– Ну ты, Пётр Миронович, и наговорил! Не боишься, что мы получим всякие акции протеста и демонстрации, а то и прямые бунты? – Подгорный недовольно помотал головой.

– Конечно, получим – особенно в Прибалтике. В Эстонии ведь тоже картина лишь чуть лучше, чем в Казахстане. Коренного населения, нет, не коренного, а национального – лишь чуть больше половины. Там та же самая дискриминация русскоязычных. Махровая.

– И зачем же нам выступления по всей территории СССР? – Подгорный развёл руками.

– Действительно, Пётр Миронович, вы объясните – с трудом доходит, – опять Мазуров.

– У нас ведь у каждого гражданина равные права? Может, какой закон приняли – русских и украинцев с белорусами гнобить? Что немцев по-всякому притеснять кучу законов приняли – это я знаю. Так, может, и по русским есть? Я недавно в Политбюро – не ознакомили ещё?

– Нет никакого закона, – Шелепин чуть прихлопнул рукой – все одновременно заговорили. – Чем у тебя-то, товарищ Тишков, эксперимент закончился?

– Ничем. Поснимали, переизбрали – и прямой дорогой идём к коммунизму, не нарушая ленинских принципов.

– Лихо закрутил, – хохотнул скучающий Гречко. Его это мало касалось – в армии особо не смотрят на национальности, разве что в военкоматах. Ну, по крайней мере, с высоты министерского поста никаких перегибов не видно, а чего в казармах делается – так то…

– А что там у тебя за война с эстонцами? – Шелепин как-то пропустил, что ли тот случай.

– Тоже предлагаю взять на вооружение. Нужно разбить республики на пары, примерно равные по населению, и обменивать выпускников, заканчивающих гуманитарные вузы и всякие консерватории с филармониями и прочими цирками, и «щуками» со «щепками», между этими двумя республиками, с обязательным обеспечением квартирой молодого специалиста в течение года. Зачем? Это же понятно. Любое недовольство националистического характера всегда исходит от интеллигенции и студентов. Если интеллигенцию в Эстонии за десять-пятнадцать лет заменить на грузинскую, а за следующие десять – на молдавскую, то национализма в республике практически не будет.

– Хитро… – одобрительно кивнул Цинев. – А почему только гуманитарных вузов?

– А инженеру не до национализма. Ему нужно план гнать, изобретать, науку двигать. Везде и всегда волну начинают гнать всякие писатели и прочие, ну и студенты соответствующих вузов. Ещё нужно подумать, как нам другие обмены организовать – скажем, третьекурсников всех гуманитарных вузов Эстонии отправить в Белоруссию, а белорусских – в Эстонию, через год поменять назад. Уверен, что часть переженится с местными, и на одну интернациональную семью будет больше – а, следовательно, на два националиста меньше.

– А вот обеспечение квартирами? – Байбаков о своём. Ему тянуть.

– Ну, во-первых, мы и так обязаны обеспечить молодого специалиста квартирой. Сейчас срок – три года, так давайте сократим. Это нужное сокращение. Молодые специалисты будут закрепляться на местах. И, кроме всего, это резко поднимет вверх престиж инженера и учителя – ну, в общем, человека, закончившего ВУЗ. У нас сейчас явный перекос. Закончил парень институт, распределили его в КБ. Стал он получать сто рублей, а его друг, экзамены завалил, два года отслужил, а потом ещё за три получил пятый разряд токаря или сталевара и гребёт зарплату в три раза больше. Потому что тупой и не сдал экзамены. Встречаются они, и троечник над инженером издевается – нищета!!!

– Стоп, стоп, тормози, Пётр Миронович, засунь шашку в ножны! Ишь, размахался. Всё правильно говоришь, но давай мухи отдельно – котлеты отдельно. Собрались решать национальный вопрос – вот его и будем! – поднял руку Косыгин.

– Согласен, – Шелепин встал. – Всё у тебя, товарищ Тишков?

– Всё, товарищ Шелепин.

– Ну, вы, петухи, угомонитесь! «Товарищ»! Ещё услышу – ругаться начну, – встал Маленков.

Шелепин губы поджал и, потупившись, спросил:

– Вы что-то хотите добавить, Георгий Максимилианович?

– Хочу. Я процентов эдак на восемьдесят с Петром согласен. Он только молодой, и глупый по этой причине. Ничего, повзрослеет. Есть, как он сам выражается, «ход конём»: нужно довести ситуацию с национальными кадрами сначала до абсурда, а уж потом делать то, что Пётр предлагает.

– Поясните, Георгий Максимилианович, – Косыгин вытащил ручку из кармашка и раскрыл блокнот.

– Нужно создать в нацреспубликах нацрайоны. Поясняю: если в деревне, или городе, или области преобладают не национальные жители, то все руководящие должности должны там заниматься лицами именно доминантной национальности. Какого чёрта Донецк, Луганск, Одесса, Николаев должны по-украински говорить, и руководить ими украинцы должны? Хрен. Пусть русские руководят. Я вообще склонен предложить подумать о пересмотре границ республик. Тогда, когда создавали, это было оправданно. Теперь – другое время. Никакого отношения Одесса к Украине не имеет.

– Так половину у меня заберёте, – стал приподниматься Семичастный.

– Да хоть две трети. Ты с националистами во Львове порядок наведи! Жди, я на днях туда с тотальной проверкой нагряну. С Циневым Георгием Карповичем. Устроим там тебе «геноцид».

– Хорошо, Георгий Максимилианович, принимается ваше предложение, – Шелепин решил свернуть, а то мало ли ещё до чего старая гвардия договорится. – Вы тогда со своим комитетом все документы и подготовите.

– Ясное дело. Инициатива имеет инициатора. Только мне помощь не помешает.

– Кто-то конкретно, Георгий Максимилианович? Опять Тишков? – надул губы Шелепин.

– Пётр-то? Нет, он хоть и не полный кретин, но в делах национальностей профан – правда, вот в этот раз правильный вопрос поставил. Ну, вопросы-то мы все можем задавать. Ответы нужны. А мне нужны Микоян, Шепилов и Каганович.

– Ого! Вся сталинская гвардия. Ну, с Микояном не вижу проблем, Анастас Иванович – член ЦК. Забирайте его в свой комитет. А Шепилов, он в Киргизии?

– Нет, Александр Николаевич, он сейчас работает археографом в Главном архивном управлении при Совмине СССР.

– Его нужно вводить в ЦК?

– Пока рано. Посмотрим, не потерял ли Дмитрий Трофимович хватку – больше десяти лет прошло.

– А Каганович? Он чем сейчас занимается?

– Он у нас сейчас персональный пенсионер союзного значения и считается высланным в Калинин, но живёт на самом деде в Москве. Леонид Ильич на это самоуправство Лазаря Моисеевича рукой махнул. Забрасывает моё ведомство прошениями о восстановлении в партии. Я с ним на днях виделся. Рвётся в бой, – усмехнулся Маленков.

– Хорошо, забирайте и этого. Да и на самом деле нужно его в партии восстановить. Только в репрессии не скатитесь, – Шелепин устало махнул рукой.

– Ну вот и славно! – поднялся Косыгин. – С играми закончили. На повестке дня есть и гораздо более серьёзный вопрос. Китай. На кого мы будем ставить?

Бывший старший лейтенант Махамбет Нурпеисов доехал до дома, где жил дядя Миша, и увидел во дворе такой же УАЗ. Ну конечно, ведь у подполковника два советских вездехода. Махамбет уже хотел было поставить вторую машину рядом, но во дворе было полно людей – вечер, прохладней стало, пенсионеры и пионеры, только со школы вернувшиеся, заполнили двор и весело галдели. Одни обсуждали первые уроки – только ведь учебный год начался, а вторые, понятно, – объявленное снижение цен на сахар и конфеты.

Пришлось проехать пару дворов и свернуть в третий. Там ситуация была та же самая: сидели на скамейках бабульки, носились пацаны, прыгали, играя в классики, девчонки с ногами-палочками и руками-веточками, а ребята постарше резались в карты за вкопанным под тополями столом. Ситуация та же – но ни его, ни машину дяди Миши тут не знали. Махамбет спокойно припарковался рядом с «москвичом» и, поигрывая ключами, пошёл назад к дому подполковника. Подъезд он помнил точно – крайний. И расположение квартиры на лестничной клетке не забыл – тоже крайняя, прямо у лестницы, а вот второй или третий этаж – запамятовал.