Но все обошлось, ничего не случилось — Нэш отчаянию старался закрыть свой разум.

— Рад встрече, миледи, — с ощутимым усилием сказал он, положил руки на плечи братьев и вместе с ними вышел из зала, вскоре скрывшись из виду.

Файер была впечатлена. Вздохнув с облегчением, она привела чувства в порядок, и тут в самый последний момент в глаза ей бросилось что-то блестящее на поясе у уходящего Бригана.

Рукоятка его меча. Меча командующего королевским войском. И в то самое мгновение Файер поняла.

Бриган делал ужасные вещи. Этим мечом в горах он убивал людей. Он готовил воинов к резне. В его руках была огромная разрушительная сила, как и у его отца, но он не использовал эту силу так, как отец. По правде говоря, он никак не хотел ее использовать. Но он сделал свой выбор, чтобы не дать другим натворить еще большего зла.

Его сила тяготила его. Он смирился с этим.

И он был совсем не похож на отца. Как и Гаран с Кларой, как и Нэш, в конечном счете. Не все сыновья похожи на своих отцов. Каждый сам выбирает, каким станет человеком.

И не все дочери похожи на своих отцов. Каждая выбирает сама, каким станет чудовищем.

Файер посмотрела на свое лицо, прелесть которого внезапно размыло замутившими взгляд слезами. Она поморгала, прогоняя их.

— Я боялась стать Кансрелом, — вслух сказала она своему отражению. — Но я не Кансрел.

— Любой из нас мог бы сказать вам это, миледи, — раздался сбоку ласковый голос Музы.

Файер посмотрела на капитана своей охраны и рассмеялась, потому что знала теперь, что она не Кансрел, а лишь она сама. Не нужно ни за кем следовать, она сама будет выбирать дорогу. А потом смех оборвался, потому что внезапно ее привел в ужас путь, который она сейчас выбирала. Я не могу, подумала Файер. Я слишком опасна. Я только все испорчу.

«Нет, — тут же возразила она себе. — Я уже снова забываю, что я не Кансрел. С каждым следующим шагом я буду сама создавать себя. И быть может, собственная сила всегда будет ужасать меня, быть может, я никогда не стану тем, чем хотела бы стать.

Но я могу остаться здесь и сделать себя тем, чем должна стать.

Трата — преступление. Я использую свою силу, чтобы исправить то, что натворил Кансрел. Чтобы сражаться за Деллы».

Хотя Файер немало слышала о политических играх королевства, оказалось, что она знала все только в общих чертах — теперь, когда в голове выстроилась точная и детальная карта Делл, она это понимала. Ключевыми стратегическими пунктами были Столица, поместье Мидогга на пиккийской границе и земли Гентиана в южных горах, под рекой, близ Половодного форта. Между ними тоже было много всего важного: множество крепостей и форпостов Бригана, имения знатных лордов и дам, держащих крошечное войско и то и дело меняющих сторону, Большие горы на юге и западе, Малые горы на севере, Крылатая река, Пиккийская река, высокая, плоская равнина к северу от Столицы, называемая Мраморным плато. Скалистые пятачки нищеты, болота насилия и грабежа, пустоши — пейзажи и ориентиры, призванные стать краеугольным камнем в войне между Нэшем, Мидоггом и Гентианом.

Задача день ото дня менялась — Файер никогда не знала заранее, кто в этот раз попался в руки воинам Гарана и Клары: пиккийские контрабандисты, просто воины Мидогга или Гентиана или их посыльные; слуги, которым когда-то довелось на них работать, возможные шпионы лордов или их союзников. Файер пришла к выводу, что в королевстве, балансирующем на вершине кучи постоянно меняющихся альянсов, самым важным товаром является информация. Деллы шпионили за своими друзьями и за своими врагами, да что там, они шпионили даже за своими шпионами. Впрочем, остальные стороны поступали точно так же.

Самый первый, кого к ней привели, — старый слуга одного из соседей Мидогга, — увидев ее, открылся шире некуда и принялся озвучивать все, что только приходило ему в голову.

— Принц Бриган впечатлил обоих лордов, и Мидогга, и Гентиана, — рассказывал старик, уставившись на нее и мелко дрожа. — Оба, как и принц, последние несколько лет покупают лошадей и собирают войска, нанимают горный народ и мародеров. Они уважают принца как противника, миледи. А вы знали, что в войске лорда Мидогга есть пиккийцы? Здоровые такие, бледнокожие детины, вечно слоняются по его землям.

«А это легко, — подумалось Файер. — Ты просто сидишь, а они сами все выбалтывают».

Но Гарана это не впечатлило.

— Он не сказал нам ничего, чего бы мы не знали. Вы пробовали вытянуть из него еще что-нибудь — имена, места, секреты? Откуда вам известно, что мы узнали все, что знает он?

Следующие двое оказались не столь общительными — это были осужденные шпионы, сильные и умеющие себя ограждать. У обоих лица в багровых синяках, оба тощие, один горбится, хромает и морщится, откидываясь на стуле, словно на спине у него тоже раны или синяки.

— Как вы получили эти раны? — с подозрением спросила она. — И где? — Но они сидели перед ней молча, с каменными лицами глядели в сторону и не ответили ни на этот вопрос, ни любой другой из тех, что она задавала.

Когда допрос закончился и шпионов снова отправили в темницы, Файер извинилась перед Гараном, который присутствовал при допросе.

— Они были слишком сильны для меня, ваше высочество. Я ничего не могла добиться.

Гаран угрюмо посмотрел на нее поверх пачки бумаг.

— А вы пытались?

— Конечно.

— В самом деле? И насколько упорно? — сжав губы, он поднялся из-за стола. — Я не намерен тратить впустую ни время, ни силы, леди Файер. Когда вы соберетесь работать по-настоящему, дайте мне тать.

Сунув бумаги под мышку, он толкнул дверь и вышел из комнаты для допросов, оставив Файер один на один с собственным негодованием. Конечно, он был прав. Она действительно не пыталась по-настоящему. Ткнулась в их мысли, увидела, что они закрыты, и ничего не сделала, чтобы проникнуть силой. Даже не попыталась заставить посмотреть себе и лицо. Как? Неужели от нее и вправду ожидали, что и на будет сидеть и мучить и так уже ослабевших от жестокого обращения людей?

Подскочив, она побежала за Гараном. Он обнаружился в своем кабинете — сидел и с маниакальной скоростью строчил закодированное послание.

— У меня есть правила, — сказала она ему.

Он перестал писать и выжидающе поднял на нее ничего не говорящий взгляд.

— Если вы приводите мне старика-слугу, который добровольно пошел с воинами туда, куда его повели, которого никогда не судили и ни в чем не обвиняли, — говорила Файер, — я не стану вторгаться в его разум. Я буду сидеть перед ним и задавать вопросы, и если мое присутствие сделает его разговорчивей, что ж, прекрасно. Но я не буду заставлять его открывать что-то, чего он открывать не хочет. Кроме того, — добавила она, повышая голос, — я не стану вторгаться в разум тех, кого морили голодом и избивали в ваших казематах, кому отказывали в лекаре. Я не стану манипулировать пленником, с которым вы жестоко обращались.

Гаран откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди:

— Что ж, забавно! Ваша собственная власть над ними — тоже жестокое обращение, вы сами так говорили.

— Да, но моя жестокость — во благо. С вашей не так.

— Это не моя жестокость. Там не я отдаю приказы; и представления не имею, что происходит в темницах.

— Ну так если хотите, чтобы я их допрашивала, придется вам это самое представление получить.

К чести Гарана, в обращении с делийскими пленниками после этого многое переменилось, Один из самых немногословных после допроса, в котором Файер не удалось выяснить абсолютно ничего, отдельно поблагодарил ее за это.

— Никогда еще мне не было так приятно сидеть в темнице, — признался он, меланхолично пожевывая зубочистку.

— Чудесно, — проворчал Гаран, когда пленника увели. — Теперь мы прославимся своей добротой к нарушителям закона.

— Едва ли тюрьма, в которой заключенных допрашивает чудовище, способна заслужить добрую славу, — тихо отозвался Нэш. Конечно, некоторые были в восторге от ее присутствия, в таком восторге, что не заботились о том, что выбалтывали; но по большей части Нэш был прав. К ней приводили десятки, сотни шпионов, контрабандистов и воинов, которые шли угрюмо, иногда даже боролись со стражами, так что их приходилось тащить волоком. Она спрашивала их без слов. «Когда ты последний раз говорил с Мидоггом? Что он тебе сказал? Повтори каждое слово. Кого из наших шпионов он пытается переманить? Кто из наших воинов предатель?» Сделав глубокий вдох, она заставляла себя изворачиваться и давить — иногда даже угрожать. «Нет, ты снова лжешь. Еще одно лживое слово, и тебе станет больно. Ты ведь знаешь, что я могу сделать тебе больно, правда?»