Элеонора закрыла обеими руками лицо и со стоном опустилась на диван.

— Полно, не горюйте, — сказал Лащинский необычайно мягким голосом. — Успокойтесь же синьора. Помните, что вы — капитан Темпеста, и ему не следует выказывать перед другими ни малейшей слабости. К тому же я ведь не говорил вам, что здешний врач уже осудил виконта на смерть, а высказал лишь свое предположение… Я сам видел, как излечивались и не от таких еще ран. Мне пришлось воевать с русскими татарами, у них тоже тяжелое оружие и…

— Хорошо, оставим это, — перебила его герцогиня, стараясь овладеть собой. — Скажите лучше, чего вы собственно хотите от меня?

— Да больше ничего, как только спасти вас всех. Чего же я еще могу хотеть?

— Вы, вероятно, раскаиваетесь в том, что изменили кресту и желаете загладить отчасти свою вину, спасая нас?

— Может быть, и так, — отвечал поляк, бегая глазами по сторонам, чтобы не встретиться с пытливым взглядом своей собеседницы.

— Гм!.. А каким образом думаете вы спасти нас?

— Прежде всего нужно устроить так, чтобы галера не могла войти в Гюссифский рейд, потому что, если вы попадете вновь в руки Гараджии, она не выпустит вас живой. В этом я вполне убежден.

— Да, и я того же мнения. Но какое вам-то дело до этого?

— Больше, чем вы думаете, синьора, — сказал поляк, сопровождая свои слова выразительным взглядом.

— Я вас не понимаю, синьор.

— Все еще не понимаете, синьора?

— Нет.

— Вы знаете, что я подвергаюсь опасности быть посаженным на кол как ренегат, если меня уличат в пособничестве вам?

— Очень может быть… Ну, а дальше что?

— Дальше?.. А дальше то, что я имею право на вознаграждение за такой страшный риск.

— Это верно. Я, к счастью, настолько богата, что могу предложить вам какое хотите вознаграждение…

Поляк сделал гримасу неудовольствия.

— Вы мне предлагаете деньги? — с горечью произнес он. — Денег мы, искатели приключений, всегда можем заработать нашей шпагой. Я вам говорю не о денежном вознаграждении…

— Так о чем же, синьор Лащинский? — с тревогой в голосе спросила герцогиня.

— О чем?.. О вас самих, синьора, — с невольной заминкой выговорил поляк. — Или, точнее, о вашей… — и, окончательно замявшись, он не мог окончить фразы.

— О моей?.. Договаривайте же, синьор! — с еще большей тревогой вскричала девушка.

— О вашей… руке, синьора, — с заметным усилием досказал наконец, Лащинский.

Изумление молодой девушки было так велико, что она на несколько времени лишилась языка.

— Вы шутите, капитан, — вымолвила она наконец с деланным смехом, под которым желала скрыть свое негодование. — А виконт Ле-Гюсьер? Разве вы забыли, что он мой жених?

— Жениха всегда можно оставить. Это — не муж. Согласны вы заключить со мной этот… договор? — нетерпеливо приставал Лащинский.

— Согласна, — ответила наконец молодая девушка. — Виконт, чего доброго, действительно больше не встанет, а мы во что бы то ни стало должны спастись. Но поклянитесь, что не обманете нас.

— Клянусь и крестом, и полумесяцем… Дайте мне вашу руку. Элеонора с внутренней дрожью протянула авантюристу руку, которую он прижал к губам.

— Итак, — проговорил он, — через несколько часов галера загорится в трюме, под мачтами, а вы все будете спасены… Прощайте пока, моя прелестная невеста. Вы не пожалеете о данном мне обещании, честное слово поляка!

Еще раз поцеловав ей руку, он тихо отпер дверь и вышел из каюты.

Герцогиня прижала обе руки к сильно бьющемуся сердцу и долго просидела неподвижно.

Лицо ее теперь пылало, а глаза метали молнии.

— Презренный ренегат! — глухо прошептала она сквозь крепко сжатые зубы. — Погоди: я сыграю с тобой такую же игру, какую сыграла с Гараджией! Я-то ведь не клялась тебе ни на чем…

Пока в главной каюте происходила вышеописанная сцена, дедушка Стаке, этот болтливый, но честный и порывистый старик, запертый в килевом трюме галеры, разражался градом проклятий против турок, посылая их вместе с Магометом то на дно моря, то в самую преисподнюю.

— Да неужели же, — кричал он, теребя свою редкую белую бороду, — крест Господень покинул нас? Неужели мы так и останемся во власти этих поганых турок, и они будут безнаказанно издеваться над нами, как хотят?… Что вы на это скажете, синьор Перпиньяно?

Лейтенант, сидевший молча в углу, держа опущенную голову обеими руками, упиравшимися в колени, ничего не ответил расходившемуся старику, который продолжал:

— Клянусь выпотрошенной акулой, должно быть, тут все оглохли, онемели и окаменели!.. Значит, так, без всякого сопротивления, вы и дадите везти себя назад в Гюссиф? Уверяю вас, что не чувствую ни малейшего желания возвращаться туда и, прежде, чем дойдет до этого дело, готов…

— На что же вы готовы, дедушка Стаке? — спросил Перпиньяно, усилием воли стряхивая с себя напавшее было на него телесное и душевное оцепенение. — Что вы можете придумать, чтобы выйти из этого критического положения?

— Я уже придумал: в решительную минуту возьму да и взорву всю галеру на воздух вместе со всеми находящимися на ней… за исключением, конечно, нас самих.

— Гм! Попробуй-ка, ухитрись устроить такую штуку! — насмешливо заметил Эль-Кадур.

— Так неужели же ты, черномазый красавец, воображаешь, что я не сумею взорвать бочку с порохом? — кипятился старый моряк.

Эль-Кадур готовился ответить старику нечто такое, от чего могла бы разгореться настоящая ссора, но ему помешал венецианец.

— Дедушка Стаке, скажите серьезно, что вы задумали сделать? — спросил он.

— Что я хочу сделать? Да просто-напросто взорвать галеру перед тем, как ей войти на рейд, — ответил старый моряк.

— Да, и я уже думал об этом, но не вижу возможности выполнить этот проект. Может быть, вы уже нашли ее дедушка Стаке?

— Пожалуй, что и нашел, только у меня кое-чего не хватает…

— А именно? — допытывался венецианец.

— Топора, долота… вообще чего-нибудь, чем бы я мог проделать тут отверстие в корпусе…

— Отверстие в корпусе?.. На что же это вам нужно? Ведь тогда мы все потонем?

— Ну, вот еще! Зачем же нам тонуть? Мне только нужно пропустить немного воды в галеру, чтобы она поднялась на дыбы…

— На дыбы? — с недоумением повторил Перпиньяно.

— Ну, да, синьор, на дыбы, — подтвердил старик. — Когда она опустит корму вниз, а нос подымет вверх, мы воспользуемся суматохой, чтобы освободиться отсюда, приготовить и зажечь фитиль для взрыва пороха и незаметно улизнуть в одной из здешних шлюпок. Взрыв галеры должен произойти, разумеется, не ранее того времени, когда мы отплывем на достаточное расстояние. Поняли, синьор?

— Понял. Но, к несчастью, у нас здесь нет не только топора или долота, но даже простого ножа, — грустно проговорил Перпиньяно. — А раз этого нет, то чем же мы пробьем корпус?

— Не будет ли выполнимее моя мысль? — вдруг заговорил молчавший до тех пор Никола Страдного.

— Выложи нам ее, грек, — сказал старый далмат. — Не даром про вас говорят, что вы самый хитрый народ во всей Левантине… хитрее даже смирнийцев.

— Ну, уж и хитрее! — с улыбкой возразил, видимо, польщенный грек. — Видите что, дедушка Стаке, — продолжал он деловым тоном, — турки хоть и отняли у меня все оружие, зато оставили кремень и трут…

— Годные лишь на то, чтобы закурить трубку, если у тебя уцелел табак, — пренебрежительно заметил старик.

— А, быть может, и на то, чтобы поджечь корабль? — возразил Никола.

Дедушка Стаке так и подпрыгнул от восторга, охватившего его при таком простом замечании грека.

— Ах, черт возьми, мне это и в голову не приходило! — вскричал он, ударив себя по лбу рукой. — Ну разве не правда, что вы, греки, — самый хитрый народ в мире?.. Я сам со всеми своими мозгами настоящий дурак в сравнении с тобой…

— Вы хотите поджечь галеру, Никола? — спросил венецианец.

— Да, синьор. Другого средства выйти из угрожающей нам опасности я не вижу.