— Ну… Не знаю, как будет конкретно с вами… — гость почесал подбородок. — Прецедентов не было… В крайнем случае я высажу вас где нибудь в Конотопе…

— Я в Сызрани родилась, — объявила Клава.

— Сызрань еще лучше. Вы окажетесь в Сызрани, и там немедленно сбудутся все ваши мечты. Обещаю.

Клавдия кивнула.

Место, где сбываются мечты, усмехнулась про себя Сирень. Ага.

— А что взамен? — поинтересовался Дрюпин. — Что тебе от нас то нужно?

Гость рассмеялся. Смеялся он так искренне и заливисто, что Сирень позавидовала — она вот так смеяться не умела. Так беззаботно. Наверное, чтобы так смеяться, нужно прожить необычную жизнь. Страшную.

— Повеселил, — гость утер слезы. — Нет, честное слово, повеселил. Что мне от вас надо?

Он посмотрел на каждого.

— Что мне от вас надо… В сущности, ничего. Вы мне ничего не можете предложить, у меня и так есть почти все. Так что…

Гость помотал головой.

— Так что ничего мне от вас не надо.

Бетон прибывал. Он залил комнату уже до дивана. Совсем немного осталось, подумала Сирень. То есть недолго.

— Знаете, мои казематные друзья, иногда хочется совершить что нибудь доброе и бескорыстное… Что может хотеться человеку, у которого и так все есть?

Незнакомец поднялся со стула, сунул руку в правый карман комбинезона.

— Не здесь, — ухмыльнулся он. — С годами становишься забывчивым…

Он ухмыльнулся и послал Сирени бессовестный воздушный поцелуй. И тут же принялся копаться в другом кармане, достал горсть чего то сверкающего, и Сирень вдруг поняла, что это бриллианты. Крупные, наверное, размером с кедровый орех каждый. Незнакомец разжал ладонь, и бриллианты потекли вниз. Они падали на его наколенник, отскакивали, распрыгивались и увязали в бетоне, и это опять было красиво.

— Вот так примерно, — незнакомец стряхнул с ладони алмазы. — Вот так. Одним словом, я приглашаю вас в небольшое путешествие в счастье. Или вам нравится это место?

— Мне нет, — тут же ответил Дрюпин. — Очень не нравится. В этом месте есть что то… нехорошее.

— Ты совершенно прав, мой верный Дрюпин, ты совершенно прав, — незнакомец отряхнул ладони. — Место паршивое. Просто очень паршивое. Я то знаю.

Сирень заметила, как дрогнули у него губы, немного дрогнули, самую чуть.

— Это самое паршивое место в мире… Если ковырнуть поглубже здешние стены, то они потекут кровью. Анаконды–Анаконды — это далеко не самое страшное…

Он плюнул в бетон.

— О, мои новые друзья, здесь творились вещи гораздо более ужасные… Впрочем, воспоминаниям предадимся потом. А это место — конечно, самое поганое, — повторил он. — И самое великое. Но мне не жаль, что его больше не будет. Я, знаете ли, не сентиментален. Ностальгия — удел неудачников…

— А ты болтлив, — перебила Сирень.

— Это годы. Возраст. Совсем недавно я был совсем другим — бестрепетным и неудержимым, и верил в идеалы. Теперь я совсем другой. Я даже зубы чищу раз в три недели…

Бамц! Вышибло решетку вентиляции, бетон разбрызгался по комнате, незнакомцу попало на голову, стекло по лицу.

— Что за дрянь… — он поморщился. — Обычное ванхолловское скотство, не мог, собака, сделать вкусный бетон… Вообще, это зверское варварство, должен вам доложить, топить людей в невкусном бетоне. Мы будем топить во вкусном бетоне, клянусь Тутанхамоном.

Он был среднего роста, крепок и уверен в себе, еще уверенней Сирени, она почувствовала это. А еще ей отчаянно казалось, что она с ним где то уже встречалась. То есть точно встречалась…

И вдруг она его узнала.

Тогда, на базе, ночной визит, у нее «теслы», у него меч. Они схватились, и он победил. Ах ты…

— Итак, мы уходим! — провозгласил он.

— Я остаюсь, — сказала Сирень.

Клык. Клавдия, Дрюпин, они с удивлением, незнакомец без особого.

— Я остаюсь, — повторила Сирень.

— Это…

Он задумался и щелкнул пальцами, как бы призывая вдохновение.

— Круто, — сказал Дрюпин. Незнакомец поморщился.

— Гуманитарные науки явно не твой конек, мой верный Дрюпин, — сказал он. — Впрочем, пусть будет круто. Круто так круто. Это круто. И не смею вас, мадемуазель, задерживать. Оставляем вас в обществе анаконд и супербетона. Впрочем, с анакондами ты, кажется, справилась.

И поднялся со стула.

Они смотрели на него с надеждой, Сирень успела это заметить.

А он достал платок и протер глаза, и тут же у него за спиной всколыхнулся воздух, завертелся, сделался непрозрачным и белым, и эта белизна стала расплываться в стороны, как вливаемое в воду молоко.

И снова стало холоднее. Откуда то ворвался снег и закружился над нами.

— Вот это да, — сказал Клык.

— Портал… — прошептал Дрюпин. — Кротовья нора…

— Чертовщина какая, — пискляво сказала Клавдия. — Бесовское всё, чую же.

— Чертовщина не чертовщина, а попрошу поторапливаться, — незнакомец указал в свет. — Это долго не может продолжаться, я пока не в силе.

Они все смотрели на Сирень.

— Сирень, пойдем, а? — попросил Клык. — Пойдем! Тебе что, на самом деле памятником стать хочется? Мне не хочется вот…

— Пойдем, — попросил и Дрюпин. — Чего тут делать то?

— Давай ка не дури, — сказала Клавдия. — Понавыдумы–вала. А ну, пойдем!

— Ладно, — сказала Сирень. — Уходим. Уговорили.

— Ура! — крикнул Клык. — Ура!

Он тут же захромал в сторону белизны, как всегда скрипя костылями и присвистывая. Клавдия взялась его сопровождать, они приблизились к сияющему провалу в пространстве и сами начинали сиять, на плечах, на руках, на головах поселялись пляшущие короны из бешеного белого огня. Клык вытянул руку, волосы у Клавдии поднялись и засверкали молниями.

— Щекотно как! — крикнул Клык. — Щиплется!

И они исчезли. Портал выплюнул снег и мелко крошенные сосульки.

— Сирень, ты идешь? — спросил Дрюпин.

— После тебя, — ответила Сирень. — А то ты еще за края зацепишься.

Дрюпин поглядел на незнакомца. Тот кивнул.

— Я жду тебя там, — сказал Дрюпин. — Давай скорее. Смотри!

Дрюпин погрозил кулаком.

— Тик–так, — сказал незнакомец. — Тик–так, тик–так.

— Дрюпин, — вздохнула Сирень. — Ты задерживаешь нас всех.

— Ладно…

Дрюпин неуверенно направился в сторону портала.

— Поспешай–поспешай, — велел гость.

Дрюпин хотел что то сказать, но гость подошел к нему, схватил за шиворот и зашвырнул в холод. Дрюпин успел еще что то крикнуть и исчез.

Гость повернулся к Сирени.

— Время не ждет, — напомнил он. — Надо уходить… Хотя я подозреваю, что у тебя есть собственное мнение по этому вопросу.

— Есть, — подтвердила Сирень. — Собственное.

Он покивал.

— Так я и думал, — сказал гость. — У всех всегда имеется собственное мнение, в конце концов это погубит нашу цивилизацию. Значит, ты решила остаться?

— Ага.

Сиренью овладело патологическое упрямство. Она не хотела с ним. Непонятно почему. Она знала, что ей с ним…

Не по пути. Совсем не по пути. Категорически. Пошел ка он. Конечно, это глупо, она понимала. То есть очень глупо, самоубийственно.

— Я остаюсь, — подтвердила Сирень.

— Сильный выбор, — сказал незнакомец. — Весьма. Впрочем, неудивительно, сильный выбор — он у тебя в крови. В генах, так сказать.

Он коснулся пальцем лба.

— Я даже знаю, что ты будешь делать, — он смотрел на нее не мигая, пристально, от взгляда этого Сирени становилось страшно.

Очень страшно.

Но она его выдержала.

— Знаю, — он продолжал смотреть. — Ты будешь вести Дневник. Будешь записывать последние мысли. Что ж, это в Духе. Это… Это твой выбор.

— Ага. Это ты там был?

— Где?

— В комнате с картиной?

Гость кивнул.

— Конечно, — сказал он. — Я. Я был в комнате с картиной. Я был в сотнях комнат с картинами, на сотнях улиц сотен городов, в пустынях без края и в подвалах с анакондами… Ну и так далее. Только это надо произносить с надлежащим пафосом…

— Чья эта комната?

Незнакомец помотал головой.