Ну да, довольно идиотская идея — ночевать в школе. Но ехать в Горынь я не хотел: проселочную грунтовку наверняка страшно размыло дождем, мчаться в Мозырь — так себе идея, снимать гостиницу в Вышемире — вообще не дай Господь! У нас в городе всего две гостиницы, и одна из них — под Холодом, а вторая — под коммунальщиками. Что более жутко — понятия не имею.

«Урсу» поставил где обычно — под магазином, с собой в сумке имел одеяло, смену одежды и кое-что из продуктов. Я знал — сегодня дежурит Кох, и хотя в общем и целом компания его мне была не очень приятна, найти общий язык с этим снага, воспитанным кхазадами, я мог. И наверняка уж он пустил бы меня внутрь, и я бы покемарил на диванчике в учительской… Какой ценой — это другой вопрос.

Но — о чудо! Свет горел в мастерской. Элессаров был на месте! С эльфом-то я точно споюсь! Так что я мигом отвернул от школьного крыльца, и мимо мокрых спортивных снарядов пошлепал к приземистому зданию мастерской.

Светилось два окна. Я заглянул внутрь и увидел трудовика-художника, который восседал по-турецки посреди разложенных на полу музыкальных инструментов самого причудливого вида и перебирал струны некого агрегата, который очень сильно хотелось назвать лютней. Хотя я никогда в жизни не видал настоящую лютню — только в кино и на картинках.

— Там танцевала Лучиэнь;

Ей пела тихая свирель,

Укрывшись в сумрачную тень

Безмолвно дремлющих дубрав…

Голос у эльфа был приятный, и я даже заслушался, но через два куплета все-таки постучал в окно. Элессаров вздрогнул, однако, спустя секунду узнал меня, отложил лютню, улыбнулся и пошел открывать.

Я слушал хруст ключа во внутренностях замка и пялился на деревянную, выкрашенную зеленой краской дверь с набитым снизу листом жести — чтобы дети не уничтожили ее своими ногами. Что я нашел примечательного в этой двери? Табличку!

На табличке значилось: «Masterskaya. Kabinet trudovogo obucheniya. Оtvetstvennyj za pozharnuyu bezopasnost' — Dagor Brаgаllahovich Elessarov, uchitel' vysshej kategorii». Дагор Брагаллахович, серьезно? Я, честно говоря, как-то не заморачивался по имени-отчеству Элессарова. Мистика какая-то, четыре месяца общаемся, а как звать коллегу — не знаю!

Хотя… Знавал я одного писателя, он четыре книжки то ли про юнкера, то ли про поручика сочинил, так там герой всю гражданскую прошел и за рубежом набедокурил, а имени у него никто так и не спросил — даже читатели…

— Полуношничаем? — эльф хотел протянуть мне руку для приветствия, а потом шагнул назад, давая возможность войти. — Через порог — не будем…

— Суеверный галадрим? — удивился я. — Сегодня и вправду — день удивительных открытий…

— А еще какие у тебя были открытия? — поинтересовался трудовик.

Я пожал его кибернетическую руку, и мы прошли в мастерскую.

— Например, сегодня я узнал, тебя зовут Дагор Брагаллахович, например! — пришлось признаться мне. — Стыдно, да, но я как-то до этого и не задумывался… Простишь такую мою бестактность?

Эльф только отмахнулся:

— А никто не задумывается, даже дети меня в основном зовут «извините, пожалуйста», а меж собой — по фамилии больше, или «трудовик», или — «наш ушатый», или — " киберэльф".

— Магия какая-то? — спросил я, а потом скривился: ну какая магия? Как бы она на меня-то сработала?

— Не магия а так, ошибка сознания, — мягко улыбнулся Элессаров. — Феномен! Такое с галадрим часто случается, мы по натуре своей народ скрытный, лишнего внимания не любим. Да и Дагор Брагаллахович — это, конечно, не настоящее имя. Но в паспорте ведь должно быть что-то указано, верно? Порядок есть порядок.

Тут взгляд эльфа упал на большую сумку в моей руке.

— Это что такое? Переезжаешь? Из дома выселили? — предположил он.

— Не поверишь: сам место уступил… Слушай, у тебя есть где кости кинуть на ночь? — я осмотрелся, прикидывая, куда он может меня определить. — Ситуация странная сложилась, и мне действительно пойти особо некуда… Я бы мог к Коху постучаться, но Кох наверняка пьет, а я не хочу. А с ним — придется. И, возможно, бырло. А бырло мне вообще противопоказано, у меня от него изжога.

Это я по привычке сказал, нынче-то у дракона даже от гномских ног изжоги не намечалось.

— А иван-чай с чабрецом и мелиссой? — склонил голову на бок Элессаров.

— Пью, — решительно кивнул я и пошуршал сумкой. — У меня и к чаю того-сего имеется… Так есть место в эльфийском приюте для ночлега усталому путнику?

— О, да. Но сначала скажи мне, усталый путник — что за странная история с тобой приключилась? — мы прошли в мастерскую, аккуратно ступая меж разложенных музыкальных инструментов, и уселись на табуретки у одного из верстаков.

— Я убил четырех кхазадов, которые вломились к моему соседу, Женьке Зборовскому, журналисту. Он — кандидат в депутаты, а эти уроды хотели убить всю его семью и устроить так, будто это он убил, — вывалил я сразу всё. — Приехал Сыскной приказ, все кругом вывернул наизнанку… Меня вроде привлекать не собираются — действовал в рамках закона, предотвратил совершение преступления. Теперь вся семья Зборовских у меня в квартире ночует, а я — вот тут.

— Мор-р-р-ргот Бауглир! — замахал кибернетической рукой ненастоящий Дагор Брагаллахович. — Какие ужасы! Ну, это надо за чаем обсуждать, да… А топчан у меня в каморке имеется, я-то сам домой пойду, через пару часов, а ты спи сколько влезет, главное — электрощиток не трогай, он искрит. Но сначала — чай-чай-чай…

Как так получилось, что я вывалил этому псевдо-Дагору Брагаллаховичу почти всё, кроме того, что я дракон — не знаю. Но трудовик стал вторым после Зборовского, кто был в курсе моих робингудовских действий в Вышемире. А еще — я изложил свое видение сгущающихся туч над нашим городом. И даже передал слова Прутковой про «создающийся прецедент». Вообще-то она не говорила, что это военная тайна или там — информация для служебного пользования.

Почему я разговорился? Бес его знает. Может быть — перенервничал. А может — эльфийский чай в чашках особенно располагал к откровенной беседе. Да и Элессаров был мужиком что надо, это стоило признать. Хороший, правильный учитель, добрейшая личность и правильный мужчина. Только грустный и одинокий.

— Это переходит всякие границы — сказал грустный и одинокий эльф. — Пойдем, я тебе кое-что тебе покажу.

Он взял с верстака ту самую лютню, на которой аккомпанировал себе несколько минут назад, как-то лихо вывернул гриф, парой ловких движений открутил колки и я даже моргнул от удивления: деревяшка стала до ужаса похожа на… Да нет, это ж земщина! Не может быть!

— Пойдем, пойдем, мой друг, — мы прошли в токарную мастерскую, и там от одного из станков он отсоединил некую длинную трубку, от другого — странную металлическую продолговатую загогулину, а в ящике с металлическим хламом нарыл пару непонятных рогулек…

Что-то — там, что-то — здесь, а потом постучал-погремел на верстаке, щелк-щелк-щелк — и трудовик уже целится в окно из впечатляющей такой винтовки, габаритами и серьезностью конструкции напоминающей немецкое противотанковое ружье самой архаичной конструкции.

— Такие дела, — сказал он. — Ты служил в Поисковом, а я — воевал в составе бригады Эльфийских добровольцев на Кавказском фронте, пять лет назад. У земщины есть зубы, и мы их покажем… Да не смотри ты на меня так! Я не собираюсь тут превращать Вышемир в Шервудский лес, в отличии от некоторых! Есть закон о Добровольных Народных Дружинах, которые имеет право созывать Земское собрание того или иного субъекта самоуправления, проголосовав семьюдесятью процентами голосов. Для этого предводитель должен объявить чрезвычайное положение, и что-то там еще, какие-то дополнительные условия имеются, я не помню… Как думаешь, если твой Зборовский станет предводителем — он пойдет на это?