— Но обманули не тебя, Файер, — сказала Роэн. — Почему же тебе так больно?

— Разве мы бы сейчас воевали, если бы из-за вас двоих Накс не уничтожил своего командующего? Разве не все мы обмануты?

— Ты полагаешь, — сказала Роэн с растущим раздражением, — что королевство тогда ожидал бы мир?

И Файер поняла, сквозь боль и дрожь, почему ее это так мучает. Дело не в войне, не в Арчере и не в Бригане. Не в наказании, которого не предвидели преступники. Дело в жене Брокера, Элисс; всего лишь в том, что Брокер сделал с Элисс. Файер думала, что у нее было два отца, которые полностью противоположны друг другу. Но, даже понимая, что ее злой отец был способен на доброту, она никогда раньше не допускала мысли, что ее добрый отец может быть способен на жестокость и бесчестие.

Внезапно она поняла, как бесполезно судить о вещах вот так, в черно-белом цвете. Простых людей в этом мире не бывает.

— Я устала узнавать правду, — сказала она.

— Файер, — сказал Брокер хриплым от стыда голосом, какого она никогда не слышала раньше. — Я не сомневаюсь в твоем праве на гнев.

Она посмотрела Брокеру в глаза, так похожие на глаза Бригана.

— Кажется, я больше не гневаюсь, — сказала она тихо, убирая волосы от лица. — Бриган отослал вас, потому что разозлился?

— Он разозлился. Но нет, отослал он нас не поэтому.

— Там было слишком опасно, — сказала Роэн, — для пожилой женщины, мужчины в коляске и беременной помощницы.

Опасно. А он остался там совсем один, на войне, свыкаться с правдой о своем отце и истинном положении вещей, и ему даже не с кем поговорить. А она оттолкнула его словами нелюбви, лживыми словами. Взамен он послал ей Малыша, каким-то образом поняв, что тот ей нужен.

Файер охватил всеобъемлющий стыд.

Видимо, если уж ей суждено любить человека, который всегда там, где ее нет, бедным выздоравливающим пальцам пора привыкать держать ручку. Это она и написала ему первым делом в письме, которое отправила тем же вечером.

Весеннее таяние началось рано. В тот день, когда Первое и Второе, покинув Половодный форт, отправились на север, снег уже съежился, превратившись в неровные, обледеневшие бугры, и повсюду слышался звук текущей воды. Река ревела.

Войско Гентиана, стоящее у Половодного форта под предводительством одного из пиккийских военачальников Мидогга, теперь уже запачкавшихся и не таких белокожих, так и не сдалось. Оголодав и потеряв всех лошадей, они проделали нечто куда более отчаянное и глупое: попытались сбежать пешком. Нэшу было нелегко отдавать нужную команду, но ему пришлось, ведь, позволь он им уйти, они нашли бы путь к Мидоггу и его войску на Мраморном плато. Это была настоящая бойня. К тому времени, как они сложили оружие, их осталось лишь несколько сотен, а ведь несколько месяцев назад у противника было пятнадцать тысяч воинов.

Нэш отстал, чтобы организовать переправку пленных и раненых обратно в Половодный форт. Файер помогала целителям Гентиана. Их нужда в ней была нескончаема. Она стояла на коленях в сверкающей воде, что стекала по скалам в пасть вечно голодной реки, и держала воина за руку, пока он умирал.

Файер, ее стражники, несколько целителей, оружейники и другие слуги — а еще, в отдалении, серая в яблоках лошадь — двинулись на север вслед за Первым и Вторым.

Они миновали Столицу почти вплотную, так близко, что видели реку, вздувшуюся почти вровень с мостами. Файер изо всех сил потянулась к Ханне и Тесс, но, хоть и могла даже разглядеть черные башенки дворца, поднимающиеся над неразличимыми зданиями, мысленно коснуться их не смогла. Они были слишком далеко.

Вскоре после этого они приблизились к обширному северному лагерю, который раскинулся пугающе близко к городу. Зрелище было безрадостным: на пустынном склоне толпились старые отсыревшие палатки, некоторые из них расположились посреди недавно образовавшихся ручьев. Между палаток молча бродили изможденные воины Третьего и Четвертого. При появлении Первого и Второго их лица медленно и неуверенно осветились, как будто они не сразу решились поверить в миражом возникшее из ниоткуда верховое подкрепление, которое поднимало такие брызги, будто выплыло из озера. Следом лагерь охватило тихое, усталое ликование. Друзья и чужаки обнимали друг друга. Кое-кто из Третьего и Четвертого прятал невольные, скупые слезы.

Файер попросила воина из Третьего проводить ее в полевой госпиталь и взялась за дело.

Целительские на северном фронте были размещены на юге, позади лагеря, в наскоро сколоченных деревянных бараках, полом которым служил плоский камень Мраморного плато. А значит, пол сейчас был скользким от сочащейся воды, а в некоторых местах — от крови.

Она быстро поняла, что ее обязанности здесь будут не тяжелее и вообще не слишком отличны от тех, к каким она привыкла. Распустив волосы, она двинулась по рядам пациентов, останавливаясь у тех, кому требовалось больше, чем просто ее присутствие. В целительских, словно свежим ветерком, повеяло надеждой и облегчением, так же как в лагере с прибытием подкрепления, только здесь все это было ее деянием, и только ее. Как странно было осознавать это. Как странно быть в силах заставлять людей чувствовать нечто, чего она сама не чувствует; а потом улавливать отблески этих чувств в их общем сознании и самой начинать чувствовать.

Через бойницу в стене она увидела, как через лагерь к помещениям больницы несется знакомая лошадь с всадником. Бриган натянул вожжи у ног Нэша и скатился с седла. Два брата обхватили друг друга и крепко сжали в объятиях.

Вскорости Бриган ступил в целительские и прислонился к дверному косяку, через комнату молча глядя на Файер. Сын Брокера с ласковыми серыми глазами.

Она отбросила все попытки соблюсти приличия и бросилась к нему.

Через некоторое время какой-то нахальный парень с ближней койки сказал вслух, что он не склонен верить толкам, будто дама-чудовище собирается выйти замуж за короля.

— И с чего бы ты так подумал? — спросил другой, лежащий через койку от первого.

Файер и Бриган не разжали рук, но Файер рассмеялась.

— Ты похудел, — сказала она ему между поцелуями. — И цвет лица у тебя плохой. Ты нездоров.

— Это просто грязь, — сказал он, сцеловывая слезы с ее щек.

— Не шути. Я чувствую, что ты приболел.

— Это лишь усталость, — сказал он. — О, Файер, я рад, что ты здесь, но не уверен, что тебе следовало приезжать. Это не крепость. Они нападают, когда хотят.

— Что ж, раз нападают, то я обязана была приехать. Я могу принести слишком много пользы, чтобы отсиживаться.

Он обнял ее крепче.

— Сегодня вечером, когда закончишь, ты найдешь меня?

«Найду».

Снаружи позвали командующего. Бриган вздохнул.

— Приходи прямо в штаб, — сухо сказал он, — даже если под дверью будет очередь. Мы никогда не увидимся, если будешь ждать момента, когда я никому не понадоблюсь.

Потом Бриган вышел на зов, и она услышала, как он восклицает с возрастающим, удивлением:

— Скалы, Нэш! Что это там, неужели речная кобыла? Ты ее видишь? Тебе приходилось хоть раз в жизни видеть такую красавицу?

Королевское войско на северном фронте теперь увеличилось почти вдвое. Было решено наутро провести мощное наступление против Мидогга. Все понимали, что эта битва определит дальнейший ход войны. Тем вечером в лагере установилась тревожная тишина.

Файер, оторвавшись от работы в целительских, шла между палаток сквозь липкие обрывки тумана, поднимавшегося от воды; стража держалась поблизости. Воины были неразговорчивы; их глаза, расширенные и уставшие, следили за ней, куда бы она ни шла.

— Нет, — сказала она, когда стражники попытались преградить дорогу человеку, потянувшемуся к ней. — Он не желает мне зла. Никто здесь не желает мне зла, — оглядевшись, с уверенностью добавила она.