Это было необычное ощущение, Дрюпину все время хотелось вжаться в землю, схватиться за нее, держаться. Небо, низкое и спрятанное за туманом, пугало. Это чувствовали и остальные, они то и дело поглядывали вверх и старались держать оружие под боком. Дрюпин не очень понимал, что ему здесь делать — вертолеты не подлежали никакому ремонту, а понять, что с ними произошло, не представлялось возможным. Он отыскал обломок побольше и стал отпиливать от него кусочки, для того чтобы произвести анализы, но вдруг погас фонарь. То есть Дрюпин его уронил в лужу, и стало темно, он стал искать фонарь, и вдруг ударил ветер, такой сильный, что Дрюпина сбило с ног.

А когда он поднялся, обломка вертолета уже не было. Он исчез, несколько тонн стали, сапфирового стекла и модифицированного кевлара исчезли, точно их бес языком слизнул. Дрюпин растерялся…

— Он просто исчез, представляешь?! Что то уволокло его в небо… И тут же десантники начали стрелять, и все рванули к вездеходу, но его тоже не было, он тоже пропал… Короче, мы выходили из болота почти сутки, а вторая группа так на базу и не вернулась. Их потом искали, но не нашли.

Дрюпин замолчал. Он заглянул в банку и обнаружил, что весь свой эликсир на собственную башку и измазал.

Дрюпин вздохнул.

— Сказали, что это болотный газ. Сдвинулись пласты торфа, пошел газ, и мы его надышались, отравились, конечно. Вот и галлюцинации…

— Какие галлюцинации? — не поняла она.

— Ну, разные… Люди разное видели…

— И что? — спросила я. — Может, газ, а может, они на вас какую то свою очередную пакость проверяли. В чем тут смысл? Ну, в этом вот твоем рассказе?

— Я знаю, что видел, — сказал Дрюпин серьезно. — И я знаю, что я не сумасшедший, что я не отравился никаким газом. Знаешь, там на острове я видел дракона.

Дрюпин опять выпучил глаза и потер лысину, понюхал пальцы.

— Что? Кого ты там видел?

— Как «кого»? Дракона, конечно. Черного. Он был даже не черный, а какого то… еще более насыщенного цвета. Это была чернота… Как черная дыра, понимаешь? Как сама тьма. Она точно затягивала…

— Дракона?

Почему то я не очень удивилась. Ну, дракон. После красных тварей с монетами в глазах…

— Он был огромен, — сказал Дрюпин. — Это трудно представить, понимаешь… Как межконтинентальный самолет, не меньше. Невероятен! И двигался…

Дрюпин закрыл глаза и потер голову.

— Он двигался так быстро, что я не успевал следить за ним. Он был как тень. Как призрак. Как будто ночь ожила и собралась в черную птицу. Ты мне не веришь, что ли?

Я верила. В последнее время я видела столько необычного, что легко могла поверить во все.

— Откуда, интересно, дракон? — спросила я. — Их что, тоже клонировали? Из динозавров, что ли?

— Не, — помотал головой Дрюпин. — Дракон — это другое. Его нельзя клонировать.

— Почему это?

— Потому что это… Это сказка.

Дрюпин улыбнулся. Счастливо так.

— Все равно непонятно, — сказала я. — Ну, дракон, ну, сказка. Нам то от этого что?

— Не знаю. То есть я хочу сказать, что…

Дрюпин сбился, стал думать и опять начал протирать свою лысину.

— Помнишь, как Ван Холл рассказывал про Планету X? — спросил наконец он.

Как же? Забудешь такое… Правда, лично я считала, что это бред. Что Ван Холл совсем не похож на человека, способного выкинуть миллиарды на то, чтобы проникнуть в сказку. Хотя кто его знает, может, как раз это ему и хочется. Когда у тебя есть все, ты начинаешь хотеть странного.

— А может… — Дрюпин почесал головой. — Может, он тогда не врал?

Да. Когда у тебя есть все, начинаешь мечтать о странном.

 — И как чтение? — поинтересовалась Пара.

Она сидела на подоконнике и смотрела вниз, на город, лежащий под холмом. Город едва проглядывался за дождем, то выступая из воды серыми громадами многоэтажек, то исчезая за водопадами, и тогда начинало казаться, что дом стоит на острове, омываемом серым океаном.

— Чтение? — Зимин прилип к окну лбом. — Ничего. Немного безнадежности в дождливый день. Половину, наверное, прочитал. Увлекся, знаешь ли. Вообще, надо признать — автор весьма удачно под мой стиль подделался. Имя только исковеркал.

— Как это?

— У меня Сирена. А тут…

Зимин похлопал тетрадью по колену.

— Тут Сирень.

— Забавное имя.

— Забавное, — согласился Зимин. — Мне нравится. Вообще то, оно мне нравится гораздо больше, чем Сирена.

— Мне тоже больше нравится. Сирена это что то… Древнегреческое, мрачное, демоническое. А Сирень — это наше.

— Угу.

— Не надо недооценивать графоманов, — сказала Лара. — В них тоже может быть польза.

Зимин кивнул.

Лара приложила к стеклу щеку и снова стала глядеть на город.

Окно было большое, как в старых домах, только расположено низко от пола и не забрано рамой. В окне можно было встать на ноги и только кончиками пальцев дотянуться до верхнего откоса. Из за этого окна Зимин квартиру и купил.

Потому что окно сразу понравилось Ларе. Она даже заказала особо широкий подоконник, чтобы не только сидеть, но и при случае спать можно было. И чай вскипятить. И вообще, высота — это прекрасно, говорила Лара. Человек испокон веков к ней стремился, воздвигал башни и небоскребы, старался.

Зимин такой любви к высоте не разделял, но окно нравилось и ему, особенно вечером, на закате. Солнце садилось ровно напротив, на фоне оранжевого неба чернела городская линия, солнечный диск расслаивался в двойных стеклопакетах и от этого за окном опускались за горизонт фантастические два солнца — побольше и поменьше. Зимин смотрел и всегда ощущал себя на другой планете.

— Сирень… — Лара понюхала тетрадку. — Все таки интересно, почему такое имя? Сиренью не пахнет вроде.

— Я сам хотел, если честно… В черновиках «Беовульфа» у меня была Сирень. Редактору не понравилось, пришлось поменять на Сирену.

— Зря.

— Зря.

— Слушай, Зима, ну а почему все таки Сирень, а?! Погоди, дай угадаю. В твоем классе училась девушка, и у нее была кличка Сирень, так? Из за фиолетового цвета лица, правильно? А фиолетовый цвет лица у нее случился оттого, что ее мама работала на прядильной фабрике, и они выпускали джинсовую ткань. И вот однажды мать взяла свою дочь с собой, потому что бабушка, присматривающая за девочкой, отправилась на внеплановую спевку хора ветеранов сцены. Девочка пошла с мамой на фабрику и там уронилась в чан с индиго. Спасти ее удалось, но после окунания она приобрела устойчиво–фиолетовый цвет кожи. А так ее звали по–простому, Глафира. Или нет, ее звали Эсмеральда, в честь Виктора Гюго. Как?

Лара рассмеялась своей выдумке, сдвинулась чуть к краю подоконника и приложилась к стеклу другой щекой.

— Нормально, — оценил Зимин. — Есть способности.

— Или так, — продолжала фантазировать Лара. — У девочки был глубокий мощный голос, и мама хотела, чтобы ее дочь стала оперной певицей. Поэтому она и записала ее в хор ветеранов сцены… То есть в хор подростковой студии «Колокольчик», конечно. Девочка пришла на занятия хора и стала петь, да так, что многие вокруг впали в странное состояние сознания, стали как будто зомби. И с тех пор девочку стали называть вот как раз Сиреной. Или Сиренькой, если уменьшительно–ласкательно.

— Тоже неплохо. Но на самом деле все проще.

— Опять кладбище, что ли?

— Ага. К бабушке ходил. Иду, иду, а потом вдруг вижу — Сирень Александровна. Могилка, кстати, ухоженная вполне, нормальная. Все просто.

— Ясно, — усмехнулась Лара. — Ты, как всегда, в своем кладбищенском репертуаре. А я, кстати, тоже, наверное, умею книжки сочинять, в этом ничего сложного нет. Может, мне стоит бросить поиски своей дурацкой работы и начать ваять нетленку, а?

— Попробуй.

— Подумаю. Хотя это, наверное, дико скучно, будем на пару сидеть дома, клацать по клавишам. Тоска. Потом еще убьем друг друга из за творческих разногласий.

Лара поправила подушку и повернулась на правый бок, стала смотреть на дождь.