Я с комфортом устроилась, перекусила и вытащила листы писчей бумаги — нужно продумать и набросать тезисы доклада. Так-то содержание не представляло для меня, как директора по управлению персоналом из двадцать первого века, никаких проблем, доклады были отточены сотнями совещаний, но здесь главная и самая сложная задача — выдержать все идеологически правильно и, более того, максимально привлекательно для комиссии и моего руководства. Особенно для моего руководства. Начинать отрабатывать бонусы придется уже сейчас.

Я писала, писала, вычеркивала, опять писала, вносила правки. Постаралась использовать и техники НЛП, и переговорные психотехники, и коммуникативные приемы… Процесс неожиданно так увлек, что очнулась я далеко за полночь, да и то, из-за того, что проходившая мимо строгая Лена заметила свет после отбоя. Меня пожурили и отправили спать, невзирая на вялые попытки к сопротивлению. И только уже лежа в кровати, на хрустящей белоснежной простыне, я поняла, насколько вымоталась за эти дни, и физически, и морально.

"А жизнь-то налаживается…", — успела подумать я, прежде чем рухнула в объятия Морфея.

Утро началось, едва рассвело. Бдительная Лена разбудила ровно в шесть.

К половине седьмого я уже входила в стерильную столовую. На завтрак дали салат "Витаминный", с морской капустой и тертой морковкой, жиденькую молочную кашу, пресный омлет, некрепкий чай и кусочек хлеба.

Что ж, вполне ожидаемо. Видимо неизвестная Сима Васильевна прописала Лидочке диету от ожирения.

Покончив со скучным завтраком, я прихватила талоны на диетический обед в столовой нашего депо, и отправилась на работу. В вестибюле глянула на себя в зеркало и осталась условно удовлетворена строгим видом молодой полной женщины в сером офисном сарафане и белой рубашке (две рубашки я не вернула Горшкову, а еще же в химчистке одна, надо на неделе забрать). Берет цвета топленого молока полностью закрывал испорченные волосы. Деловой облик портило весеннее пальто дачной расцветки, но других вариантов все равно не было, придется пока походить, в чем есть, с надеждой, что через пару дней потеплеет.

Моя интуиция не подвела: только я вошла в кабинет и сняла пальто, как в дверном проеме возник Иван Аркадьевич. Оглядев меня, он одобрительно кивнул:

— Лидия Степановна, доброе утро. Как вам наш профилакторий? Удалось отдохнуть?

— Доброе утро, Иван Аркадьевич, — улыбнулась я. — Спасибо вам большое, профилакторий просто замечательный. И сотрудники очень чуткие. А вот отдохнуть особо не удалось.

Видя, как удивленно поморщился Иван Аркадьевич, я скороговоркой продолжила:

— Я доклад написала. Решила не откладывать на рабочий день, вдруг форс-мажор какой возникнет. А так основной текст у меня готов, в течение дня внесу только небольшие правки и отрепетирую речь. Ну… или вдруг какая-то светлая мысль осенит…

— Нет, нет, светлых мыслей нам не надо, — пробормотал Иван Аркадьевич, читая текст моего доклада, и нахмурился. — Так-так-так…

У меня неприятно засосало под ложечкой. Я обреченно стояла, ожидала разгон.

— Ну что ж, Лидия Степановна, — вдруг расцвел улыбкой Иван Аркадьевич, возвращая мне листочек. — Неплохо, очень даже неплохо. И идеологически грамотно, что радует.

Я с облегчением принялась благодарить за такую оценку.

— Осталось теперь хорошо выступить, — заметил Иван Аркадьевич. — Вы выступать перед большой аудиторией не боитесь, я надеюсь?

Я заверила, что не боюсь.

— А заявление в члены Партии вы написали? — вдруг спохватился Иван Аркадьевич.

— Эмммм… — замялась я, вспомнив, что абсолютно не в курсе, была ли Лидочка комсомолкой, — дело в том, что часть моих документов я не могу найти.

— И что? — не понял моего замешательства Иван Аркадьевич, — заявление напишите прямо сейчас, год на кандидатский стаж, проявите себя. За это время мы потихоньку проведем проверку и соберем рекомендации от членов партии.

— Да нет же, не в том дело! — запереживала я. — Я ведь не была в комсомоле!

— Жаль, — нахмурился Иван Аркадьевич, — вы мне показались более сознательной, товарищ Горшкова.

— Осознаю, что заблуждалась, — понурила голову я.

— То, что вы не являетесь комсомолкой, это, конечно, большой минус, — заметил Иван Аркадьевич, — но вам значительно больше двадцати лет, так что наличие значка ВЛКСМ не обязательно. Особенно если есть или будут достижения.

— Достижения будут, — твердо пообещала я и села писать заявление.

В ЗАГС я чуть не опоздала.

Ворвавшись к товарищу Овчинниковой, которая М.И. (кстати, Марьей Ивановной она оказалась, ну кто б сомневался!), меня усадили заполнять какие-то бланки. Пока писала, появился Горшков. Был он скорбно надут и страдальчески кроток. Зато в новом импортном костюме. Даже не поздоровавшись и едва взглянув на меня тихим мученическим взором (пальтишко я предусмотрительно не стала расстегивать, а то не дай бог увидит свою рубашку — истерика на весь ЗАГС обеспечена), сел заполнять нужные строки в заявлении.

Минут через семь мы, наконец-то, поставили свои подписи, заверяющие обоюдное согласие на ликвидацию еще одной ячейки общества, получили квитанцию и молча вышли из кабинета.

Да, фамилию я оставила Горшкова. Дело в том, что среди лидочкиных бумаг я нашла свидетельство о рождении, и там Лидочка значилась как Лидия Степановна Скобелева. Фамилия Скобелева благозвучнее, чем Горшкова. Но из подзабытых уроков истории я помнила, что Скобелев был то ли каким-то весьма левым эсером, то ли условно-оппозиционным меньшевиком, точно не скажу, я их всегда путала, но в любом случае мне противопоказаны любые ассоциации с врагами партии и народа. Я и так для всех странная. А вот Горшкова — простая мужицкая фамилия, как говорится "от сохи, от лопаты". Именно то, что мне сейчас нужно.

Пока шли по длинному-длинному коридору сквозь толпу людей с совершенно разным спектром эмоций: от робкой застенчивости держащихся за руки мечтательных юношей и девушек, радостной гордости отцов новорожденных, до утирающих слезы теток в черных косынках и раздраженно надутых мужчин и женщин, предпочитающих не смотреть друг другу в глаза, — я всё думала, как спросить почти бывшего супруга о судьбе квартиры на Ворошилова, чтобы не вспугнуть.

Пока думала, Гошков развернулся и ушел, старательно пряча взгляд.

Вот ведь…

Обедала я согласно щедро выданным в профилактории талонам.

В соответствии с вердиктом Симы Васильевны, мне полагалось: салат из огурцов, синеватый овощной суп с перловкой, паровой биточек из чего-то условно-рыбного, и неаппетитная даже на вид ячная каша. Все недосоленное. Вместо чая — отвар шиповника.

На десерт выдали морковно-яблочное суфле без сахара, которое я тоскливо тут же отодвинула в сторону, исподтишка бросая голодные взгляды на чужие тарелки.

Внезапно поймав себя на том, что настроение испортилось, я удивилась. В той, прошлой жизни, я придерживалась ЗОЖ, фанаткой, конечно, не была, но старалась не нарушать (вредные привычки в виде курения и ликеров — исключительно в редкие дни отпуска с Жоркой). Я периодически занималась в тренажерном зале, в бассейн ходила дважды в неделю. Каждый вторник — русская баня с можжевеловым или дубовым веником и обязательным "упасть в сугроб" зимой или прыжком в озеро с холодной водой летом. И это, не считая ежеутренней зарядки и регулярных прогулок на свежем воздухе. Фаст-фуд у нас дома был под запретом, за редким исключением. В еде старались придерживаться разумной умеренности. А вот Лидочка была обжорой. И результат — налицо. При ее молодом возрасте выглядит как расплывшаяся тетка, лет на десять старше. И постоянно хочется есть. Точнее — ЖРАТЬ!

"Ну, ничего, Лидия Степановна, вот я за тебя теперь возьмусь", — злорадно пообещала я. После попадания в прошлое, все эти дни было недосуг, силы уходили на элементарное "осмотреться — выжить". Зато сейчас, благодаря Ивану Аркадьевичу и несравненной Симе Васильевне, все условия созданы для приведения этого рыхлого тела в божеский вид. Чем я и собиралась заняться, решительно придвинув к себе стакан с отваром шиповника и мерзкое морковно-яблочное суфле с травянистым вкусом.