[1]Маут — мера длины, равная 1,53 метра

[2] Рамарэн — некрупная стайная хищная рыба, напоминающая гибрид пираньи с акулой.

Полвека назад

Северные отроги Запретных Гор прикрывал лес, узкой полоской окаймлявший их подножие. Огромный кряж заполнял собой чуть ли не четверть материка. В этих горах скрывались свои долины, реки, озера, разветвленные сети пещер. Край считался диким и пустынным, а его природа — непредсказуемой и опасной. Поговаривали, что где-то в этих горах прячется Сердце Мира, и еще можно встретить давно вымершее зверье, или дикую нежить, или, чем демоны не шутят, последних ирлерр, которых уже лет триста никто не видел.

На границе леса и предгорий стояла деревенька домов в тридцать. Жители ее не пахали, не сеяли, чужаков не любили, жили своим умом, крепко стоя на земле и не слишком уносясь мыслями в небо. Пропитание добывали охотой, а деньги на тонкие ткани, булавки, гребни и прочее, что не могли сделать сами — ценными шкурками снежного лиса — небольшого зверька размером с кошку.

Летом лисы неприметны, пятнистая коричневая шкурка скрывает их среди травы и камней. Но к зиме, когда граница вечных снегов спускается к самому подножию гор, лисички становятся снежно-белыми, и вот тогда на них открывают охоту. Модницы и модники с востока и юга платят втрое больше против веса шкурки чистым серебром, не пытаясь торговаться. Поймать снежного лиса не просто: он скрытен, проворен, а если попадается — свирепеет не хуже голодного шарха. Трижды за зиму охотники уходили в горы на промысел и не всегда возвращались с добычей. И не все.

Но деревенские считали это справедливой платой за свое пропитание. Шепотом поговаривали, что за убитых без нужды зверей их наказывает оборотень, лет десять назад поселившийся на отшибе, но поди докажи, если никто не видел, как и когда он перекидывается? Настоящего имени деревенские не знали, звали, как представился поначалу, Котом. Побаивались и его самого, и здоровенного черного волкодава, жившего на дворе хмурого низкого дома. Никто ни разу не видел, чтобы у этой псины миска с кашей или мясными обрезками под носом стояла. Кобель частенько куда-то пропадал, а возвращался сытым и довольно облизываясь. Кумушки судачили, а мужья шикали на них и совали пудовые кулаки под нос тем, у кого особенно развязывался язык. Белоголовый чужак, кем бы он ни был, прекрасно знал звериные тропы, да и поднимать против него дреколье дураков не находилось — воина мужики распознали при первом же разговоре с захожим гостем, решившим с какого-то рожна остаться.

Водит людей на промысел, и ладно. А что глаза желтые, ну так, кто их разберет, какие они в большом мире бывают? Может, у него даэйры в родне.

И кто ж знал, что один из походов обернется бедой.

В тот раз с охотниками напросился кузнецов сын. И умудрился ведь отвертеться от отцовской порки, поганец. И Кот ни с того ни с сего посмотрел этак внимательно своим плоским, до жути невыразительным взглядом — словно настоящий кошак, которому на двуногих плевать с высоты забора — да и взял мальчишку. С чего это ему в голову взбрело, так никто и не понял. Выделил пацану снаряжение, объяснил, что и как делать и велел явиться на следующее утро вместе со всеми.

Парень и прискакал первым, поскребся в дверь, опасливо косясь на сидящего возле крыльца волкодава. Тот добродушно оскалился, вывесив розовую тряпку языка.

— Да иду уже, иду! — приглушенно раздалось из-за двери. — Нетерпеливые все.

И Кот показался на пороге.

Да уж… Прикидываться охотником у него получалось из рук вон плохо. И такая же, как у местных, подбитая мехом одежда не спасала. Каждое движение, каждый наклон и поворот головы, осанка, взгляд — все выдавало воина. Высокий и крепко сбитый, с тяжелым, казалось бы, телом, Кот двигался легко, бесшумно и плавно. И воздух вокруг него только что не звенел от сдерживаемой мощи. Белые волосы ползали по спине толстой змеей, сплетенные в свободную косу, под глазами залегли тени, будто он провел бессонную ночь.

— Явился? — тихо рокотнул низкий голос. — Учти, тебе лучше остаться дома. Может, вернешься к мехам?

Парень упрямо помотал головой. Уже раздающийся в плечах, но еще нескладный, с торчащими во все стороны темными вихрами подросток. В светло-серых глазах плескалась твердая решимость добиться своего во что бы то ни стало.

— Ну, смотри. Я предупредил.

Долго молча ждали, пока подойдут остальные. Пар от дыхания клубился на утреннем морозе, похрустывал снег под ногами. Парню казалось, что, будь у Кота хвост, он раздраженно дергал бы им из стороны в сторону. При виде остальных охотников он утомленно вздохнул, словно люди ему до смерти надоели, не успев толком приблизиться. Но с подворья вышел, остановился напротив отряда, смерив деревенских привычным ничего не выражающим взглядом.

— Димхольд! — проорал старший из отряда, не заметив, как желтоглазый недовольно дернул уголком губ. — Готовь задницу, по ней отцовский ремень плачет, как вернемся!

— Заткнулись все, — тихо уронил Кот, не делая разницы между стариками и молодежью. — Три дня назад в горах случился обвал, пойдем через Мертвый перевал. Не разбредаться, херней и лишним геройством не страдать. Я вам не наседка. Ясно?

Притихли. Потом загудели.

— Я никого не держу, — отозвался на это Кот. И широким шагом двинулся за околицу, придерживая на плече сумку. Пес махнул за ним. Мужики побурчали, но пошли следом — куда деваться?

Впереди серо-седой громадой поднимался кряж. Горы закрывали собой полнеба нависали словно пытаясь задавить маленьких нахальных двуногих смеющих вторгаться в их молчаливое царство. Не первый десяток лет охотники ходили по здешним тропам сами и с Котом, но оторопь брала все равно. Что-то чуждое и холодное цеплялось невидимыми лапками за души отталкивало и нашептывало не забираться слишком далеко. И в этот раз многие впрямь подумывали повернуть, но совесть и гордость не позволяли струсить друг перед другом и показаться женам и дочерям на глаза без добычи. Как жить если не с чем будет ехать в портовый город Эре и не на что купить даже муки на всю деревню?

Потому, сцепив зубы, шли за Котом. А тот отмахивал путь с уверенностью бывалого ходока, не быстро, но и не медленно. Казалось, он мог шагать так день за днем, не останавливаясь ни на минуту, забыв про сон, еду и отдых, и только люди сдерживают его. Черно-серый пес то пропадал из виду, то снова появлялся, разведывая окрестности и донося хозяину, что все в порядке. Несколько раз охотники различали в свисте ветра отдаленный вой таариков и шархов, но горные хищники не приближались, видать были сыты.

Люди почти не смотрели в небо, предпочитая обшаривать взглядами ближние камни и тропу перед собой. Только Димхольд, однажды задрав голову, успел заметить промельк длинной крылатой тени.

«Так вот почему Кот так спокоен, — подумал парень. — Здесь охотится даэйр! Настоящий!»

Ничего кроме смутных слухов о том, что даэйры жрут и портят девок, в деревне про них не знали. Дим, правда, сомневался, что они тех девок действительно жрут, это ж подружка на один раз получается. А кто в своем уме ограничится одним разом? Правильно, никто. Так что, врут россказни. А сейчас летун охотится так и вовсе не на девок, а на козла какого-нибудь.

Интересно, Кот его знает?..

Вопить об увиденном Дим не стал. Ни к чему. Поднимут панику еще, дядька Варт разорется, начнет требовать идти другой дорогой, Кот его приложит головой о камушек, пришибет ненароком… вон какой взгляд добрый, аж мурашки по спине.

До стоянки — домика, приютившегося между двух нависших скал — добрались в сумерках. Развели огонь в каменке, скинули верхнюю одежду, кто-то взялся готовить ужин, благо, сухие дрова, крупы и вяленое мясо держали здесь всегда. Стало шумно и душно. Димхольд с удивлением наблюдал, как Кот мрачно и нелюдимо забился в дальний темный угол, почти неприкрыто страдая от разноголосого мужского трепа об охоте, погоде, торговле и бабах. Прикрыв глаза и откинувшись спиной на шершавую бревенчатую стену, он то и дело незаметно потирал висок, будто у него болела голова. Мужики не то, что не трогали, старались даже не смотреть в сторону белоголового. Того гляди и каши не предложат.