Файер сидела на скамье под тем самым огромным деревом, и крупные круглые слезы, стекая по щекам, капали ей на колени. Она взяла предложенный Нилом платок и посмотрела в лица своих стражей, одного за другим, изучая глаза, ища за внешним спокойствием разумов ужас от того, что они теперь знали.

Все они легко выдерживали ее взгляд, и ужаса она не обнаружила. В глазах их светилось уважение.

Поразительно, как ей повезло с этими людьми — им не противно было находиться в обществе отвратительного чудовища, которое лишило жизни свою родную кровь.

Начал падать густой, мокрый снег, и в конце концов дверь зеленого домика отворилась. Выйдя на улицу, к ним направилась домоправительница Бригана, Тесс, укутанная в теплый плащ.

— Видно, ты решила замерзнуть насмерть прямо у меня под носом, — огрызнулась она. — Что за муха тебя укусила?

Файер равнодушно подняла голову. У Тесс были неяркие зеленые глаза, глубокие, будто озера, и суровые.

— Я убила своего отца, — сообщила она старушке, — и сказала всем, что это было самоубийство.

Было заметно, что Тесс поражена. Скрестив руки на груди, она возмущенно хмыкнула, словно бы собралась решительно осудить Файер, а потом вдруг в мгновение смягчилась, будто сугроб, сползший с крыши в оттепель, и в замешательстве покачала головой.

— Ну что ж, это все меняет. Наверняка маленький принц будет мне твердить: «Я же говорил». Ох, ну-ка посмотри на себя, девочка, промокла насквозь. Красивая, будто закат, а ума ни капли. Тут ты не в мать пошла. Давай-ка заходи.

И старушка, накрыв слегка оторопевшую Файер своей хламидой, утащила ее в дом.

Домик королевы — Файер напомнила себе, что этот дом принадлежит не Бригану, а Роэн — на вид казался самым подходящим местом для утешения болящей души. Маленькие, уютные комнатки, покрашенные в нежные зеленые и голубые тона, полные мягкой мебели, огромные камины, пылающие по-январски жарко. Было сразу заметно, что здесь живет ребенок: по всем углам разбросаны школьные принадлежности, мячики, варежки, а еще — игрушки Ханны вперемешку с изжеванными до неузнаваемости игрушками Пятныша. Присутствие Бригана было менее заметно, и все же находились мелочи, способные притянуть взгляд проницательного наблюдателя. Одеяло, в которое Тэсс укутала Файер, подозрительно смахивало на подкладку под седло.

Старушка усадила ее саму на диван у камина, а стражей — в кресла вокруг. Потом налила каждому горячего вина и, усевшись с ними, принялась складывать стопку очень маленьких рубашечек.

Вместе с Файер на диване оказались два котенка-чудовища. Раньше она их не видела: один был малинового окраса, а другой — медно-рыжий с малиновыми пятнами. Котята спали, запутавшись в клубок так, что трудно было понять, где чей хвост и где чья голова, и напомнили Файер ее волосы, спрятанные под промокшим, холодным платком. Она стянула его с головы и разложила сушиться рядом. Волосы яркой, сияющей вспышкой рассыпались по плечам. Один из котят, заметив блеск, поднял голову и зевнул.

Обхватив теплую кружку ладонями и глядя в нее, Файер устало моргнула. Оказалось, что стоило начать говорить, как признание тут же облегчило груз на ее сжавшемся, изодранном сердце.

— Я убила Кансрела, чтобы спасти Бригана. И чтобы Бриган сам его не убил, потому что тогда он не смог бы заключить союза с друзьями Кансрела. И… ох, еще много причин. Едва ли кому-то из вас нужно объяснять, почему он должен был умереть.

Тесс, оторвавшись от работы и сложив руки на белье, которое держала на коленях, внимательно смотрела на Файер. Губы ее шевелились, словно, повторяя услышанные слова, она проверяла их на подлинность.

— Я заставила его думать, что леопард — на самом деле младенец, — говорила Файер. — Его собственный ребенок-чудовище. Я стояла за барьером и смотрела, как он открывает дверь клетки, воркуя, словно перед ним что-то беззащитное и неопасное. А леопард был голоден. Он их всегда недокармливал. Все… все случилось очень быстро.

На мгновение Файер умолкла, борясь с образом, который преследовал ее в кошмарах, а потом продолжила с закрытыми глазами:

— Когда я убедилась, что он умер, то застрелила чудовище. И всех остальных его чудовищ тоже, потому что ненавидела их, всегда ненавидела, не могла слушать, как они воют, раззадоренные запахом его крови. А потом позвала слуг и сказала, что он убил себя, а я не смогла его остановить. Убедилась, что каждый в своих мыслях поверил мне — это было нетрудно. С тех пор, как умер Накс, он все время был печален, и все знали, что от него можно ожидать любых безумств.

Об остальном Файер умолчала. Не стала рассказывать, что Арчер застал ее на коленях в луже крови Кансрела. Она не плакала, но, когда он попытался увести ее, отчаянно сопротивлялась и кричала, чтоб ее оставили в покое. Несколько дней она кидалась на него и на Брокера, яростно, явно не в ладах с собственным рассудком и телом; а они не бросили ее, заботились, пока она не пришла в себя. Потом были недели апатии и бесконечных слез. И это они тоже прошли с нею рука об руку.

Сидя на диване и тупо глядя в одну точку, Файер вдруг страстно захотела увидеть Арчера, простить его за то, что он сказал правду. Пора было всем узнать. Узнать, что она такое и на что способна.

Она сама не заметила, как провалилась в сон, не заметила даже того, как Муза дернулась к ней, чтобы подхватить выпадающую из рук кружку.

Проснувшись через несколько часов, Файер обнаружила, что ее уложили на диван и укрыли одеялами, а котята теперь спят, свернувшись у нее в волосах. Тесс поблизости не оказалось, но Муза, Мила и Нил по-прежнему сидели в креслах.

Перед камином, спиной к ней, стоял Арчер.

Файер привстала и вытянула волосы из-под котят.

— Мила, — сказала она, — ты можешь выйти, если хочешь.

— Я хочу остаться и охранять вас, миледи, — твердо ответила та.

— Как скажешь, — кивнула Файер, разглядывая Арчера, который повернулся на звук ее голоса. На его левой скуле багровел синяк, и Файер сначала встревожилась, а потом подумала, что это очень и очень любопытно.

— Кто тебя так? — спросила она.

— Клара.

— Клара?!

— Это за то, что я тебя расстроил. Ну, — добавил он чуть тише, — во всяком случае, это была главная причина. Хотя, думаю, у нее их немало, — он бросил взгляд на Милу, у которой внезапно сделалось такое лицо, будто ее ударили под дых, и не раз. — Ох, неловко вышло.

«Это твоих рук дело, — гневно подумала Файер, — а вечная болтливость только еще больше все портит. Они не знают друг про друга, и не тебе раскрывать их тайны».

— Файер, — Арчер не поднимал на нее печального взгляда. — Я уже не помню, когда последний раз сделал кому-нибудь добро. Отец приедет, и я не смогу смотреть ему в глаза. Мне срочно нужно какое-нибудь полезное дело, что-нибудь, чего я не буду стыдиться, но, кажется, рядом с тобой я на это неспособен, особенно теперь, раз я тебе не нужен, раз ты любишь другого.

— Ох, Арчер, — вздохнула она и тут же осеклась, дыхание перехватило от того, как он был расстроен. Как странно и грустно, что он обвиняет ее в любви — и единственный раз в своей жизни не ошибается.

— Я еду на запад, к Каттеру.

— Что? — испуганно воскликнула она. — Сейчас? Один?

— Все забыли про мальчишку, да и про лучника тоже, и зря, я уверен. С мальчиком точно что-то неладно, а еще, ты, быть может, забыла, но двадцать с лишним лет назад того лучника осудили за изнасилование.

Ну вот, Файер снова заплакала.

— Арчер, мне кажется, не стоит тебе ездить. Подожди, пока закончится торжество, и поедем вместе.

— Но ведь они за тобой охотятся.

— Пожалуйста, Арчер. Не езди.

— Я должен, — вдруг взорвался он и, отвернувшись, жестом остановил ее возражения. — Ты только посмотри на себя, — сказал он, и в голосе его звенели слезы. — Я видеть тебя не могу, мне нужно чем-то себя занять, понимаешь? Они ведь позволят тебе пойти на это, я знаю, вы же с Бриганом главные специалисты по закулисным убийствам! Вот. — Он вытащил из кармана сложенный лист бумаги и яростно пригвоздил его к дивану рядом с ней.