— Не орал, а пел, — наставительно поправил ее Петров, задумчиво рассматривая испачканные томатным соусом руки. — Мы пели днем, и в моей личной комнате. Имею право предаваться искусству!

— Теперь это так называется? — закатила глаза Клавдия Брониславовна.

— Эх, тёмная вы женщина, — попенял Петров, вытирая руки об занавеску на окне. — Ничего-то вы не понимаете в советских песнях!

От такого явно несправедливого заявления Клавдия Брониславовна на секунду опешила, чем и воспользовался Петров, отодвинул ее в сторону, и вышел из кухни.

— Хулиганье! — отмерев, взвизгнула та.

— Рюмка, стопочка, стакан — вот и вышел хулиган! — дурашливо блея пропел Петров из коридора.

— Ну, ты глянь, — всплеснула руками Клавдия Брониславовна и вдруг увидела, что я достаю из холодильника последние три яйца.

— А зачем тебе яйца? — поинтересовалась Клавдия Брониславовна, моментально переключившись на меня.

— Маску для лица хочу сделать, — с честным видом ответила я. — С яйцами, глицерином и медом. Улучшает цвет лица и увлажняет кожу.

— Ну да, ну да, — покивала головой Клавдия Брониславовна, — сделай маску, Лидия. Муж бросил, так сделай маску, вдруг поможет мужа вернуть.

— Горшок смотался, зато жив! — вступился за меня Петров, возвращаясь на кухню с надорванной пачкой чая "со слоном". — Лида, чайку бахнуть хошь? Индийский.

— На что ты намекаешь, алкаш!? — взъярилась Клавдия Брониславовна.

— Твой Грубякин сам давно алкаш, довела мужика! — отмахнулся Петров, ставя на плиту чайник. — Сперва своих всех мужей довела, теперь на зятя переключилась.

— Да как ты смеешь, пьянчужка! — раненым бизоном взревела Клавдия Брониславовна, и, под шумок набирающей обороты традиционно-ежевечерней склоки, я по-тихому ретировалась к себе в комнату.

— Вот! — продемонстрировала "улов" Римме Марковне.

— Замечательно! — обрадовалась та и чуть в ладоши не захлопала. — Давай, садись пить чай, Лида, я как раз заварила, а потом покрасим яйца. Ничего, что я тут похозяйничала, пока ты на кухне была?

— Да нормально, — отмахнулась я.

— А что там было, на кухне? — заинтересовалась соседка. — Чего это наша мегера опять пенится?

Я рассказала, как Петров троллил Клавдию Брониславовну, мы посмеялись.

— Я вот не понимаю, почему Клавдия Брониславовна, которая постоянно ищет к чему прицепиться, а тут даже замечание Петрову не сделала, когда он всю кухню томатом забрызгал? — удивлялась я. — Даже когда руки об шторки вытирал — и то промолчала. Как так?

— Все просто, — вздохнула Римма Марковна, — знает, зараза, что эту неделю я дежурю, потому и промолчала. Зато, когда принимать дежурство у меня будет — мигом и шторки вспомнит, и стены увидит. Хорошо, что ты мне рассказала, я-то уже плохо вижу, могу пропустить, а Клавдия опять все нервы вымотает.

А потом мы начали красить яйца. Чтобы не спалиться перед бдительными соседями, луковую шелуху брать поостереглись, воспользовались пищевым красителем.

Римма Марковна забрала крашенки и мой кекс, обещала всё посвятить и рано утром принести. Мне тоже хотелось пойти на богослужение, в той, прошлой, жизни, я особо верующей не была, но пасхальные службы не пропускала никогда. Но соседка категорически запретила:

— Что ты, Лида, — замахала она руками, — Я уже старая, никому до меня дела нет. А ты молодая, вся жизнь впереди, не дай бог узнают — неприятностей не оберешься. Зачем тебе это надо! Даже не думай!

Когда за соседкой закрылась дверь, я вытащила из шкафа спортивный костюм Горшкова, закинула в сумку мыло. Ну, что ж, завтра пасхально-воскресный субботник.

Субботник встретил лошадиным духом спешки, бестолковой суеты и запахами прелого чернозема. Громкий перестук молотков смешивался с хохотом девушек из восьмой бригады и сердитыми криками из гаража. Динамик на столбе пару раз чихнул, захрипел и вдруг бравурно выдал марш монтажников. Восторженно проинформировав, что "не кочегары мы, не плотниии…вжиш…", он сразу же запнулся и тихо сгинул, растворившись среди бряцанья инвентаря и треска из третьего-вагонного участка.

На стене гаража призывно рдел транспарант с выведенными жирно буквами:

ТОВАРИЩИ!

Возьмем лопаты и метлы в ручищи, сделаем депо "Монорельс" чище!

Трудящийся народ активно расхватывал лопаты, веерные грабли и садовые пилы. Под транспарантом на кривеньком чурбачке сидел Михалыч и мерно клепал косу. Два парня в синих комбинезонах прикатили тачки с метлами, и к ним сразу же устремился поток блюстителей чистоты. Тетя Фрося придирчиво перебирала лохматые щетки и кисти для побелки. Наконец, вытащив из кучки нужную, она ухватила заляпанное известью ведро и, переваливаясь уткой, заковыляла к ближайшим деревьям. За ней по земле потянулась белая известковая дорожка. Над всем этим беспокойным муравейником карающей десницей бдела Щука. На белом рукаве красовалась алая повязка. К груди она бережно прижимала брезентовую папку. Узрев меня, моментально двинулась навстречу.

— Горшкова!

Я послушно застыла, вперив взгляд в "любимую" начальницу.

— Опоздание на двадцать минут! — с довольным видом сообщила Щука и раскрыла папку. — Исключение из списка на поощрение к Первомаю.

— Но сейчас без десяти девять, — я указала на настенные часы, — наоборот, я даже раньше пришла.

— Я еще позавчера всем сказала прийти в полдевятого. Все пришли вовремя. Кроме Горшковой естественно.

— Капитолина Сидоровна, позавчера я была в отгуле. Мне никто ничего не говорил!

— Ну, так на работу ходить нужно, — пожала плечами Щука. — Я что, обязана бегать по домам сотрудников и уговаривать их приходить вовремя на работу?

Насладившись произведенным эффектом, и не дав мне ответить, она добавила контрольный:

— Иди работай, Горшкова. Твой участок вон там, — она указала на заросший плотным кустарником овраг в конце двора. — Специально для тебя выбирала. И чтоб ты знала…

"…трепал нам кудри ветер высоты и целовали облака слег…вжиш…вжиш…" — внезапно проверещал динамик и опять заткнулся на полуслове. Поэтому концовки начальницы я не расслышала, а она уже удалялась. Я оглянулась: и кто бы сомневался, что мой участок будет самым-самым.

Овраг был глубок словно расселина меж литосферных плит или лунный кратер. Так, во всяком случае, мне показалось. Наш склон (со стороны депо), который предстояло убирать именно мне, сплошняком зарос шиповником, можжевельником и еще какой-то дрянью, донельзя острой и колючей. Моих познаний во всей этой грёбанной ботанике хватало лишь на то, чтобы достоверно отличить кактус от березы. Вроде еще и ежевика росла. Или не ежевика, но тоже что-то противное.

Окончательно пав духом, тем не менее я подхватила грабли и уныло двинулась осваивать вверенный фронт работ. Уже через несколько минут все руки были в царапинах, в волосах запутался можжевелово-ежевичный гербарий, а практически новые спортивные штаны Горшкова, которые я с превеликим трудом натянула на лидочкину задницу, обзавелись затяжками, пятнами и большой дыркой на коленке.

Заросли густо благоухали пылью, затхлой полынью и собачьими экскрементами. Чихнув, я дернулась и с размаху зацепилась граблями за особо толстую стелющуюся ветку, чуть не навернувшись со всей дури в овраг. В последний момент ухватилась за шершавый побег и устояла, зато занозила себе ладонь, и содрала кожу на пальце.

Нет, трудовая повинность — явно не мое.

Еле-еле я выдернула грабли из колючего плена, и дуя на ссадины, чуть не заплакала: здесь, чтобы привести все в порядок, нужна как минимум рота солдат. А я одна и уже куча увечий и потерь. Погрустив немножко, я решила перейти сперва на дальний конец, вроде там не такие дебри, а потом чуть приноровлюсь и вернусь обратно.

Дальние кусты шевелились и оттуда доносились звуки.