К несчастью, входная дверь открылась и вошла Снотти вместе с Офрой. Эйви, Ду–Ду и Мороном. Великолепно. Настоящие везение. Теперь у меня много желающих подслушать мой разговор с другом.

Краем глаза я вижу, как Эйви наблюдает за мной, плотно сжав челюсти. Я не говорила с ним с тех пор, как он преднамеренно не извинился за то, что наблюдал, как я раздевалась. По правде, думаю, мы избегали друг друга. Что очень хорошо для меня.

Я повернулась на стуле лицом к стене и низким голосом сказала в трубку:

– Знаешь, что мне в тебе нравится?

– Черт. Я ударился большим пальцем о скейтборд.

Не такой ответ я ожидала услышать.

– С тобой все хорошо? – сказала я, пытаясь не потерять все свое терпение.

– Думаю, у меня кровотечение. Подожди минутку.

Размышляя, сколько стоит минута разговора по телефону из Израиля в Соединенные Штаты Америки, я накручивала на палец провод от телефона.

В ожидании мне тяжело побороть себя и мельком не посмотреть, что делают остальные. Они громко разговаривают на иврите.

Не могу больше терпеть. Я взглянула на Эйви. На нем была надета черная футболка с надписью на иврите и потрепанные джинсы с дырками на обеих коленках. На запястье у него был серебряный браслет.

Я и раньше видела на мужчинах ювелирные изделия, но никогда не думала, что это придает им хоть чуточку мужественности. Но Эйви носит свой браслет так, будто это мужской аксессуар. Тогда как другие парни, носящие серебряные браслеты, выглядят очень глупо.

Когда мой взгляд переместился вверх, я почувствовала себя изврашенкой, поняв, что он меня поймал. Подняв руку с браслетом, он шутливо помахал мне.

Я чувствую, как покраснело мое лицо, и кровь с силой начала приливаться в мою голову. Он видел, как я смотрела на него. Мне хочется умереть, особенно после того, как он, подойдя к Снотти, взял ее за руку. Две недели назад он держал мою ногу, покрытую змеиными кишками, а сейчас он держит этой же рукой Снотти.

– О’кей, я вернулся. Крови нет, но чертовски болит.

Я забыла, что ждала его и если быть честной, я не обратила внимания на то, что Митч сказал. Опомнившись, я мягко засмеялась в трубку. Эйви пытается сосредоточиться на Снотти, но я точно знаю, он подслушивает мой разговор.

– Что здесь смешного? – спрашивает Митч. – Я страдаю от боли и все, что ты можешь сделать – это посмеяться?

Вы никогда не пробовали притвориться, что хорошо проводите время, хотя это далеко не так? Отвратительно, когда другой человек этого не понимает. Мне нужно, чтобы он подыграл мне, но я не могу попросить его, иначе меня рассекретят. Митч, подыграй мне.

– Не могу дождаться, нашего совместного похода, – сказала я.

Пусть Снотти и все остальные поймут, что дома меня ждут. И к тому же, так я меньше чувствую себя неудачницей, гуляющей здесь одна.

– Что с тобой случилось? Ты же ненавидела походы.

– Конечно, хочу, – говорю я, снова хихикая.

Обычно я не хихикаю, но я очень стараюсь быть как можно естественней. У меня хорошо получается. Я так думаю.

Хотя сейчас мой парень думает, что я сумасшедшая.

– Что мне делать с нашими билетами на концерт BoDeans в Ravina на следующей неделе? Я заплатил четырнадцать долларов за билеты, вместе с доплатой за билеты на Renaissance Faire. Ты обещала пойти со мной.

К счастью, ребята ушли. Я с облегчением вздохнула, потому что снова могу быть сама собой.

Повернувшись на стуле, я заметила на потолке что–то летающие, похожее на паука.

– Да, конечно, но это было до того, как я застряла в стране с дворняжками, ворующими Ferragamo и летающими пауками.

– Что?

– Забудь. Я действительно хотела пойти с тобой.

Боже, надеюсь, он не попросит Роксану Джеффрис пойти с ним. Это его соседка и она целый год флиртует с ним. Он даже рассказывал мне, что она раздевается с распахнутыми занавесками.

– Послушай, у меня есть великолепная идея. Пригласи Джессику. Этим летом она не занята, только работает в дневном детском лагере. Сходи с ней, – и еще она присмотрит за тобой.

– Не думаешь, что это будет странно, если я пойду с твоей лучшей подругой?

– Это не будет свиданием.

Джессика не считает Митча симпатичным. Как то–раз она мне сказала, что он напоминает пуделя. У каждого свое мнение. Как говорит моя мама: «Мнение – это как задница. У каждого она есть, и все считают, что чужая воняет». Это правда.

– Думаю, я бы мог ее пригласить, – наконец сказал Митч.

– Передай ей, что я скучаю.

– Конечно. Когда ты вернешься?

Если я смогу манипулировать Роном, то скоро.

– До начала школьных занятий, но кто знает, – мы оба посещаем частную Чикагскую Академию.

Он зевнул.

– Возвращайся скорой.

Как будто я могу.

– Ты тоже. Не скучай по мне слишком сильно.

Усмехнувшись, он сказал:

– Пока, Эми.

Прежде, чем я успела ответить, я услышала щелчок.

– Пока.

Звезда – это только звезда. Или нет?

Утром следующего дня в девять часов я, как обычно, скучала. Я завтракала в одиночку, наблюдала за тем, как Савта сидела в кресле. Снотти вернулась поздно ночью, все ее друзья смеялись и шумели до двух часов ночи. Ненавижу это признавать, но я сожалею, что осталась дома. Быть вместе с ребятами здорово, конечно же, за исключением Снотти и Эйви.

– Твой аба¹⁹ хочет, чтобы ты отправилась в загон к овцам. Он ждет тебя, – сказала София.

– Не хочу.

Знаю, веду себя как маленькая девочка, но я не хочу вдаваться в подробности и ранить пожилую женщину.

– Он скучает по тебе.

Что? Даже если бы я исчезла с лица земли, он бы все равно не скучал по мне.

– Не верю, – говорю я, наполняя хумусом лаваш и откусывая его.

– Он любит свою Родину и хочет разделить ее с тобой.

Пережевывая лаваш, я ляпнула:

– Если он любил это место, почему не вернулся сюда?

– Эми, бьюсь об заклад, ты знаешь ответ на этот вопрос. Он отсутствовал из–за тебя. Ты – его семья. Его будущее. Его кровь. Где будешь ты, там и будет его дом.

Слушая ее голос, я встала на коленки рядом с ней. Ее голос успокаивает, и когда она говорит, он звучит почти как колыбельная. Я громкая. Моя мама шумная. У меня громкий голос. Я слишком громко хожу. Я просто шумная девушка. Но эта пожилая женщина как хлопок – все в ней мягкое и успокаивающие. Наклонившись, она что–то достала из кармана.

– Протяни руку.

Я протянула руку. Она что–то в нее положила и мягко свернула мои пальцы в кулак.

– Что это?

– Посмотри.

Разжав кулак, я смотрю на маленькую бриллиантовую еврейскую звезду, обрамленную золотом, блестящую в середине ладони. Она соединяется с тонким золотым ожерельем. Звезда меньше монеты. Она большая для своего значения, но маленькая, что бы быть… личной.

Даже не знаю, что сказать. Быть еврейкой – это не для меня. Моя мама не верит в религии, поэтому я была в церкви лишь один раз, когда мой кузен женился. Так же я один раз была в Синагоге, когда брат Джессики проходил обряд Бар–Мицва²⁰.

– Я бы хотела, чтобы ты ее носила, – сказала Савта, – Это Маген Давида, звезда Давида.

Боже, я хочу ее. Не знаю, почему я его хочу, но мне хочется взять ее. Я не еврейка и если я приму ее, то буду чувствовать себя большой лицемеркой. Я имею в виду, что никогда не смогу носить ее. Это просто блестящий бриллиант, но для Савты он очень важен.

– Я не могу это принять, – когда я увидела разочарование в ее глазах, которые отражают эмоции моих собственных, я добавила. – Она слишком красива.

– Ты хочешь еще что–то сказать, не так ли?

Откуда она знает?

Поднявшись, я сказала:

– Я не еврейка.

Я не могу смотреть на нее. Если я это сделаю, я смогу увидеть в ее взгляде разочарование от того, что девушка–не–еврейка ее внучка. Не знаю, как израильтяне относятся к не–евреям. По некоторым причинам я не хочу знать, что она раздосадована из–за меня. Мне нравится Савта. Очень сильно нравится.