Я реально в шоке! Слушаю рассказ Кати и не могу в себя прийти.

— Мама твоя уже в положении была, когда за Тимура вышла. Срок небольшой. Так получилось. Отца твоего она сильно любила, но… в общем, он был военным, уехал на службу, и почти сразу пришло известие, что погиб. А Тимур… Тимур за ней давно ухаживал. Я против была. Он и старше и… характер, в общем, мне его не зашел сразу. Домостроевец. А матери твоей говорила — Дина, намучаешься ты с ним.

Бабушка выпускает клубы пара, вижу, что прячет за ними слезы. Я ведь никогда не видела, как она плачет! Даже у мамы на похоронах слезинки не проронила. А вот…

Она продолжает, вспоминает, как поругалась с ней моя мама, как рукой махнула, мол, главное отец у ребенка будет. Мне кажется, мама потом всё-таки полюбила Тимура, ну, по-своему. Она жалела его. Он действительно переживал, когда она заболела, когда стало ясно, что помочь ей нельзя…

Слушаю Катю и мне многое становится понятным. И то, что папа Тимур так недолюбливал бабушку, и то, что с мамой периодически сильно ссорился, потом, правда, всегда прощения просил, подарками задаривал.

Да, маму он любил, а меня… Мне с детства казалось, что отец меня не сильно любит, порой я думала, что я вообще для него досадное недоразумение. Тогда я просто думала, что он хотел сына, а родилась я.

Сейчас понимаю, дело было не в том, что я не мальчик, не наследник… Я вообще ему не родная!

Мне дико обидно. Ладно, пусть не любил меня, не принял, не считал своей! Но продать этому уроду Хрюнину! Как вещь!

— Кать, а если он меня заберёт? Если…

— Пусть попробует. Думаешь, бабка у тебя силы не имеет? Сейчас, позвоню куда надо, все связи подниму. Пусть потягается со мной. Ладно, ты скажи, как сбежать-то смогла? Сама? Или помог кто?

При воспоминании о том, кто и как именно мне помог краснею дико. Катя, конечно, сразу замечает.

— О, кажется, что-то интересное, да?

— Да нет, ничего, так… просто… попутчики попались… добрые.

Ох и врушка я! Они были какими угодно, только не добрыми! Хотя… накормили же, напоили… И спать уложили, нетронутую!

Думаю о них, и сразу накатывает, чувствую тяжесть внизу живота, влагу, хочется бедра свести, поймать это состояние.

— Та-ак… Что-то не договариваешь, а? Лика?

— Нет, просто… Ну, они были… моряки.

— О, дальше можешь не говорить, всё ясно. Моряки — любовь моя! Я замуж хотела за моряка. Было дело. Морячки, небось, руки распускали? Это они любят, вечно до баб голодные, особенно, если после плавания.

Точно она подметила, они были именно голодные. И секса хотели! А я их жестоко обломала. И ведь они же остановились! Не стали принуждать, хотя могли!

— Эй, куколка моя, да ты вся горишь от воспоминаний-то! Что, неужели… было что-то?

Катя садится напротив, вижу, что она встревожена, руку мою в своей сжимает.

— Они не…— проглатывает слово, но я его понимаю.

— Нет. Они просто… реально меня спасли от людей Хрюнина. Потом… накормили в ресторане, ну и…

— Ну и?

— Кать! Просто спать легли, в купе, и все! – вру и краснею.

— Всё? Ой, врешь. Лика! Если они тебя… принуждали…

— Ни к чему они не принуждали! Поцеловались только и всё и…

Воспоминания о том как целовали и куда меня снова в краску вгоняют. Мне было хорошо с ними, очень. Так сладко… И также опасно!

— И они тебя просто так выпустили? Голодные морячки?

— Ба, ну я сказала, что я еще девочка и они отстали. Сказали… — мучительно соображаю, что бы придумать, интересно, так говорят в этом случае? — Сказали, что с такими как я связываться себе дороже. И все. А утром я ушла, пока они спали.

— Так. Они знают куда ты ехала?

— Я им… соврала немного, ну… сказала, что к бабушке, но… Точно они не знают. Да и не будут они меня искать. Ну, только если…

— Что?

— Я у них тысячу взяла. Чтобы на такси.

— Ох, свистушка! Ну, смотри, а то нагрянут твои кавалеры, придётся мне всех своих мужиков поднимать, чтобы тебя защищать.

— Не нагрянут они, зачем я им?

Смотрю в окно и понимаю, что… это совершенно глупо, но мне ведь хочется, чтобы они нагрянули! Еще как хочется! И хочется закончить всё-то, что они со мной делали…

Я, наверное, испорченная…

Катю зовет Казимир, она уходит во двор, а я быстро со стола собираю и поднимаюсь в спальню и закрываю дверь.

Ложусь на кровать, глаза закрываю, а перед глазами Влад, дикий, злой, необузданный. И Рома, нежный, ласковый. Их руки, губы…

Хочу почувствовать снова то, что было с ними. Опускаю руку вниз, подцепляю край трусиков. Как они это делали? Мне немного стыдно, но в моем состоянии не до стыда. Мне нужно это ощутить, я горю от желания.

Как они ласкали моё тело, губами касались кожи, сосочки облизывали сквозь ткань рубашки, складочки там внизу раздвигали. Мои пальцы смелеют, пробираются вниз, туда, где уже влажно и горячо. Трогаю неумело, пугаюсь сама себя.

Глаза закрываю, представляя, что это не мои руки.

Это не мои пальчики трут клитор, это губы Влада, или Ромы. И они же ласкают сосок, перекатывая, пощипывая, заставляя меня выгибаться. Дыхание сбивается, движения становятся смелее, агрессивнее, я едва могу сдержать стон.

Вижу, словно наяву, два больших члена, наливающихся силой, с этими белесыми каплями у дырочек, готовые к бою, такие обжигающие, тугие!

Сжимаю бедра, трение всё быстрее, огонь во мне всё жарче, мне так хорошо! Так сладко! Я так хочу, чтобы их руки меня касались, их губы, их горячие тела, члены!

Это ужасно постыдно, и в реальности я ни за что подобного не допущу, но сейчас, когда я одна, могу немного позволить себе пофантазировать! Едва сдерживаю сладострастный стон. Мышцы конвульсивно сжимаются! Мне почти также хорошо, как тогда, когда меня дразнили они!

Я кончила! Сама! Лаская себя! И представляя моих спасителей и мучителей.

Мне… немного стыдно, но так хорошо, что я закрываю глаза и проваливаюсь в сладкий, полный воспоминаний сон.

Сутки спустя

— Лика, солнышко, собери клубнику? – Катя протягивает мне плетёную корзинку, поглядывая на часы. – Я хочу сегодня варенье твоё любимое сделать. Но мне надо на почту съездить за пенсией. Казимир меня отвезёт.

— Конечно, без проблем! – улыбаюсь, с готовностью откладывая книжку и вставая с кресла.

— Только шляпу надень. А то сегодня такое солнце! Ужас! Голову напечёшь!

— Да, ба, сейчас надену, — киваю.

Кажется, моя жизнь наконец-то входит в привычное русло. Отец пока не даёт о себе знать. Громилы Хрюнина тоже, видимо, решили сюда не соваться. Катя печёт вкуснейшие булочки с корицей и всячески обо мне заботится. Иногда просит с чем-нибудь помочь ей по хозяйству, и я с удовольствием берусь за любую работу. Она помогает мне не думать. И хотя бы какое-то время не вспоминать. О Волковых. Об отце. И о противном женихе, которого я вообще никогда больше видеть не хочу!

— Ну всё, я пошла! Вернусь после обеда, супчик тебе сварю, — улыбается бабуля, поправляя свою широкополую шляпку. Выглядит она очень эффектно. Алые губы. И ногти в цвет. Мини-платье в горошек тоже на месте.

— Мы с Казимиром, может, ещё в магазин заедем, а то мука кончилась. Ты не скучай, детка. Как с клубникой закончишь, отдохни. В бассейне искупайся, смой жару.

— Спасибо, Кать. Так и сделаю!

Бабуля уходит, а я принимаюсь за работу. Жарища сегодня, и правда, нетипичная для июня. Солнце палит нещадно, и уже после десяти минут работы я чувствую, как по спине градом стекает пот. Нет. Так не пойдёт.

Захожу в дом и переодеваюсь в купальник. Он у меня ещё со школьных времён остался, вот только теперь стал значительно жать в области груди и бёдер. Конечно, на пляж я в таком точно не пойду – всё наружу. Но какая разница, в чём копаться на грядке?

Сперва окунаюсь в прохладный бассейн. Минут пять охлаждаю разгорячённое тело, а потом, с накопленной прохладой, возвращаюсь на грядку.