Я делаю это ради Делл, снова и снова убеждала себя Файер, когда стыд и страх перед тем, что она способна на такие издевательства, вводили ее в ступор. Я делаю это, чтобы защитить Деллы от тех, кто их разрушит.

— Сдается мне, — поделился с ней пленник, пойманный за продажей Гентиану мечей и кинжалов, — что в числе король выигрывает у обоих лордов. А вам так не кажется, миледи? Известно, сколько у Мидогга на самом деле воинов?

Этот малый раз за разом высвобождался из ее хватки — в один момент он был вежлив, мил и бездумен, а через мгновение разум его стряхивал оцепенение, и он, испуганно всхлипывая при взгляде на нее, принимался бороться с кандалами на запястьях и лодыжках.

Она потянулась к его мыслям, отбрасывая его собственное пустое любопытство и стараясь выдавить реальные знания.

— Расскажите мне о Мидогге и Гентиане. Они собираются напасть летом?

— Не знаю, миледи. До меня доходили одни лишь слухи.

— Вы знаете, сколько людей у Гентиана?

— Нет, но мечей он скупает немерено.

— Это сколько? Говорите точнее.

— Я не знаю точнее, — ответил пленник, еще правдиво, но уже начиная снова высвобождаться, осознавать, где находится и что происходит. — Мне больше нечего вам сказать, — внезапно объявил он, глядя на нее широко распахнутыми глазами и начиная трястись. — Мне известно, кто вы. Я не дам вам меня использовать.

— Мне совершенно не хочется вас использовать, — устало ответила Файер, хоть на мгновение позволив себе высказать то, что накопилось в душе. Подергав оковы на запястьях, выбившийся из сил пленник со вздохом и сопением откинулся на стуле. Файер долго смотрела на него, а потом, протянув руку, сняла с головы платок, и ее волосы тяжело рассыпались по плечам. Их яркость поразила несчастного, он уставился на нее, раскрыв рот от изумления; и в это же мгновение она снова потянулась к его разуму и на этот раз с легкостью овладела им.

— Какие слухи о планах лордов до вас доходили?

— Ну, миледи, — преображенный, начал он, весело улыбаясь. — Я слышал, что лорд Мидогг хочет стать королем Делл и Пиккии, а потом на пиккийских кораблях выйти в море и найти новые земли, которые можно завоевать. Мне это один торгаш из Пиккии рассказал, миледи.

«Я совершенствуюсь, — подумала Файер. — Уже начинаю учиться дешевым, отвратительным маленьким хитростям».

Мышцы ее разума становились все более тренированными, вместе с практикой приходили сила и скорость. Ей становилось все легче — все удобнее — управлять людьми.

Но так она узнавала одни лишь расплывчатые намерения напасть когда-нибудь на что-нибудь, случайные порывы ненависти против Нэша или Бригана, иногда и против себя. Молниеносные перемены в составе союзников, который так же быстро менялся снова. Она, как и Гаран с Кларой, как и все остальные, ждала, когда же им откроется что-нибудь точное, какой-нибудь грандиозный коварный план, способный послужить призывом к действию.

Все они с одинаковым нетерпением ждали перемен. Но временами Файер просто отчаянно хотелось, чтобы ей хоть изредка позволяли на мгновение остаться в одиночестве.

Файер появилась на свет летом, и в июле наступил ее день рождения — но прошел он без особой шумихи, потому что она никому о нем не сказала. Арчер с Брокером прислали цветы, которые вызвали у Файер невольную улыбку, потому что они придумали бы что-нибудь другое, если бы только знали, какое количество придворных и горожан присылает ей цветы — постоянно, бесконечно, все больше и больше цветов — с тех пор, как два месяца назад она приехала во дворец. Ее покои вечно напоминали цветник. Она бы выбросила все эти срезанные орхидеи, лилии и изящные, длинные розы, ведь внимание ей было неинтересно, вот только ей безумно нравились цветы, нравилось жить в окружении их красоты. Оказалось, что у нее ловко получается сочетать их по оттенкам.

Король цветов не присылал. Его чувства не прошли, но умолять ее выйти за него замуж он перестал. Даже попросил ее научить его защищаться от чудовищ, и через несколько дней, а потом и недель, проведенных по разные стороны дубовой двери, она научила его тому, что он и так знал, но не мог вспомнить без толчка со стороны. Намерение, фокус и самоконтроль. Практика и новоприобретенная хмурая привычка держать себя в руках укрепили ум короля, и они перенесли уроки в его кабинет. Теперь можно было не бояться, что его потянет коснуться ее — разве что после лишнего бокала вина. Такое иногда случалось. Пьяные слезы Нэша выводили Файер из себя, но, по крайней мере, так его легко было контролировать.

Конечно, стоило им оказаться вместе, как весь дворец замечал и начинал судачить. В колесе слухов появилась надежная спица — все были уверены, что в конце концов король женится на чудовище.

Большую часть июля Бриган провел в разъездах. Он постоянно приезжал и уезжал, и теперь Файер понимала куда. Не считая того, что он очень много времени проводил с войсками, принц встречался с людьми: лордами, дамами, дельцами черного рынка, с друзьями и врагами, заручаясь поддержкой то одного, то другого, проверяя, кто остался верен. Иногда то, чем он занимался, иначе как шпионажем назвать не получалось. Иногда ему приходилось выбираться из ловушек, в которых он вольно или невольно оказывался, и он возвращался с перевязанной рукой, фингалом или, как однажды, трещиной в ребре, при которой любой вменяемый человек не стал бы ездить верхом. Некоторые из передряг, в которые ввязывался Бриган, спешно покидая дворец, казались Файер особенно кошмарными. Ведь наверняка можно было бы найти кого-нибудь другого для переговоров с продавцом оружия, который был известен тем, что периодически выполнял для Мидогга поручения преступного свойства. Наверняка кого-нибудь другого следовало послать в полное воинов отдаленное поместье Гуннера, сына Гентиана, в южных горах, чтобы растолковать тому, что будет, если Гуннер останется на стороне отца.

— Просто у него слишком хорошо получается, — объяснила Клара, когда Файер высказала сомнение в целесообразности этих встреч. — У него получается убеждать людей в том, что они хотят того же, что и он. А где не убедить словами, там поможет меч.

Файер вспомнила двоих воинов, которые подрались из-за нее в тот день, когда она присоединилась к Первому войску, вспомнила, как их ярость превратилась в стыд и сожаление, стоило Бригану лишь пару мгновений поговорить с ними.

Не только чудовища способны внушать людям благоговение.

К тому же он был известен своим фехтовальным мастерством. Ханна, конечно же, говорила о нем так, словно он непобедим.

— У меня папины способности, — заявляла она, и обоснованно: способности у нее и вправду были. По мнению Файер, другая пятилетняя малютка на ее месте вышла бы из стычки с целой толпой детей не только со сломанным носом — если бы вообще вышла.

В последний день июля Ханна заявилась к ней с пестрым букетом полевых цветов, собранных, как поняла Файер, на зеленой скале, нависающей над Погребной гаванью, за тем самым домиком.

— Бабушка написала, что у тебя вроде бы день рождения в июле. Я опоздала? Почему никто не знает, когда у тебя день рождения? Дядя Гаран сказал, что дамы любят цветы. — Она с сомнением сморщила нос и ткнула букетом Файер в лицо, словно думала, что цветы предназначены для еды и Файер сейчас примется жевать, как сделал бы Малыш.

Из всего множества цветов в ее покоях эти, вместе с цветами Арчера и Брокера, больше всего пришлись ей по душе.

Как-то в конце августа Файер на конюшне чистила Малыша, чтобы отвлечься. Внезапно ее охрана отступила, и к стойлу подошел Бриган с целой связкой уздечек на плече. Опершись о дверцу, он почесал Малышу нос.

— Рад встрече, миледи.

Он только этим утром вернулся из очередной из своих вылазок.

— Принц Бриган. А где ваша дама?

— Занимается историей. Пошла на урок без единой жалобы. Я все готовлю себя к тому, что это может значить. Либо она планирует меня этим подкупить, либо заболела.