На кухне было так же, как и всегда, только… Стол блестел новой клеенкой, в хлебнице лежал ароматный «Дарницкий», который мы раньше всегда экономили. Вроде бы мелочь, а видно, что деньги в доме теперь водятся. Кстати, полотенца новые появились — пусть тоже вафельные, как раньше, но пока еще белые, чистые, накрахмаленные. Цветы на подоконнике, ну, здесь я не уверен, мама любит всякую зелень, это они с соседками меняются.

И… нет, изменилось еще кое-что. Мама выглядела бледновато, а перед завтраком выпила какую-то таблетку. Вот оно. До онкологии еще несколько лет, но она уже прощупывает эту нестарую женщину, мою маму. Сперва легкие головокружения, одышка, подозрение на сердечную недостаточность. Потом эуфиллин в ежедневном режиме, дежурный баллончик с сальбутамолом и новое подозрение — бронхиальная астма. И уже потом… Нет, больше я тянуть с этим не буду!

— Мам, ты что-то плоховато выглядишь, — я намазывал хлеб «Рамой», редкостной дрянью, которую в рекламе выдавали за масло. — Извини, конечно, женщинам так нельзя говорить, но я твой сын, беспокоюсь.

— Устала просто, голова немного подкруживается, — улыбнулась мама. — Места сократили, а работы осталось столько же. Вот и трудимся с оставшимися девчонками каждая за троих.

— Как сократили? — удивился я. — К вам же АРПовских должны направить, значит, деньги есть, и есть чем платить.

— Это, сын, к нам в гараж слесарей перекидывают, — напомнил папа, подсказав мне причину сокращений.

— Вот Кондратюк, ну и сволочь! — выругался я.

— Кондратюк? — нахмурилась мама. — Наш мэр?

— Он, а кто же еще! Слесарей с АРПа перегнал, а бюджет на автовокзале тот же остался. Вот они вас и сокращают, чтобы дармоедов Геслеровских обеспечить.

Нет, я не чувствовал своей вины. Это не из-за моего предприятия Кондратюк с Дядей Гошей затеяли подобную комбинацию. АРП в любом случае был бы разорен и распродан, а через тридцать лет на его месте вообще жилой комплекс будет… То есть мог бы появиться, но фигули на рогули. Там будет мой завод. Но до этого вот значит как. Уплотняет мэр городские рабочие места.

— Зря ты так, сын, — папа покачал головой. — Мужикам тоже работа нужна. Да и тем более там теперь ваше предприятие будет, разве не так?

— Ох, папа, ты даже не представляешь, какие там лентяи, — я покачал головой. — А выгоняют из-за них женщин-кассиров, как мама.

Есть у меня подозрение, что ее-то как раз не тронули из-за меня. Кондратюку же сказали, чтобы меня никоим образом не касался, а он трусливый. Вызнал наверняка, где мои предки трудятся, и перестраховался. Но ухо, пожалуй, нужно держать востро. Сейчас не тронул, потом может передумать, если осмелеет.

— Давай-ка ты, мам, пошлешь далеко и надолго свой автовокзал с переработками и будешь дома сидеть. Бизнес идет, деньги есть. А потом…

— Нет, Вадик, я не смогу без работы, — перебила мама, покачав головой. — Я умру дома.

И это была правда. Как только ей поставили диагноз в моей прошлой жизни, она перестала работать. И как будто сгорела в момент. Словно эта дебильная касса на автовокзале продлевала ей жизнь.

— Тогда баш на баш, — я посмотрел на нее. — Остаешься работать, но пройдешь полный медицинский осмотр.

— Правильно, сын, — поддержал меня папа. — Впервые за всю жизнь мама таблетки пить стала, а в больницу не идет, непорядок. Так что, Оля, нас больше, не сопротивляйся.

— Я тоже за то, чтобы мама была здоровой! — пискнул Серега.

— Без вариантов, — подытожил я. — Иди сдаваться Тамаре Ефремовне, пусть тебе назначает полный спектр анализов.

Мама еще посопротивлялась, но в итоге сдалась. И это был прям удачный момент. Еще совсем недавно, когда она полыхала энергией во всю сторону, бесполезно было даже предлагать. Мама до мозга костей была советским человеком — умри, но работай. Если не ты, то кто. И, конечно же, главный хит: отдохнем на пенсии. А теперь вот голова закружилась, и явно не первый день, мы же втроем с папой и Серегой надавили. Теперь, главное, не дать ей увильнуть. Проследить, чтобы и к Тамаре Ефремовне сходила, и по всем обследованиям пробежалась.

Позавтракали, теперь пора по делам. Я выглянул в окно, мазнул взглядом по стадиону. Саня! Вот ведь неубиваемый человек, уже турник расшатывает. Надо бы Дюсу с Илюхой набрать, пусть тоже выходят. А то мы с этим нашими ночевками в офисе на традицию начали забивать.

— Сегодня на ужин придешь? — с плохо скрытой надеждой в голосе уточнила мама уже у двери.

— Не знаю, — я покачал головой. — Не буду обещать.

— Отстань, мать, сын уже вырос, — шутливо проворчал папа. — Деньги крутит, бизнес налаживает. Все, пока, Вадик!

— Пока! — Серега опять не выдержал и бросился меня обнимать, мне даже неловко стало. Надо его взять с собой как-нибудь, только не за приставку посадить, а к нам в кабинет, чтобы видел, как люди работают.

— Пока-пока! — я попрощался со всеми, и, едва родные вышли за дверь, затрезвонил телефонный звонок.

Я в пару шагов оказался в прихожей, схватил трубку.

— Слушаю, Каменев, — фраза уже вросла в лексикон, стала привычной.

— Вадим? — послышался голос Маши. — Здравствуй. Я звонила в ваш офис, но девушка Юлия сказала, что ты в кои-то веки дома. Вот дозвонилась.

— Доброе утро, Мария, — на автомате ответил я, тут же задумавшись, а доброе ли оно. — Я вам буквально минут пятнадцать назад звонил, никто не ответил.

— Неудивительно, — как-то странно усмехнулась девушка. — В общем… Мы нашли эту тварь! Настоящего, понимаешь? Он все это время крутился рядом, оборотень натуральный!

Нахлынувшая было радость сменилась тревогой.

— Таня жива?

Где-то в городе

— Кто ты? — спросила Таня, чувствуя себя на пределе нервов.

Она в плену у сумасшедшего маньяка, который убил кучу девчонок, нашла еще одну его пленницу, у которой, кажется, не все дома. Какое уж тут спокойствие!

— А-а-а! Ы-э! Ы-э! — женщина продолжала размахивать платьем, словно пыталась отогнать Таню от решетки, отпугнуть.

— Да что случилось-то? — не выдержала девушка и осеклась.

К невыкрашенной железке подходило несколько проводов — решетка и, похоже, лестница тоже были под током. Насколько мощным, проверять не хотелось.

— Спасибо, — Таня остановилась, ее голос дрогнул от подступивших слез.

Несчастная женщина почему-то не могла нормально говорить, только мычала, но все равно пыталась ее, Таню, предостеречь. Девушка внимательно рассмотрела своего «аббата Фариа». Лицо осунувшееся, темные круги под глазами, спутанные грязные волосы, немытые и нечесаные уже очень давно. Полинявший вязаный кардиган неопределенного цвета, под ним такая же убитая кофточка или водолазка. Бесформенные штаны из простой черной ткани. Пленница держала в руках это чертово платье, как наиценнейшее сокровище в своей жизни, хотя еще пару минут назад размахивала им, словно полотнищем флага.

А ведь она не старая, подумала Таня. Если привести ее в порядок, то лет тридцать или сорок самый максимум. Интересно, зачем она здесь? Просто чтобы шить платья? Но кому? Ей, Тане? Или другим пленницам, которых здесь, может, целый десяток? Только вот где он их прячет, неясно… Нет, у него самый обычный дом, частная «деревяшка» в сохранившемся старом квартале. Вряд ли он прокопал целую систему подземных ходов. Он, конечно, рукастый — подвал оборудовал с перегородкой, электричество провел, вентиляцию. Вот только интересно все-таки, почему их обеих он еще не убил…

— Ты давно здесь?

Невнятное мычание, которое можно было истолковать как угодно, и вполне однозначные кивки. Да, давно.

— И он не тронул тебя?

Женщина на этот раз отрицательно замотала головой, растянула за плечики платье и потрясла им. Потом промычала и указала подбородком на Таню. Но девушка и так поняла уже, что то платье небесно-голубого цвета, которое ей подарил маньяк, было сшито немой пленницей. А еще только сейчас Таня разглядела грубый столик с лампой и старую машинку, кажется, «Зингер». Вот, оказывается, что стрекотало за стенкой на грани слышимости.