Те, кто понимал Мать лучше других, умели говорить красивые и правильные вещи. О том, что во всем должен быть свой установленный порядок, что не стоит нарушать веками складывавшиеся традиции и законы Природы. Ведь хотела ли Мать, чтобы искажали и разрушали Ее творение, пользуясь не трудом своим, но взывая к силам греховным и диким? Маги в невежестве своем думают, что подчиняют себе эти силы? Глупцы, они поддаются тлетворному влиянию зла!

Слово за словом, этот снежный ком нарастал, и лет через сто влияние новой веры стало уже неоспоримым. Элани передернуло от одного лишь короткого воспоминания о путешествии через отравленные Единой земли. Сухой и какой-то затхлый, словно лишенный свежести воздух, накатывающее волнами уныние и раздражение при виде человеческих лиц. И даже все вокруг выглядит благополучно, на первый взгляд — та же жизнь, что и везде. Подумаешь образы золотоволосой красавицы в струящихся белых одеждах повсюду, подумаешь, солдат на улицах полно…

Но оттуда хотелось унести ноги, как можно скорее. Тем более, что стража по всему Кансианскому эйраату до сих пор разыскивала убийцу сиятельного эйра Тофура, всех его домочадцев и слуг. И естественно, подозрение пало на нелюдя. Кто-то проболтался, что вельможа держал у себя в подвале черного дарри. Кто-то видел, как в ночь убийства в окрестностях поместья якобы шастал белоголовый желтоглазый оборотень, тот самый, что накануне забрал из столичного храма Глас Единой, перебив мешавших ему служителей. Элани в эти сплетни не очень-то верила — не стал бы Хранитель ради какого-то детеныша, даже если тот действительно был, так подставляться. Или он что-то опять затеял?

Элани предпочитала не знать. Но облавы в Канси начались нешуточные, и не только на полукровок.

За размышлениями время текло незаметно, и нудный дневной переход не так утомлял. Солнце начало клониться к западу, коварный зной рано наступившей в этих широтах весны стал спадать. Грельв пошел резвее, и через полчаса зоркие даэйрские глаза различили на горизонте кровли постоялого двора. Очень хотелось просто взлететь и остаток пути провести в небе, но не бросать же животное. Хотя…

Элани понятия не имела, что, подъезжая к постоялому двору, ввяжется в свару.

Сначала ее насторожили доносившиеся впереди с дороги шум и мешанина эмоций: страх, злоба, отвращение, брезгливость. Чуя неладное, даэйри пнула пятками мохнатые бока грельва, вынуждая того перейти на легкий бег. Вскоре долетели визгливые голоса — разгоралась серьезная свара.

Посреди дороги намертво встала подвода, проезжавшая мимо Элани часа полтора назад. Вокруг нее сгрудились люди, уже подтягивались любопытные. Накал неприятных эмоций усиливался, становился различимее. Элани придержала животное и прислушалась. А разобрав, в чем дело, мгновенно вскипела от злости.

Под телегу забились двое дарри, мальчик и девочка. Оказалось, они спрятались в тюках с тряпьем, выкинув оттуда лишнее. Втихаря выбирались по ночам, подъедали провиант. Подумавший было на крыс хозяин перетряхнул поклажу и обнаружил воришек. Выволочь их из укрытия труда не составило — что сделают мелкие слабые дети против здорового мужика? Но они забились под телегу и теперь шипели и скалились на палки, которыми их тыкали, пытаясь выгнать оттуда. Толпа оживленно спорила, давала советы хозяину подводы. Его жена и дети молча сидели на груде скарба.

— Зайди с другой стороны, да по хребту их — сами выскочат!

— Вот ты и заходи, раз такой умный! Чтоб они кому-нибудь в рожу прыгнули?

— Да вы тащите палок побольше, тогда не прыгнут. Забьем их, и всего делов! Говорят, алхимики за ихние внутренности хорошую цену дают.

— За таких заморышей много не дадут.

— Да тут хоть бы сожранное отбить.

— Че вы с ними возитесь, это ж все одно, что крысы!

— Ты у меня щас сам туда полезешь! — зло рявкнул мужик. — Советчики, мать вашу!..

— Инс, это же дети… — слабо попыталась возразить его жена. — Они же маленькие…

— Заткнись, женщина! — замахнулся на нее муж. — Это звери, а не дети. И вырастут они в зверей, которым не зазорно будет тебя на завтрак сожрать, дура!

— Звери, говоришь? — вкрадчиво спросила Элани, незаметно оказавшись у него за спиной. Толпа как-то сама расступилась перед ней, проталкиваться не пришлось. Все же, люди еще не настолько утратили инстинкт самосохранения, чтобы не ощущать явную опасность.

— А ты еще кто? Будет мне всякая ба… — он осекся, обернувшись. Достаточно было изменить цвет глаз, чтобы у мужика волосы встали дыбом.

— Чего ж ты так боишься? Или тебе какой даэйр пообещал женилку откусить? — ласково осведомилась она.

Люди притихли. Мелкие под колесами вжались в дорожную пыль и кажется, притворились мертвыми. По-хорошему, Элани не следовало раскрывать себя, но со вспыхнувшим материнским инстинктом она ничего поделать не смогла. Любой нормальный даэйр вступится за детей своего народа, если видит, что они в опасности. Любой нормальный даэйр вытащит детеныша из беды. Другое дело, что невозможно в одиночку помочь всем…

Вся храбрость у мужика враз куда-то улетучилась. И видел он перед собой даже не столько желтые змеиные глаза, сколько все те же два меча, чьи рукояти были обмотаны потертой от долгого использования кожей. Может, еще хвостом махнуть для острастки? Нет, пожалуй, не стоит.

— Живо собрали манатки и убрались отсюда, — спокойно сказала Элани. Собачиться с людьми ей совершенно не хотелось, и она надеялась, что приказ поймут с одного раза. — Сначала вы.

Даэйри обвела взглядом толпу, чувствуя, что некоторые готовы обосраться от страха. Не перед нелюдьми, нет! Они боялись расправы, как застигнутые врасплох преступники, в глубине души знающие, что рано или поздно за ними придут. И это было еще отвратительнее. С удовольствием издеваясь над теми, кто слабее, они совершенно забыли, что и против них есть сила. Они забыли, как сами пресмыкались перед наемниками и бойцами воюющих вельмож, как боялись храмовых Ищеек и в страхе указывали пальцем на соседа — не меня забирайте, его! Они спускали тупую злобу на тех, кто ничем не мог им ответить.

И даже если бы на месте двух дарри оказались человеческие дети, это ничего не изменило бы — хозяин телеги точно так же тыкал бы в них палками. И, отъехав отсюда, он наорет на забитую жену, выдаст леща отпрыскам и вечером налижется дешевой бормотухи из заначки, чтобы забыть, как его унизила какая-то баба с оружием. А отпрыски, глядя на отца, со временем вырастут такими же. И тоже будут думать, что им позволено бить тех, кто слабее.

Люди нехотя, ворчливо уходили, вдруг резко вспомнив, что они очень спешат засветло дойти куда-нибудь. Поняв, что остался один против вооруженной и явно опасной особы, мужик зло сплюнул и полез на передок телеги. Элани медленно обошла колесо и заглянула под днище.

Два грязных оборванных заморыша, одетых в непонятного цвета тряпье, готовы были чуть ли не провалиться сквозь землю, лишь бы только их не заметили и оставили в покое. Волосы слиплись и скатались в колтуны, лица, руки и ноги были покрыты пылью, синяками и ссадинами. Мальчишка прикрывал своим телом девчонку, прижимая ее к земле, и рычал, скаля тонкие острые зубы. Прищуренный взгляд сочился злобой и ненавистью, он собирался драться до конца, если понадобится. И плевать ему на то, что люди сильнее, что их больше, что за него и… сестру? — кто-то вступился. В эту минуту весь остальной мир казался ему полным одних врагов. Мальчик не делал различий между Элани и толпой. И если эта незнакомая черноволосая тетка собирается на них напасть, он станет защищаться невзирая на оружие.

— Выбирайтесь оттуда, — мягким спокойным голосом проговорила даэйри, стараясь, чтобы он звучал как можно убедительнее. — Вас никто не тронет, я обещаю.

Мальчишка яростнее зашипел в ответ, девочка только пискнула — брат прижал ее слишком сильно. Пытаться коснуться детских разумов Элани не стала, вполне вероятно, что оба испугаются и ударят в ответ. И без того понятно, что не поверили ни на волос.