— Давай, — согласилась я. — только быстро и кратко. Мне еще сбегать кое-куда надо.

— Лид, слушай, а ты и правда думаешь, что я могу претендовать на повышение? — напряженно спросила Зоя, с подозрением всматриваясь мне в лицо.

— Конечно, — пододвинула к себе тарелку с гречкой я. — Вот смотри, сколько работы делаешь ты? А за сколько результатов отчитывается твоя начальница?

Зоя поперхнулась морковкой и закашлялась.

— Наше руководство довольно — работа выполняется, всем хорошо, — продолжила я, пробуя гречку. — Но плюшки и поощрения за проделанную тобой работу получает твоя начальница. Правильно?

Зоя неуверенно кивнула и вяло поковыряла морковку:

— А что я могу сделать?

— Как минимум можешь сделать так, чтобы наверху было видно, что это — именно твоя работа.

— Швабра не даст, — Зоя расстроенно отодвинула почти нетронутую морковку в сторону и с отвращением посмотрела на рассольник.

— Значит, сделай так, чтобы к данному мероприятию Швабра была непричастна и твоя работа была видна.

— Но у нас нет таких мероприятий! — чуть не плача воскликнула Зоя.

— Почему нет? — с видом Змия-искусителя усмехнулась я. — Завтра планируется большое мероприятие с международным участием. Основное уже оговорено, остались организационные моменты. Если хочешь — скажу Ивану Аркадьевичу, что ты выявила желание помочь. И это мероприятие идет мимо твоего отдела, а значит и Швабра его себе не припишет. Да, побегать, конечно, придется, но зато все плюшки получишь только ты.

— Что нужно делать?! — решительно воскликнула Зоя. Глаза ее горели азартом, ноздри раздувались.

— Тогда слушай внимательно, — принялась рассказывать я. — Вот что сначала нужно сделать…

Быстро покончив с обедом, я позвонила в РОНО, в отдел опеки и попечительства. Переговоры с вежливой сотрудницей много времени не заняли, так что я еще успела забежать к себе и захватить чашку, как велела Алевтина Никитична.

В кабинете, как ни странно, оказалась Базелюк. Она сидела в "чайном" углу и жадно хлебала суп из литровой банки с большим куском хлеба вприкуску, на который толстым слоем было намазано то ли масло, то ли смалец.

— Где это ты полдня ходила? — жуя, спросила Базелюк и кусочек недожёванной пищи вывалился изо рта. Базелюк ловко поймала его на лету и закинула обратно в рот.

Меня аж передернуло.

— Работала, — лаконично ответила я, старательно отводя взгляд от жрущей Базелюк и принялась собирать документы на столе, чтобы спрятать (вдруг коллеги опять поливать мой стол вместе с вазонами вздумают или еще какая фантазия придет им в головы — здесь трудно что-либо прогнозировать).

— Ну, не знаю, на работе мы тебя только рано утром пять минут видели, — заявила Базелюк и шумно втянула еще ложку варева в рот, — хфе фы хофифь?

Я пожала плечами — язык гоблинов и орков не понимаю, что уж поделаешь.

— Капитолина Сидоровна приходила, тебя не было, ругалась, — могучим усилием проглотив еду, наябедничала Базелюк и тяжело уставилась на меня кроличьими глазками, — будет теперь на тебя докладную писать о прогуле.

— Спасибо, Мария Лукинична, — вежливо поблагодарила я. — Я потрясена. Пойду плакать.

— Эй, ты что, опять уходишь? — возмущенно воскликнула мне в спину Базелюк.

Закрывая дверь, я услышала, как что-то грохнулось и послышался горестный матерок Базелюк. По логике, банку с супом уронила.

Следующим пунктом моего производственного вояжа стал кабинет Ивана Аркадьевича.

Отчитавшись о проделанной работе, я согласовала участие Зои Смирновой в завтрашнем мероприятии и заторопилась обратно в кабинет.

Уже на подходе к кабинету я услышала душераздирающий крик Аллочки.

Вечерняя улица густо и одуряюще благоухала цветами. Трава на газонах перла вверх так яростно, что ее не успевали подрезать. Газон между Домом пионеров и райкомом партии по площади, на мой взгляд, равнялся примерно Люксембургу, а по консистенции напоминал августовское звездное небо где-то над аравийской пустыней, с одним только отличием, что вместо льдистой чернильности макрокосма здесь была мягкая изумрудная зелень, а вместо звезд — похожие на цыплят одуванчики.

Город потихоньку начинал готовиться к праздникам, и над проспектом уже растянули огромный транспарант:

Труд в СССР — есть дело чести, славы, доблести и геройства!

"Ага, а еще труд создал из обезьяны человека", — утомленно отреагировала я. — "Если принять данный тезис за аксиому, то мы с Аллочкой и Алевтиной Никитичной теперь, как минимум — боги: остаток дня и еще кусок вечера отпахали прям ударно так, по-стахановски".

Я невесело брела домой, плечи и спина жутко болели, пудовые руки-ноги отваливались, а голова разрывалась. Зато в копилку дела чести, совести и геройства я могла бы удовлетворенно добавить, что мы рассортировали всё "по полочкам" и подготовились на завтра. Если же откинуть физическую усталость, то поводов для плохого настроения не было. Но все равно внутри меня словно грыз какой-то червячок.

Я прокрутила все события сегодняшнего дня и, наконец, опять вспомнила один странный эпизод: я шла по коридору и услышала аллочкин крик, когда я вбежала в кабинет — Аллочка моментально заткнулась. На вопрос, что случилось, она ответила, что, пока не было Алевтины Никитичны, она хотела вытереть пыль на одном из тюков с документами и на нее упал огромный паук.

Ну, это я прекрасно понимаю. Сама боюсь всевозможных тараканов, пиявок и прочих крокозябриков со страшной силой. Так что объяснение можно было бы принять. Если бы не одно "но". Аллочка объяснила все логично и даже местами взволнованно, но при этом в глаза не смотрела и при абсолютной бледности лица щеки и уши у нее пошли красными пятнами. А еще я заметила у нее в кармане очертания как попало сложенного листка. Хотя, может, я ошибаюсь и листок этот смятый она с собой носит постоянно, а кричала действительно из-за паука?

Размышляя таким образом, я добрела до своего двора.

У моего подъезда три первоклашки играли "в резиночку". Две держали, а третья, самая тоненькая, с конопушками и большими бантами — прыгала. Высоту резинки они уже подняли на уровень "по пояс", но малявка все равно как-то умудрялась прыгать. Ее смешные косички весело подпрыгивали в такт, и я даже остановилась полюбоваться мастерством малолетней попрыгуньи, сама в детстве никогда выше, чем "до попы" пройти не могла, а она легко прошла. Причем остальные мелкие подняли крик, что "был заступ" и заставили ее перепрыгивать заново. И опять она с легкостью все прошла.

Я восторженно, с умилением, наблюдала, когда меня окликнули по имени.

Я оглянулась — соседка баба Варя сидела на своем "дежурном" месте — на лавочке у подъезда.

— Добрый вечер, — устало поздоровалась я и приветливо улыбнулась.

— Добрый, добрый, — закивала баба Варя, не поддержав мою улыбку, и сходу выдала. — Вот ты на работе всё сидишь, Лида, а к тебе тут приезжали.

— Племянник двоюродной тети мужа сестры из деревни? — не смогла не съёрничать я (усталость таки брала свое).

— Да нет же! — укоризненно покачала головой старушка и всплеснула руками, — опиюс приезжал.

— В смысле опиюс? — удивилась я и чуть не выронила сетку с продуктами, — он же знает, что Ольга отсюда выехала.

— Да нет, к тебе он приезжал, — неодобрительно посмотрела на меня баба Варя, мол, смотри, девка, допрыгаешься.

Мда уж…

Надо было, наверное, таки сходить к нему. А то теперь все соседи чёрте в чем меня подозревать будут.

И что ему так прям срочно от меня надо?

Квартира, как обычно, встретила меня уютным покоем.

Я включила моментально загудевшую колонку (от Зинаиды Валерьяновны, видимо, осталась, в нашем доме горячей воды не было, но я точно не знала — это потому, что ее отключили на летний сезон или вообще, не было. В коммуналке на Механизаторов, на кухне, был старый титан, который топили дровами или углем).