Когда все закончилось, и Зоя Смирнова потащила гостей "пить чай", Иван Тимофеевич чуть задержался. Рядом с ним стоял худой небритый паренек, густо заросший черной вьющейся шевелюрой.

— Лидия Степановна, познакомьтесь — это Роберт, тот журналист, о котором мы с вами недавно говорили, — представил он паренька, который смотрел на меня с большим интересом. — Вы тут пообщайтесь, а меня, увы, зовут.

Иван Тимофеевич ушел с остальными, а я оказалась в цепких руках будущей акулы пера.

Я рассказала ему о странном исчезновении Риммы Марковна и появлении ее в закрытом доме престарелых. У Роберта загорелись глаза, и он обещал все разведать максимально быстро, рассказать мне, и главное — без согласования со мной никаких действий не предпринимать. Взамен я пообещала подсказать ему, как подать материал так, чтобы он стал информационной бомбой.

С Робертом мы тоже расстались крайне довольными друг другом.

Народ давно разошелся по домам, высокие гости попили чай и тоже отбыли, а я сидела в огромном пустом кабинете и печатала очередной недостающий протокол.

В кабинете я была одна. Алевтина Никитична ушла с Альбертом за матрасами, а Аллочку отправили в магазин за хлебом на ужин.

Открылась дверь и вошел Иван Аркадьевич:

— Лидия Степановна, — с порога начал он, и голос у него был радостно-приподнятым, — мероприятие прошло просто замечательно! Люди довольны, журналист доволен, а нам теперь будет как отчитаться хотя бы в этой позиции.

— Во всех позициях будет, как отчитаться, — уточнила я.

— А вы домой не идете разве? — удивился Иван Аркадьевич (я перед этим переоделась в спортивный костюм, была в комнатных тапочках).

Ответить я не успела, как дверь распахнулась и в кабинет ввалился вспотевший Альберт. Он тащил три матраса.

— Сюда складывай, — приказала появившаяся из-за его спины Алевтина Никитична.

— Вооот! — хэкнул Альберт, сваливая матрасы.

— Теперь разложи, — приказала Алевтина Никитична, — О! Иван Аркадьевич, ты тоже тут?

— Да вот, зашел посмотреть, как дела, — сказал тот.

— Так что, надо было тебе тоже матрас брать? — спросила Алевтина Никитична, чуть улыбнувшись.

— А вы что, здесь все ночевать собираетесь? — растерянно удивился Иван Аркадьевич.

— А ты как думал? — проворчала Алевтина Никитична и повернулась к Альберту. — А этот матрас вон в тот угол положи, храплю я как пьяный сапожник, чтоб девкам спать не мешать, давай-ка его подальше оттяни.

Мы дружно хихикнули, а Алевтина Никитична продолжила ворчливо, не обращая на нас внимания, — а теперь, Альберт, пошли одеяла и подушки принесем.

Альберт обреченно вздохнул, а я осторожно заметила:

— Алевтина Никитична, а может, не надо одеял и подушек, так переспим?

— Ну да, что же мы должны мучиться, если есть возможность спать нормально? — возмутилась Алевтина Никитична.

— А помнишь, Аля, как мы в детдоме на тоненьких одеялах на полу спали все покотом? — спросил вдруг Иван Аркадьевич.

— Ну, дак это же после пожара было, — отмахнулась Алевтина Никитична. — А так-то всегда приятно на мягеньком поспать и тепленьким укрыться. — Пошли, Альберт.

Они ушли, я продолжила методично набивать текст, как вдруг Иван Аркадьевич тихо сказал:

— Кажется, мы нашли того, кто на вас тогда жалобу написал, Лидия Степановна. И после этого еще две были, я просто не говорил вам.

— И кто это? — от неожиданности и любопытства я аж подпрыгнула и бросила печатать.

— Сначала нужно еще кое-что проверить, потом я скажу, — ответил Иван Аркадьевич, хмурясь, — день-два подождите. Но вот что меня сильно настораживает…

Договорить ему помешала радостная Аллочка, которая ворвалась в кабинет со словами:

— А я хлеб еще горячий купила!

Спать легли мы в два часа ночи, а подъем — в шесть тридцать. И — за работу. Я вчера так вымоталась, что, только положив голову на подушку — вырубилась моментально.

И вот полдня, с шести утра и почти до обеда, я промаялась в размышлениях о словах Ивана Аркадьевича. Кто же та скотина, что написала на меня жалобу? Он-то потом всё расскажет, я даже не сомневаюсь, но просто вот прямо в эту минуту — умираю от любопытства.

Так я томилась почти полдня (но отпахала при этом знатно), а потом мне надоело, и я решила сходить привести себя чуток в порядок.

В дамской комнате кто-то горько плакал, навзрыд.

Я сначала раздумывала — зайти или нет. Было неловко нарушать чужое личное пространство, тем более, если у человека горе, а с другой стороны — туалет общественный, не я зайду, так другие. В общем, я вошла.

В туалете рыдала Зоя Смирнова (!).

— Зоя, ты чего плачешь? — от неожиданности я аж обалдела. — Случилось что?

— Угу, — Зоя нервно высморкалась и принялась с плеском умываться.

— Зоя…? — напомнила я и вытащила расческу из сумочки.

— Сейчас, — Зоя плеснула на лицо еще воды, смывая потекшую тушь, затем подняла на меня заплаканные опухшие глаза с черными, словно у панды, кругами. — Из-за вчерашнего мероприятия.

— Фигасе, — от удивления я аж уронила расческу в раковину умывальника. — Все же хорошо прошло. Начальство довольно, все довольны. Что не так?

— Да не потому! Не потому! — сбиваясь, горячо зашептала Зоя, поминутно бросая косые взгляды на дверь, не зайдет ли кто, — Понимаешь, Лида, после каждого мероприятия я всегда пишу информационный отчет и сдаю Швабре, а потом она сдает его Насонову, второму заму. Там табличка такая, и вот в одной колонке про само мероприятие, а во второй — кто провел. Ну и вот, я все написала, причем расписала так, что "ой", себя поставила ведущей. Ну, как мы с тобой и договаривались. А тут такая Швабра подходит, стала надо мной и спрашивает, что я делаю. Ну, я ответила, что отчет по вчерашнему мероприятию пишу. Она же сверху всё видит. А она прочитала и говорит, вычеркивай себя и пиши мое имя. И еще орать начала.

— А ты?

— А что я?! — вскричала Зоя так, что аж сама испугалась, воровато зыркнула на дверь и опять начала сморкаться и умываться.

— Зоя!

— Да я уже тридцать пять лет Зоя! — она опять зарыдала. — Вычеркнула себя и вписала ее.

— Зачем? — не поняла я.

— Как зачем?! Как зачем! — всплеснула руками Зоя. — Да если я не сделала этого, то она бы меня уволила.

— За что? — удивилась я.

— Нашла бы за что! — вызверилась Зоя. — Вон тебя Щука нашла за что! И искать долго не пришлось. Лида, ты что, не понимаешь?

— Нет, не понимаю, — покачала головой я. — Зоя, если раз уступишь — все время на тебе ездить будут. Нужно отстаивать свою позицию.

— Ой, кто бы говорил! — отмахнулась Зоя, — ты уже себя вон наотстаивала. Щука тебя сегодня-завтра уволит. Уже приказ давно готов. Бабанина только ждут.

— Не сравнивай, — ухмыльнулась я. — Это другое.

— А с бабами твоими! — продолжила шипеть Зоя, утирая слезы. — У нас вон все уже давно шепчутся, как они над тобой издеваются — то документы на столе водой зальют, то орут, то окна открывать запрещают. Так что не тебе меня учить, Лида.

— Шепчутся все, говоришь? — довольно улыбнулась я. — Замечательно!

— Угу, — пробурчала Зоя, еще раз умываясь, — так замечательно, что хочется повеситься.

— Не дрейфь наперед, — подмигнула я Зое. — Пободаемся еще.

Зоя взглянула на меня, как на дурочку, но тактично промолчала. Вытащила тушь и принялась красить ресницы заново.

— Здесь надо красиво поступить, — помолчав, сказала я. — Нужно чтобы Насонов начал Швабре вопросы по результатам мероприятия задавать, причем такие, на которые она сама ответить не сможет. Вот тогда станет понятно, что не она это все делала.

— Ой, Лида! — Зоя плюнула в коробочку с тушью и начала так яростно тереть щеточкой, что я аж испугалась, что коробочка сейчас порвется. — Насонову плевать на такие мелочи. Ему нужно, чтобы был результат. Результат есть — мероприятие провели. А кто его провел — ему не важно. А теперь Швабра получит внеплановую премию, а я буду дальше проводить тупые заседания, посвященные посевной или Кудашхской ГЭС.