от меня хотите? — он пребывал в отчаянии.

Мне было жалко его до слез. Я понимал его прекрасно. И мне не хотелось ждать, пока он испытает это унижение: ради своей семьи пожертвует принципами. Я бы так сделал, почти кто угодно бы так сделал! Но я имел возможность предотвратить такой исход.

Для этого мне оставалось просто протянуть когтистые, чешуйчатые лапы вперед и…

Наверное, благодаря драконьему зрению, в котором злоумышленники представали предо мной некими светло-серыми фигурами посреди окружения всех оттенков черного я воспринимал происходящее несколько отстраненно. Размахнувшись, сзади, наотмашь врезал приземистой фигуре по уху. Честно — думал оглушу, в облике имаго сила удара — чудовищная, но…

Раздался утробный хруст, шея кхазада неестественным образом выгнулась, и светло-серая струя из разорванной когтями артерии ударила вверх, заливая собой черный потолок, черную вешалку с одеждой и черный пол. Тело гнома с почти оторванной головой ударилось о стену и рухнуло на пол. Да ну к бесам!

— Кто здесь? Какого черта? Шайзе, Дитрих? — ко мне метнулись две приземистые фигуры из кухни и зала, сжимя в руках явно какое-то грозное оружие…

Плевать! Рептилия может быть очень быстрой, если захочет… Я, например, хотел ухватить их за грудки, сшибить на землю, обездвижить — и потому рванул вперед, Острые когти пробили обе грудные клетки одновременно, показались из широких спин кхазадских бойцов. Я попытался стряхнуть их с себя, но гномьи туши оказались слишком плотными и тяжелыеми, да еще и дергались…

— Бешиссен… — тонким голосом проговорил показавшийся из кухни огромный, мускулистый кхазад в кожаном жилете и попятился. — Фик дих инс кни! Ферпис дих!

Он бы, наверное, продолжил материться еще какое-то время, если бы я не толкнул в него в него обоих своих жертв сразу, и не снял их как шашлык с шампура, по очереди упираясь ногой в пузо сначала одного, а потом — второго. Пока кхазад пытался выкарабкаться из-под дергающихся в предсмертных конвульсиях тел, я ухватил его за шиколотку и потянул на себя.

— ДАЙ Я СДЕЛАЮ ЭТО! — заревел дракон, и откусил ему ногу по самое колено.

Что за чертовщину он творит⁈ Что я творю⁈

— Да ну к бесам! — я мигом вытянул у визжащего и потерявшего всякую связь с реальностью гнома ремень из штанов и перетянул бедро — сильно, крепко. — Ты чего творишь, Пепел⁈

А потом не удержался — и полыхнул огнем. Дозированно, как из паяльной лампы, а не армейского огнемета. Запахло горелым мясом, отгрызенная нога обуглилась, кхазад бился в истерике, с кухни кричал Зборовский:

— Кто здесь⁉

Мои зубы уже приобрели человеческие очертания, глаза — стали воспринимать окружающую действительность в привычной цветовой гамме.

— Это я, сосед, — проговорил я, осматривая филиал скотобойни, в который я превратил квартиру Зборовских. — Ты живой там?

— Пепеляев? Да ну нахрен! — полный энергии голос Зборовского возвещал мне, что он живее всех живых.

— Да ну нахрен! — мы закончили паковать кхазадов в большие мусорные пакеты, сложили их в ванную — штабелем, и замерли, глядя друг на друга.

У меня в руках еще оставался скотч, и я бездумно вертел моток в пальцах, сосед машинально щелкал канцелярским ножом.

— Как быть-то со всем этим? — Зборовский обвел руками квартиру. — А мои очнуться — как будем объяснять?.. И как их разбудить-то? И с подъездом что делать, с соседями, если ты говоришь, что ни звука…

— Нужен маг, и маг официальный, государственный, — проговорил я. — Вот эти штуки у них в руках — наверняка артефакты. Я понятия не имею, не разбираюсь в таких вещах. И вон та коробочка — тоже. Эти дубинки…

— Жезлы, — поправил меня сосед. — Такими стражи порядка на Магнитке пользуются. Болючая штука! Этот… Который Гюнтер… Он меня раз ткнул на лестнице и всё, адью! Ощущения — как локтем об угол удариться, ну, знаешь? Только по всему телу. А коробочка да. Не пойму только, почему на меня не сработала: у нас весь подъезд, похоже, отрубился, когда их главный… Ну, которому ты ногу… Ну… В общем — он в ней что-то покрутил — и сначала мои, а потом и все — резко затихли. Уф-ф-ф! Скоты, а? Какие скоты…

— Со скотами мы разберемся. У нас есть пленник, и он нам точно все расскажет! — заверил я Зборовского. — Давай вот что сделаем: перенесем твоих ко мне, чтобы они когда проснуться — от всего этого не сдурели, а потом я позвоню Прутковой. Она опричница, со связями, и тетка понимающая. Это самый лучший вариант. Тут у нас что? Магия в земщине, так? Пусть и артефакторная. Значит мы с тобой имели все права на самооборону. А эти… В мешках которые… Ну — мы погорячились, типа.

— Паковали в состоянии аффекта? — Зборовский оглядывал ванную, думая, куда бы пристроить канцелярский нож — С перепугу? А пленник? Он же расскажет всем, что ты сделал?

— А что я сделал? — я развел руками. — Я убил их всех саперной лопаткой. И ножом. Складным. А потом в припадке ярости тыкал и кромсал их некоторое время, и заставил тебя паковать их в пакеты. Я же контуженный!