Мало? Я вспоминал себя в десятом классе: мне довелось как-то перетаскать три поддона кирпичей за похожую сумму. В юности мало кто знает цену своему труду и деньгам. А тут — легкий заработок. Подумаешь — три раунда по две минуты! Зато два вечера в ринге — и можно купить джинсы! А если победишь — то мечта о новом мобильнике-раскладушке (почти как в сервитуте!) станет гораздо ближе! Что тут такого? Ну да, очень на грани, но ребята — все старше четырнадцати, спортсмены, участвовали в соревнованиях, много раз испытывали себя в спаррингах и чаще всего — на улице, в стычках со сверстниками… Это не наши земные травоядные две тысячи двадцатые. Это — земщина! В общем, к подобным мероприятиям кто угодно мог относиться двояко. Только не я.

Для меня такие гладиаторские бои малолетних пацанов на потеху упитанным дядькам были чем-то омерзительным, сродни проституции. Ставки! Они ставили деньги на детей, вот в чем был принципиальный момент!

А еще — Холод слил мне две темы: кое-кого тут иногда пичкали эликсирами прямо во время перерывов между раундами, из бутылочки с водой. А еще у них тут дежурил целитель, который так же между раундами мог подойти — и одним прикосновением подлечить внутренние повреждения одному или, наоборот, чуть-чуть навредить другому. И в большинстве своем ребята тут были из таких семей, где никто особенно не спрашивает, с какого перепуга ты вернулся домой с загипсованной рукой, или почему у тебя под глазами иссиня-желтые круги, как у енота, или как так вышло, что ты три дня не встаешь с постели и тошнишь дальше, чем видишь… Кузевич вряд ли был единственным исключением, но — одним из немногих, точно.

— Приветствую вас, уважаемые дамы и господа! Не будем долго затягивать, мы все знаем, зачем собрались зде-е-е-сь! Нам нужен бой, да? — раздался голос с ринга, и я попытался сфокусировать взгляд на происходящем внизу.

После полумрака балкона терпеть сияние софитов поначалу было проблематично.

— Да-а-а! — закричали с балкона.

— О, да! Пер-р-р-рвый бой нашего вечера! В синем углу ринга — хорошо известный нам всем, энергичный, храбрый, опытный боец — Е-э-э-э-рёма! — выкрикнул Кацура, подражая голосам из телевизора. — В красном углу ринга — подающий надежды новичок, который уже успел выиграть губернский земский турнир по сиамскому боксу — Па-а-аште-е-е-т!

Этих ребят я не знал, и они друг друга — тоже. Пока Кацура увещевал их показать хороший бой и говорил все, что полагается говорить в таких случаях, я всматривался в закулисье. Мне нужна была чертова бутылка и чертов целитель — и тогда я буду уверен, что имею полное право замордовать мерзавцев самым страшным образом.

— Бо-о-ой! — заорал Кацура, поигрывая бицепсами под обтягивающей водолазкой.

Он собирался выполнять еще и роль рефери. Вообще-то этот Кацура выглядел неплохо — эдакий подкачанный живчик, ростом под метр восемьдесят, с легкой небритостью. Наверное, девчонки по нему сохнут, и он об этом прекрасно знает. Тоже — негодяй, в общем.

Я вцепился в балконные перила и вдруг понял, что верхняя балясина — эдакий дрын метров двух длиной, нормально так подается, ходит в гнездах. Нужно было только усилие, чтобы вырвать его из пазов! И такое новое знание мне очень понравилось.

Они просто месили друг друга, эти два пацана. Один — обычный белорусский хлопец с соломенной шевелюрой, а второй — зеленокожий снага. Знаете, какими свирепыми могут быть подростки, вошедшие в раж? Это просто чудовищно. А еще более чудовищными были дядьки, которые, раззявив рты, орали и подбадривали бойцов, науськивали их, давали дерьмовые советы, которые в общем гаме никто не слышал.

Я едва сдерживался, чтобы не спрыгнуть вниз и пинками не разогнать малолеток по углам, но — терпел.

Ударил гонг, взмыленный Кацура развел поединщиков по углам, и вдруг… Я его увидел. Обычный худощавый дядечка в рубашке в полосочку подошел к углу белобрысого парня и взял его за плечо. Вокруг пацана суетился тренер — тот самый Сивуха. Он поливал ему на голову воду, вытирал салфетками лицо, так что запыхавшийся пацан сразу не обратил внимания на прикосновение, а спустя секунду — уже расправил плечи, в его глазах появилось осмысленное выражение…

В следующем раунде он избил орчонка смертным боем. Его джебы были просто убийственными, от мощной серии зеленокожего снагу впечатало в канаты, отпружинило, он нарвался на крепкий, классический маваши в корпус — и рухнул на пол. Все это выглядело так, будто хлопец поймал второе дыхание — он и сам так наверняка думал. Так и будет всем рассказывать!

Снага вынесли с ринга и положили на деревянной лавке в углу. К нему подошла какая-то толстая тетка с короткой стрижкой, пощупала пульс, похлопала по щекам и сказала:

— Это ж орк. Жить будет.

Орк… Мальчишка! Я увидел все, что хотел. Дядечка в рубашечке был целителем, бутылочки на «заряженные» менял физрук Лазарев, он доставал их из матового черного кофра, который стоял на груде матов в углу зала. Ждать больше было нечего.

— Ита-а-ак, следующий бой! В синем углу ринга — уличный боец из Нахаловки, дерзкий парень, который не побоялся бросить вызов одному из самых перспективных бойцов нашей лиги — Зебра-а-а!

Под аплодисменты и вопли дядек на балконе я вырвал балясину из ограждения, прошел за их спинами к кассе и постучал концом дрына по столу Нахимыча. Он поднял глаза от своей бухгалтерии и с невероятным удивлением проговорил, глядя в мое стремительно покрывающееся растительностью лицо.

— Серафимыч? Какого хрена?

И тут же получил концом дрына в зубы. Жалеть его я не собирался.

Впрочем — как и всех остальных. Есть кое-какие вещи за гранью, о которых среди нормальных взрослых людей и говорить не принято, но тут, в этом дерьмовом «Рассвете» нормальных взрослых, похоже, не водилось. Они не читали в детстве правильных книжек, им папы не объясняли, что такое хорошо, а что такое — плохо.

Есть ведь понятие абсолютного зла, а? Типа — патологоанатом приторговывает донорскими органами. Анестезиолог под наркозом насилует пациентов. Фармацевт вместо жизненно важных лекарств продает в ампулах физраствор. Учительница становится сутенершей для своих учениц. Тренер выставляет своих воспитанников на подпольные бои, зарабатывает на этом, а пацаны получают травмы на всю оставшуюся жизнь. Мерзость в последней инстанции.

С такими подонками разговор должен быть короткий. Дрыном — в харю. И ногой стол опрокинуть, чтобы придавило гада и не ушел от правосудия…

Внизу, похоже, ничего не поняли. Там продолжался бой, и парнишке — противнику Кузевича — уже дали попить заряженной водички. И он пер вперед как ненормальный, не обращая внимания на крепкие лоу-кики десятиклассника. У обоих были разбиты лица, оба дышали надсадно, но этот Зебра — он, похоже, поймал режим берсерка и теперь готов был вывернуть соперника наизнанку. Да что там соперника — врага! Для него действо на ринге перестало быть поединком, а стало битвой не на жизнь, а на смерть… И с этим нужно было заканчивать, так что я мигом перемахнул через балконные перила и с балясиной в руке приземлился аккурат за спиной Кацуры. Ботинки так и грохнули по покрытию!

— Э-э-э-э!!! — возмущенно заорала публика. — Шо за фигня? Хто в ринге? Уберите его!

Кацура обернулся на звук удара подошв о доски и ошалело глянул на меня.

— Какого…

— Н-на! — я врезал ему дрыном прямо в грудак, наотмашь, и маститый сиамский боксер отлетел на метра полтора, не меньше, сшибив при этом раздухарившегося Зебру.

— Серафимыч? — удивился Кузевич.

— Неуд, Ваня, — сказал я. — Кол по поведению. Мигом с ринга, тут сейчас совсем дерьмо начнется!

— Я прикрою, а? — от такой его реакции мне даже стыдно стало.

Я ему вроде планы поломал, спалил на горячем и вообще — в бой вмешался, он стоит тут, носом шмыгает из которого кровища течет, однако что говорит? «Прикрою!» Мужик, а?

— У «Моремана» встретимся, вали отсюда! — рявкнул я, и крутанул балясину над головой так, что загудел воздух.