Камазох крутанулся на месте, освобождаясь от меча Стака, застрявшего в его ноге, ударил противника кулаком в грудь, чтобы он не сумел нанести еще удар, попытался отскочить от следующего удара…

Меч Мало, как карающий серп, подрезал левую руку цахора снизу, и она, разбрасывая крупные капли нечеловеческой крови, закрутилась в воздухе и отлетела на десяток шагов в сторону.

И тогда Камазох закричал. В этом крике слились и боль, и жажда мести, и разочарование, и удивление, что он проигрывает бой, который ему самому казался победным. Где-то сзади, у контрфорса, от этого крика лопнул валун. Щелчок был похож на взрыв, который поднял «Святого Спирадона» на воздух… Еще дальше обвалилась черепичная кровля… И еще от этого крика прямо в воздухе возникла завеса, которую не мог бы пробить даже проникающий взгляд Сухмета. Но на этот раз Камазох бился с людьми, обученными Лотаром, и такие приемы, как крики, ослепляющая вспышка в лицо, дымовая завеса, оказали на орденцев не совсем то действие, какого ожидал цахор.

Ведьмин крик потребовал от Камазоха предельного сосредоточения. Демон на время остановился – и стал уязвимым. И тогда Бородул вдруг пустил веером перед собой семь сурикенов. Крик захлебнулся….

Когда дым рассеялся, они увидели, что Камазох, согнувшись в поясе, убегает по площади, опираясь на руку вместо отрубленной ноги и пытаясь вырвать из живота один из сурикенов Бородула. Но сурикен был сделан так, что выдрать его было нелегко даже Магистру цахоров. Он замешкался, утонув в приступе безумной боли, и не успел удрать, пока висела завеса. А когда она пропала, это стало и вовсе невозможно.

С победным, трубным ревом Опристак, который всегда лучше бегал, чем дрался, и до сих пор не очень высовывался вперед, настиг его и мощным ударом перерубил позвоночник оставляющему за собой кровавую дорожку цахору. Тогда Камазох наконец упал на брусчатку и затих. Конечно, он был еще жив и через пару часов сумел бы восстановиться и уползти из Лотарии в лес, но никто не собирался предоставлять ему эти два часа.

Лотар опустил Гвинед и Акиф. Потом, опомнившись, стряхнул с них кровь на камни и убрал оружие в ножны. Оглянулся.

Сухмет уже почти пришел в себя и понимал, что происходит вокруг, но Рубос по-прежнему держал его за плечи.

Мало вытирала свой меч о специальную тряпочку, которую вытащила из-за пояса. Опристак для верности отрубил Камазоху голову и откатил ее подальше от трупа, с интересом рассматривая то, что находилось в кожаном капюшоне. Бородул дрожащими руками размахивал в воздухе, пытаясь понять, как Камазоху удалось уйти от его сурикенов, почему только один, кажется последний, попал в цель. Но сейчас даже Лотар не смог бы разрешить эту загадку, да он и не пытался.

Он подошел к Жилосу. Юноша, спасший их всех, был, разумеется, мертв. Но его душа, без сомнения, еще находилась где-то рядом. И Лотар произнес:

– Спи спокойно, Жилос Самоотверженный. Сегодня ты спас не только наши жизни, которые стоят не так уж много. Ты спас Орден, твое имя будет занесено в анналы, и тебя будут помнить как спасителя всех орденцев, что придут в этот мир после нас.

Он поднял голову. Они стояли рядом – Стак, Бородул, Мало и Опристак. От стены медленно, едва волоча ноги, шли Сухмет и Рубос. Это было все, что осталось от Лотарии.

Но они все-таки выжили, а значит, придут другие люди, и Лотария будет строиться дальше.

Сухмет, с натугой переводя дыхание, сказал:

– Мы выжили, опять выжили, господин мой, хотя еще никогда не стояли так близко к краю небытия, как сегодня.

Лотар кивнул:

– На этот раз мы выжили, заплатив дорогую цену. Почему-то я больше скорблю, чем радуюсь. Может, потому, что теперь отчетливей, чем прежде, вижу: это временная победа, временное продолжение наших жизней.

Сухмет выпрямился:

– И все-таки нужно радоваться, господин мой. Ничего другого нам не остается, пока архидемон существует в нашем мире.

Лотар вздохнул и повернулся к орденцам:

– Давайте займемся делом, еще не все кончено. Соберем все трупы цахоров, сложим в центре этой площади и сожжем. Только огонь может заставить их умереть окончательно.

– А Логира? – спросила Мало, во всем предпочитающая ясность.

– Его сожжем в яме, – отозвался Стак. – Не доставать же его оттуда!

– Да, вот еще что, – добавил Лотар, обращаясь ко всем сразу. – Мы не знаем, какова их сила, может, они способны оказывать сопротивление даже разрубленными. Не теряйте внимания, когда будете их переносить.

Орденцы согнулись в медленных, усталых поклонах.

Когда ребята разбрелись в разные стороны, Сухмет снова заговорил. Теперь в его голосе звучала такая тревога, что даже Рубос внимательно посмотрел на восточника, пытаясь понять, что с ним происходит.

– Господин мой, мы не договорили.

Лотар вздохнул. Да, не таким человеком был Сухмет, чтобы не понять, что важно, а что не очень.

– Я хотел всего лишь сказать, Сухмет, что ты прав, как никогда. И что, может быть, пришла пора решить главную проблему.

Посох Гурама выпал из рук старика. Но он даже не посмотрел на упавший магический инструмент.

– Что это значит, господин мой?

Но Лотар ничего не ответил. Старательно, как никогда прежде, он попытался спрятать от Сухмета свои мысли. Хотя и чувствовал, что немного перебарщивает, потому что на Востоке прекрасно умеют понимать, что значит не только сам предмет, но и его отсутствие.

Оглянувшись, он убедился, что не ошибся. Сухмет стоял растерянный и бледный, словно вымазался той краской, которой пользуются балаганные клоуны, чтобы подчеркнуть мимику. Только, к сожалению, это была не краска.

Просто восточник понял, с каким противником Лотар готовится теперь сразиться.