Но стоит пройти мимо кухни, как в мою голову приходит гениальная идея. Ждать с пользой. Приготовить пирог с лимонами, который посоветовала родительница, и ждать мужчину.

Но примерно на середине готовки в дом кто-то заходит. Прислушиваюсь к тихим шагам и понимаю, что это не Ярослав. Лёгкие, пружинистые и частые шажочки приближаются — кто-то идёт в мою сторону уверенной походкой.

— Ой! — восклицает девушка, которую я уже однажды видела с Ярославом. На следующий день после своего дня рождения он сидел с ней и ещё одной дамой за столом в моём ресторане.

— Здравствуйте, — приветствую её с улыбкой. — Я здесь, — рукой указываю на духовку, — готовлю.

— Я Ева, — подходит и протягивает руку, которую я пожимаю и отпускаю.

— Мария, — представляюсь в ответ.

— Мария, вы не отвлекайтесь! Готовьте! — с улыбкой тараторит девушка. — Я сестра Ярика. Пришла за коньками. Мы в прошлый раз катались, и он мои случайно тоже увёз.

— Вы знаете, кто я? — растерянно интересуюсь.

— Мне Дима рассказал, — улыбается она ещё шире, словно ребёнок довольный, которому сказали, что он может школу прогулять. — Мы сейчас с ним кататься едем. На пруд. На неочищенный лёд. Просто смертельный номер! Я точно навернусь! — весело рассказывает она и идёт в гостиную. Я, недолго думая, за ней.

— Дмитрий Глебович? — уточняю, какой именно Дима ей сказал.

— Ну да. Игнатьев, — пожимает она плечами простодушно. — Меня обычно на льду Ярик страхует. Боится, что я упаду и что-то себе сломаю, — повествует малышка так, словно мы уже давно с ней знакомы и дружим. — Знаешь, как он классно катается? Особенно задом!

— Не знаю, — отвечаю. — Мы не катались.

— Ой, ты извини, — оборачивается ко мне с виноватой улыбкой. — Я болтаю много, когда нервничаю. Бред всякий несу. А ты первая девушка Ярика, с которой он больше двух часов. Ты его первая девушка после… — и замолкает.

— Всё нормально, — успокаиваю её. — Мне приятно послушать про твоего брата. Узнавать его. Он ведь молчун и редко сам о себе рассказывает.

— Ярик хороший. Правда, — опускается она около какого-то шкафа и раскрывает его, — сложный и молчаливый. С трудом можно догадаться, что у него в голове. Но он очень добрый. Но вредный в каких-то вопросах. Аж стукнуть его порой хочется. Но вообще добряк, каких свет не видал.

— Вижу.

— Я понимаю тебя, Маша, — оборачивается она, прервав поиски коньков. — Я знаю обо всём, что Ярик сделал для тебя. Его помощник мне сдаёт брата, — кривится в улыбке. — Но ты не думай, что я шпионю. Я просто переживаю за него. Боюсь, — вздыхает, мигом сменив выражение лица на грустное. — То, что он оплатил операцию твоей сестры, это в его стиле, и иного от него ждать не стоило. Он очень многим помогает, потому что в прошлом у него кое-что случилось, и он не углядел, — даёт мне прозрачный намёк. — Многие, кто узнавал об этом, потом искали подвох в его действиях, но его нет. И искать не стоит, Маша.

— Почему?

— Ярик он не любит известность. Он старается всегда держаться в тени, но при этом помогать людям, чтобы не видеть грустных глазок, — хмыкает она. — Все свои амбиции, максимализм и прочее он оставил в прошлом. После смерти его девушки жизнь поделилась на ДО и ПОСЛЕ. И кажется, Ярик наконец нашёл свой лучик света в той части — в тёмной и печальной части ПОСЛЕ.

— Он называет меня Красной Шапочкой, — зачем-то говорю ей и улыбаюсь от этого факта. Вначале это раздражало, а сейчас, наоборот, смешит и дарит чувство радости.

— Это его любимая сказка. Если будешь в его кабинете, то взгляни на полки. Там разные издания и даже на разных языках она. Вторая сверху, — советует, найдя наконец коньки. Встаёт на ноги и принюхивается. — Пахнет вкусно! Что готовишь?

— Пирог с лимоном, — отвечаю. — Подожди немного, и я угощу.

— О нет! Я на очередной диете, — грустно вздыхает она, взглянув на себя в зеркало. — Хочу похудеть, чтобы парень, которого я люблю, наконец обратил на меня внимание. Поэтому нет!

— А твой брат будет? — пытаю удачу.

— Будет! — восклицает она. — Он всеяден! Кстати, присыпь его потом сахарной пудрой. Ярику так нравится.

Приготовив пирог, бросаю усталый взгляд на часы, ожидая прихода Ярослава. Но даже спустя два часа он не приезжает, хотя охрана была уверена, что он будет через полтора часа максимум. Набрав его, сообщаю, что уже у него, и интересуюсь, когда он будет сам. На что получаю ответ, что он в пробке. Навигатор обещает ещё как минимум час. А этим штукам лучше не верить. Они те ещё оптимисты.

Брожу по дому, ищу что-нибудь интересное. Телефон и социальные сети ещё во время приготовления пирога мне надоели. А вот многочисленные картины мне нравится разглядывать. С каждой секундой видишь всё больше и больше значимых и незаметных изначально деталей.

На камине взгляд цепляется за железный небольшой сундучок, покрытый чёрными железными розами, будто бы обвитый ими. Поначалу я даже притрагиваться к нему не хотела, но всё же интерес взял надо мной верх.

Аккуратно снимаю тяжёлый сундучок, спускаю на пол и открываю его, обнаружив внутри сложенные в несколько раз листы, на которых написаны числа по порядку.

Беру в руки последний лист, разворачиваю его и вчитываюсь в рукописные строки, понимая, что письмо описывает день рождения Ярослава. То, как не приехала сестра Серова. Как он нашёл Красную Шапочку в холодильнике. Как ужасно себя чувствует из-за своего неприличного и оскорбительного вопроса.

А дальше меня словно бы прорывает, и я начинаю читать одно письмо за другим, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

Каждую неделю он пишет одно письмо той, кого давно нет в живых. Рассказывает о том, что чувствовал, что радовало его, что огорчило. Делится всем в своей жизни. Спрашивает совета. Ругает себя. Живёт в мире, который сам пишет на листах. Именно в них изливает все свои чувства.

“Сегодня пятисотая, юбилейная, неделя, как тебя нет. Ты любила красивые числа. Любила их праздновать и дарить мне какие-то подарки на эти числа.

Я помню, как создал в собственном шкафу склад приятных и романтичных мелочей, которые после дарил тебе.

Я вечно забывал все эти даты и даже не догадывался, какую мы неожиданно можем начать праздновать. Поэтому покупал подарки заранее, даже не зная повода.

Сегодня я отнёс тебе на могилу подарок. Твои любимые белые розы и заколку с фианитами. Она бы красиво смотрелась на твоих волосах. Я бы вечно её поправлял, а ты злилась бы, что я вновь трогаю твои волосы, и они быстро жирнятся.

На днях я был в хосписе. Играл с детьми. Привёз им подарков и лекарств. Мне безумно понравилась там одна девочка. Я хотел оплатить её лечение, но от её недуга нет терапии. Она скоро умрёт.

Я хочу свозить её в парк аттракционов и подарить ей сказку, достойную этой принцессы. У неё такие огромные глаза, что они даже отвлекают внимание от того, что у неё нет волос на голове.

Но сегодня я понял, что это будет эгоистично — свозить в парк одну девочку. Завтра я дам распоряжение своему помощнику арендовать автобус и отправить в сказку всех.

Мне чертовски больно, что я вновь ничего не могу сделать. Не могу спасти девочку. Не могу вернуть тебя. Не могу забыть. Не могу продолжить жить дальше.

Я безумно скучаю по тебе!

Начни мне сниться вновь. Молю. У меня уже нет сил.”

Слеза падает на бумагу, но я, грубо стерев дорожки слёз с щёк, продолжаю читать.

— Мария, — рука Ярослава касается моего плеча, и я вздрагиваю, подняв на него заплаканные глаза.

— Я… я здесь… — не могу подобрать слова, потому как прочитанное напрочь отняло у меня способность говорить. — Извини, — опускаю голову и продолжаю плакать.

— Прошу, прекрати, — опускается рядом со мной и обнимает.

— Это… — указываю на письма. — В них столько боли и отчаяния. Мне грустно, что в твоей жизни всё произошло именно так.