Он продолжал несильно загребать веслом. «Ласточка» медленно двигалась между подводных камней. За ними виднелись другие камни, но уже торчащие над поверхностью озера. Они становились все больше и больше. Дальше шли уже высокие скалы, закрывшие все поле зрения с восточной стороны. С запада же озеро скрывал из виду каменистый мыс, отходящий от побережья на добрые два десятка метров. Вспомнив зрелище, которое открывалось со скалы, нависшей над заливом, Джон старался вести «Ласточку» как можно ближе к восточному обрыву. Когда какой-нибудь камень оказывался слишком близко к лодке, Титти отталкивалась от него веслом. Если бы ребята гребли как обычно, то торчащие по бокам лодки весла задевали бы о камни с обеих сторон. И все же «Ласточка» продолжала продвигаться вперед, и под килем ее все было чисто.

Наконец впереди зашуршала зеленая листва, и «Ласточка» вошла в безопасный залив, укрытый с севера зарослями орешника, а со всех остальных сторон – каменными утесами. Нос лодки выполз на узенький пляж.

– Какое славное место! – воскликнула матрос Титти. – Мне кажется, что много сотен лет назад кто-то прятался от врагов на этом острове и скрывал свою лодку здесь, чтобы ее никто не увидел.

– Это отличная гавань, – подтвердил Джон. – Ну что, свистнем остальных?

И он изо всех сил дунул в свисток. Потом, аккуратно уложив весла на место, мальчик спрыгнул на берег, держа в руках конец носового фалиня. Однако Титти успела сойти на сушу первой и сейчас продиралась сквозь заросли орешника, чтобы показать Сьюзен и Роджеру дорогу к гавани. Но долго ждать их не пришлось.

– Ну что, – спросил капитан Джон, – как вам эта гавань?

– И как это мы не заметили ее, когда проплывали мимо? – удивилась Сьюзен.

– Нам мешали подводные камни. Здесь они выдаются в воду слишком далеко.

– Здесь «Ласточку» никто не найдет, – сказала Сьюзен.

– А если нас будут теснить враги, мы сможем спрятаться здесь, – заявила Титти. – Эту гавань не видно ниоткуда, даже с острова. Это самая замечательная гавань на свете.

– Можно привязать фалинь вон к тому пню, – сказал капитан Джон, – а кормовой швартов протянуть вон к тому кусту на скале. Тогда можно будет оставить судно на плаву. Это гораздо проще, чем всякий раз вытаскивать его из воды на сушу.

– Можно, я привяжу «Ласточку»? – попросил Роджер.

Джон вручил ему конец фалиня.

– А зачем ты нарисовал на дереве этот крест? – поинтересовался Роджер.

– Какой крест? – переспросил Джон.

– Вот этот.

– У самой верхушки древесного пня высотой побольше метра, но поменьше полутора белой краской был нарисован крест. Он был намалеван на той стороне пня, которая была обращена к озеру. Крест явно красовался здесь уже довольно долго и успел изрядно выцвести – вот почему ни Джон, ни Титти не заметили его. Да и к тому же они присматривались скорее к подводным камням, чем к деревьям на берегу.

– Я его не рисовал, – возразил Джон. – Он уже был здесь.

– Снова туземцы, – горестно промолвила Титти. – Это значит, что об этой гавани знает кто-то еще.

– Я думаю, что это те же люди, которые сложили очаг на поляне, – заметила Сьюзен. И в этот самый момент боцман вспомнила, что она еще и кок. – Чайник сейчас закипит! – воскликнула девочка. – Он же зальет костер! А когда вы засвистели, я собиралась жарить яичницу!

И она бегом бросилась обратно к лагерю.

Остальные пришвартовали «Ласточку» в гавани. Капитан Джон привязал один конец длинной веревки к скобе на корме лодки, а матрос Титти вскарабкалась на скалу, сжимая в зубах второй конец той же веревки. Роджер крепко держал носовой фалинь. Затем Джон сошел на берег, а Титти выбрала слабину кормового швартова и тщательно привязала его к рябиновому кусту, растущему в расщелине скалы. Роджер и Джон обмотали носовой фалинь вокруг высокого пня с намалеванным на нем белым крестом, а потом завязали швартов морским узлом. Теперь «Ласточка» тихонько покачивалась посреди маленькой гавани, закрепленная с кормы и с носа. Под килем у нее оставалось еще около метра глубины, а со всех сторон ее защищали скалы и основной массив острова.

Капитан Джон с гордостью посмотрел на свой корабль.

– Я считаю, что лучшей гавани не найти во всем мире, – заявил он.

– Если только о ней не знает кто-нибудь ещё, – напомнила Титти.

Затем все бегом вернулись в лагерь.

Теперь их стоянка напоминала настоящий лагерь путешественников по диким местам. Между деревьями были натянуты две палатки. В одной из них должны были спать боцман и матрос, в другой – капитан и юнга. На поляне под деревьями весело потрескивал костерок. Чайник уже вскипел и теперь стоял чуть поодаль от очага, выпуская из носика струйку пара. Сьюзен растопила на сковороде большой кусок сливочного масла. Рядом с нею в большой миске лежали шесть сырых яиц. Сьюзен разбила яйца о край кружки и вылила их содержимое в миску. Пустые скорлупки она бросила в костер. Четыре кружки рядком стояли на земле.

– Сегодня – никаких тарелок, – заявила боцман Сьюзен. – Мы все будем есть из одного блюда.

– Но это вовсе не блюдо, – возразил Роджер. – Это сковородка.

– Все равно мы будем есть из нее. Когда яичницу соскребаешь со сковородки и перекладываешь на тарелки, она выглядит просто ужасно.

– Боцман-кок вылила яйца из миски на сковородку и перемешала их со скворчащим маслом, но сперва немного потрясла над ними перечницей и посыпала солью.

– Они начинают сворачиваться, – заметила Титти, внимательно наблюдавшая за процессом готовки. – Когда начинают образовываться хлопья, нужно постоянно отскребать их от дна сковородки. Я видела, миссис Джексон так и делает.

– Вот тебе и хлопья, – сказала Сьюзен. – Давай отскребай их.

Она поставила сковородку на землю и раздала всем ложки. Капитан, боцман, матрос и юнга расселись на корточках вокруг сковородки и начали уплетать яичницу – однако она все еще была слишком горячей, и приходилось долго дуть на каждую порцию, прежде чем взять ее в рот. Боцман Сьюзен отрезала четыре больших ломтя ржаного хлеба и намазала их маслом – бутерброды полагалось съесть вместе с яичницей. Потом она разлила чай в четыре кружки, забелив напиток молоком из бутылки. «На сегодня вам хватит бутылки молока, – говорила перед отплытием мать, – а на завтра мы попытаемся договориться о поставке молока с каким-нибудь фермером, живущим поближе к острову». Еще на обед был большой рисовый пудинг, тоже привезенный из Холли-Хоув. Его, как и яичницу, ели «из общего блюда», не раскладывая по тарелкам. А на сладкое каждому досталось по огромному куску сдобного кекса с яблоками.

После того как юные путешественники съели всю яичницу и весь рисовый пудинг, умяли все бутерброды и кекс с яблоками, боцман и матрос пошли мыть посуду. Следовало вымыть ложки, отскрести сковороду и ополоснуть в озере чашки и миску. Капитан и юнга взяли подзорную трубу и отправились вверх по склону, спускавшемуся к лагерю с северной стороны. Поднявшись наверх, они обнаружили отличное место, где можно было залечь в расселине скалы и наблюдать за всем происходящим из-под прикрытия вересковых зарослей. При этом сами они оставались незримыми для любых посторонних глаз. В нескольких шагах позади укрытия возвышалась та гигантская сосна, которую юные мореплаватели приметили еще тогда, когда рассматривали остров с Дариенского пика.

Капитан Джон лежал среди вереска на спине и смотрел на раскидистую крону сосны.

– Если делать все как следует, – заявил он, – то мы должны бы водрузить на ее вершину флагшток.

– Для чего? – спросил юнга.

– Чтобы мы могли поднимать на нем сигнальный флаг. Допустим, Сьюзен, и Титти останутся здесь одни, а мы с тобой будем на рыбалке…

– Мы забыли взять с собой удочки, – напомнил Роджер.

– Завтра я съезжу за ними, – отмахнулся Джон. – Так вот, предположим, что мы будем на рыбалке, на остров вернутся туземцы – те, которые сложили очаг. Так вот, если мы увидим поднятый над островом флаг, мы будем знать, что что-то случилось, и сразу придем на помощь. И еще вполне можно использовать флагшток как маяк. Если кто-то из нас будет возвращаться на лодке уже по темноте, то те, кто остался на острове, смогут поднять на флагшток лампу, и тогда дерево будет как маяк. Уж тогда точно не промахнешься мимо острова, какой бы темной ни была ночь.