Ненавижу испытания.

Но хуже всего то, что я чувствую, что в нашем путешествии будет много испытаний.

Положив руку в карман, я почувствовала еврейскую звезду, которую мне дала Савта. Она рассказала, как старый еврейский воин Иуда Маккавей²⁶ запрятал шестигранную звезду в свой щит. Шестигранник впился в мою руку. Я положила его в карман… как мой собственный щит.

Снова услышав рев мотора, я, не теряя времени, бросила рюкзак в грузовик, а потом запрыгнула в него.

Спустя минуты мы выехали на земляную дорогу, пыль позади нас – это начальное испытание нашего путешествия. Мне приходиться держаться за стенки грузовика, потому что дорога очень каменистая и напоминает американские горки с виражами.

Моя грудь подпрыгивает, словно сумасшедшая. Как будто они не принадлежат моему телу. Я думаю, будет плохо, если мой рюкзак вывалиться из грузовика. Сейчас я не только ответственна за сохранность рюкзака, но и еще я должна убедиться, что я и моя грудь останемся внутри грузовика.

По крайне мере мне так кажется. Один толчок – одно подпрыгивание. Каждый раз, когда я скрещиваю руки на груди, пытаясь придержать их на месте, я теряю равновесие и сталкиваюсь с Ду–Ду (он сидит рядом со мной) или с Офрой (она сидит с другой стороны).

Не мог бы Эйви вести машину немного медленнее? Такое впечатление, будто по этой каменной дороге раньше никто не ездил.

Солнце садится за горами. Красные, желтые и оранжевые цвета рассеиваются за горами, отделяясь от пейзажа, и исчезают в ночи. С каждой минутой нашего путешествия становится все темней. В ближайшее время станет совсем темно.

Спустя час мы, наконец, остановились. Здесь никого нет, хотя я вижу, как вдалеке мигают городские огни, словно звезды переливаются в ночи.

Я и забыла, что мое дикое путешествие началось и я в Израиле.

Так же я знаю, что это военная территория.

Кажется, никто не позаботился о том, как выйти из грузовика. Я пытаюсь рассмотреть окружающую местность, но практически ничего не видно. Я все еще сидела в фургоне, когда ко мне подошел Эйви.

Наши взгляды встретились.

– Ты собираешься выходить?

У меня все еще плохое предчувствие, как будто есть что–то, чего я не вижу. И к тому же, я еще не простила его за то, что он назвал меня избалованной американской сукой.

Когда я не ответила, он, пожав плечами, повернулся и пошел. На улице темно, поэтому я не вижу, куда он идет. Но я знаю, что он куда–то идет, потому что слышу хруст гальки под его ногами.

– Подожди!

Хруст гравия прекратился. А потом я услышала, как он снова приблизился к грузовику. Я чувствую, что он смотрит на меня.

– Я, эмм… мне нужна помощь, чтобы спрыгнуть с грузовика, – неуверенно сказала я.

Я чувствую, как его рука потянулась к моей. Я взяла его за руку, и он осторожно повел меня к краю грузовика. Прежде чем я успела понять, он отпустил мою руку, а затем я почувствовала его руки на своей талии. Он поднял меня с грузовика и аккуратно опустил меня на землю.

Мы стоим лицом к лицу. Не отпуская меня, он обнимает меня за талию. Я не хочу покидать его нежных объятий. Когда он касается меня, я чувствую себя в безопасности, даже несмотря на то, что мысленно я возвращаюсь в тот момент, когда он назвал меня избалованной американской сукой.

От этой мысли я напряглась и отошла от него.

– Ты не мог бы держать свои руки при себе?

Убрав руки с моей талии, он сказал:

– Осторожней со змеями.

– Со змеями?

Моей непреклонности как не бывало. Когда он отошел, я услышала его смех. Змеи? Он пошутил?

– Не волнуйся, – сказал Ду–Ду, передавая мне фонарик, – он хочет тебя напугать.

– Тогда у него неплохо получается, – пробурчала я себе под нос.

Девочки сели на землю, а рядом с ними ребята пытались разжечь огонь. А я стою здесь, около джипа.

Я должна была взять с собой Мутта, он бы защитил меня от змей и грубиянов. Я не планировала привязываться к щенку, но даже несмотря на то, что он раздражает меня и стащил Ferragamo, он запал мне в душу.

Ненавижу, когда другие знают обо мне больше, чем я сама

– Эми, с тобой все хорошо? – спросила Офра. Она сидит рядом с костром.

– Все супер.

Оставив рюкзак в кузове джипа, я присоединилась к девушкам. Они говорили на иврите. Я уже привыкла к этому, хотя меня это и раздражает.

Мне приходится сидеть и улыбаться, когда улыбаются они, и, как идиотке, смеяться, когда они смеются. Я как немой мим, потому что я даже не понимаю, о чем они разговаривают.

Но кое–что я точно поняла:

– У Эми сопли из носа свисают.

Я подошла и засмеялась вместе с ними, позабавив их еще больше. Каждый раз, когда они смеются, я притворяюсь, будто чешу нос, проверяя, ничего ли не свисает с моих ноздрей.

– Так вот, расскажи мне об американских мальчиках, – сказала Офра. Я готова расцеловать ее за то, что она пытается поддержать беседу со мной. – Они такие же милые, как и в фильмах? Мне нравятся ребята из «Молодые и дерзкие».

Веришь или нет, я смотрю «Молодые и дерзкие». Кажется, у меня и у израильской девушки есть что–то общее.

Я рассказала ей обо всех интересных сценах. Не могу поверить, что они видели так мало серий.

– Ты многое знаешь, – сказала Офра.

Благодаря Офре я чувствую себя немного лучше. Кажется, даже Снотти слушала меня без ее знаменитой усмешки на лице.

Спустя час смеха, разговоров, перекусов, Офра и я пошли искать место, чтобы сходить в туалет. Но так здесь нет туалета, нам придется присесть на корточки. К счастью, Офра принесла немного туалетной бумаги. Не знаю, что бы я без нее делала.

Мы отдалились от группы, чтобы найти место, где бы могли уединиться и пописать. У каждой из нас есть яркий фонарик. От страха наступить на змею или какое–нибудь животное мои руки трясутся.

Сейчас, когда мы немного отдалились от ребят, должна ли я выключить фонарик, чтобы Офра не видела, как я хожу в туалет? Кого это волнует? Я расположила фонарик между шеей и подбородком, чтобы видеть, что я делаю.

Вскоре я понимаю, что с фонариком, прижатым к подбородку, не очень удобно приседать. К тому же я пессимист. К счастью, с туалетом у меня нет проблем. Девушки от природы не могут долго сидеть на корточках.

Согнув коленки, я пытаюсь расслабиться и удержать равновесие. Но так я могу почувствовать, как моча струится по моей ноге. Я быстро встала в позу рака, опустив руки на землю. По крайне мере, в такой позе гравитация поможет мне.

Осмелюсь ли я посмотреть на Офру? Могла ли она видеть меня? Я должна выключить фонарик, но в моей позе это невозможно. Я чувствую себя немного легкомысленной. Я знаю, о чем ты думаешь. Возможно, я могу упасть на свою мочу, стоя в позе рака. Чувствую себя безрассудной.

Но к моему удивлению, я смогла выстоять в позе рака. Когда я закончила, я все вытерла и надела шорты.

Я горжусь своим достижением. Теперь, когда я смогла сходить в туалет без удобств, я бы могла участвовать в шоу Survivor.

– Почему О’Снат меня ненавидит? – спросила я Офру, пока мы возвращались в лагерь. Я думала, что не хочу знать ответа, но когда дело доходит до крайности, я хочу знать все.

Она остановилась и внимательно на меня посмотрела.

– Дело в гордости.

– Не могла бы ты уточнить?

– Ладно, у Эйви и О’Снат есть история…

– Я знаю! – громко сказала я.

– Нет, не так. Ладно, дело в то, эм…

Я с нетерпением жду, когда она закончит. Ладно, не с таким уж и нетерпением. Не думаю, что она это заметила.

Офра начала кусать ноготь.

– Она убьет меня, если я тебе расскажу.

– Я убью тебя, если ты мне не расскажешь.

– Они всегда были больше, чем друзья. Они были как брат и сестра. Эйви гулял со многими девушками, но в течение этого года он ни с кем не встречался.

– И…

– Сейчас Эйви переживает тяжелые времена. Он со всеми ведет себя как придурок. О’Снат думает, что если бы они встречались, он бы преодолел то, что грызет его изнутри. Но он оттолкнул ее и думаю, она все еще расстроена.