— Пятныш, — сказала она, наклоняясь к нему, с трудом говоря из-за крови, — лежать. Лежать, говорю тебе! Перестань! Ох, скалы! — воскликнула она, когда Пятныш, подпрыгнув, попал ей по окровавленному лицу.

Файер схватилась за разум щенка и успокоила его.

— Ну, наконец-то, — страдальчески вздохнула девочка и уселась прямо на мраморный пол рядом с Пятнышом, потом ощупала щеки и нос на предмет повреждений и, поморщившись, убрала с лица слипшиеся волосы. — Папа расстроится.

Как и раньше, девочка довольно удачно — на удивление удачно — закрывала разум от Файер, но та поняла ее чувства достаточно хорошо, чтобы высказать догадку.

— Потому что ты стала меня защищать?

— Нет, потому что забыла, что нужно прикрываться левой рукой. Он мне все время напоминает. Кажется, нос сломан. Он меня накажет.

Едва ли Гарана можно было назвать олицетворением доброты, но все же Файер представить себе не могла, чтобы он наказывал ребенка за проигрыш в драке по крайней мере с восемью противниками.

— Потому что тебе сломали нос? Конечно, нет.

— Нет, — печально вздохнула девочка, — потому что я затеяла драку. Он мне запретил. И потому что не пошла на уроки. Мне сейчас надо быть на уроках.

— Ну что ж, дитя, — Файер едва поборола улыбку. — Мы уже послали за целителем.

— Просто этих уроков так много, — продолжала девочка, пропустив замечание о целителе мимо ушей. — Если бы папа не был принцем, их бы столько не было. Верховая езда мне нравится, но история просто убивает. И он не разрешает мне ездить на его лошадях, вообще никогда. Мне можно только давать им имена, а ездить нельзя, и теперь дядя Гаран расскажет ему, что я прогуляла уроки, и папа так никогда и не позволит. А вам папа разрешает ездить на своих лошадях? — Девочка задала вопрос таким трагическим тоном, будто ожидала получить какой-то ужасный ответ.

Но Файер не могла ответить, потому что у нее отвисла челюсть, а мозг был занят тем, что пытался собрать в одно целое кусочки того, что, как ей показалось, она уже поняла. Девочка с темными глазами и волосами, с разбитым лицом, дядя Гаран и отец-принц, да еще необычайная способность закрывать разум.

— Я всегда езжу только на своей собственной лошади, — наконец выдавила она из себя.

— Вы видели его лошадей? У него их куча! Он обожает лошадей.

— Кажется, я видела только одну, — проговорила Файер, по-прежнему отказываясь верить и наспех производя расчеты во внезапно неповоротливом уме.

— Толстушку? Это кобыла. Папа говорит, что воины предпочитают жеребцов, но Толстушка такая бесстрашная, что он не променяет ее ни на какого жеребца. Он говорит, что вы тоже бесстрашная. И что вы ему жизнь спасли. Я поэтому вас защищала, — добавила она, снова помрачнев от нахлынувших мыслей, и еще раз ощупала нос. — Может, и не сломали. Может, просто своротили. Как думаете, так он меньше рассердится?

Файер сжала лоб ладонями:

— Сколько тебе лет, дитя?

— Зимой будет шесть.

Через двор к ним в сопровождении улыбающегося целителя в зеленых одеждах подбежал Нил.

— Леди Файер, — кивком поприветствовал ее целитель и нагнулся к девочке. — Принцесса Ханна, думаю, вам лучше всего пойти со мной в лазарет.

Пока они шли к замку, малышка все что-то болтала, гундося. Пятныш помедлил мгновение, а потом побежал вслед за ними.

Файер, по-прежнему изумленная, повернулась к стражам.

— Почему мне никто не сказал, что у командующего есть дочь?

— Он вроде как держит это в секрете, — пожала плечами Мила. — До нас одни только слухи доходили.

Файер вспомнила женщину с каштановыми волосами, выходившую из оранжереи.

— А ее мать?

— Говорят, что умерла, миледи.

— Давно?

— Не знаю. Муза знает, наверное, или принцессу Клару спросите.

— Что ж, — Файер попыталась вспомнить, чем была занята, когда все случилось. — Думаю, стоит пойти куда-нибудь, где не слышно этих птичьих криков.

— Мы шли в конюшни, миледи.

Ах, да, в конюшни, повидать Малыша. И остальных лошадок, у многих из которых, по-видимому, такие же емкие, говорящие имена.

Файер могла бы сразу же выспросить у Клары, каким это образом у двадцатидвухлетнего принца оказался тайный ребенок почти шести лет, однако она решила дождаться, пока закончится кровотечение, и пошла к Гарану.

— Ваша сестра говорила, что вы слишком много работаете.

Он оторвал взгляд от длинного стола, заваленного бумагами, и прищурился.

— Так и есть.

— Составите мне компанию на прогулке, ваше высочество?

— Зачем вам понадобилось со мной гулять?

— Потому что я пытаюсь решить, что о вас думать.

Брови Гарана взлетели вверх.

— Значит, это проверка? Захотелось развлечения?

— Мне все равно, я просто иду гулять. Пять суток не выходила на улицу.

Повернувшись, она вышла из комнаты и двинулась по коридору, с удовлетворением почувствовав, как он миновал ее охранников и пошел следом.

— Я тоже пытаюсь решить, — заявил он явно недружелюбным тоном.

— Справедливо. Если вы сами ожидаете развлечения, можем зайти ко мне за скрипкой.

— За скрипкой, — фыркнул он. — Да, я о ней слышал. Бриган полагает, мы тут все сделаны из денег.

— Думаю, вы обо всем слышите.

— Это моя обязанность.

— Тогда, возможно, вы сможете объяснить, почему мне никто не рассказывал о принцессе Ханне.

Гаран бросил на нее косой взгляд.

— А какое вам дело до принцессы Ханны?

Разумный вопрос, и он надавил на больное место, в наличии которого Файер себе еще пока не призналась.

— Просто удивляюсь, почему ни королева Роэн, ни лорд Брокер ни разу о ней не упоминали.

— А почему они должны были о ней упоминать?

Файер потерла шею под платком и вздохнула, теперь понимая, почему из всех людей на свете решила завести этот разговор именно с Гараном.

— Мы с ее величеством не держим друг от друга тайн, — начала она, — и Брокер делится со мной всем, что становится ему известно. Вопрос не в том, почему они о ней не упоминали, а в том, почему им не разрешили о ней упоминать.

— А, конечно! — сказал Гаран. — Ведь это же разговор о доверии.

Файер глубоко вздохнула:

— Зачем, делать из ребенка тайну? Ведь это всего лишь ребенок.

Мгновение Гаран молча раздумывал, то и дело поглядывая на спутницу. Он вел ее через центральную дворцовую площадь, и она охотно позволила ему выбирать маршрут, потому что по-прежнему то и дело терялась в лабиринтах дворцовых переходов: не далее как сегодня утром, направляясь в кузницу, почему-то очутилась в прачечной.

— Всего лишь ребенок, — наконец заговорил Гаран, — но о ней молчат с самого ее рождения. Первые четыре месяца не знал даже сам Бриган.

— Почему? Ее мать — жена врага? Или друга?

— Ничья она не жена. Просто служанка при конюшнях.

— Тогда зачем…

— Девочка — третья в очереди на престол, — очень тихо произнес Гаран, — да еще дочка Бригана. Не Нэша, не Клары, не моя — а Бригана. Вспомните, что было шесть лет назад, миледи. Если, как вы утверждаете, вас воспитывал Брокер, вы в курсе, какой опасности подвергся Бриган, стоило ему вступить во взрослую жизнь. Он был единственным при дворе, кто открыто выражал ненависть к Кансрелу.

Это заставило Файер замолкнуть и со стыдом прислушаться к рассказу.

— Она ходила за его лошадьми. Ему едва исполнилось шестнадцать, а она была хорошенькая; не очень-то много радости выпадало в те дни на его долю. Ее звали Роза.

— Роза, — машинально повторила Файер.

— Про них не знал никто, кроме нас четверых: Нэша, Клары, Роэн и меня. Бриган молчал о ней ради ее же безопасности. Хотел жениться, — Гаран коротко усмехнулся. — Болван, романтичный до невозможности. К счастью, жениться он не мог и не распространялся о ней.

— Почему — к счастью?

— Королевский сын и девушка, которая спит на конюшне?

Файер подумалось, что люди, на которых хочется жениться, итак встречаются в жизни нечасто. Как же ужасно тогда встретить такого человека и потерять только потому, что его постель застлана соломой, а не пуховыми перинами.