В XI веке движение охватило массы. С Балкан богомилы распространились по всей Византии, создав заметную общину даже в Константинополе, затем идею завезли в Европу. Когда василевс Алексей I Комнин начал в отношении богомилов репрессии, часть их эмигрировала на земли католиков, отчего в XII веке катары резко усилились и на западе. В 1167 году прошел большой сходняк катарского подполья, с участием представителей всей Европы, от Германии до Константинополя, на котором авторитеты попытались объединиться, но данных об этом всем мало. Известно, что к концу XII века секта имела филиалы в Германии, Испании, Франции, Италии, Венгрии, Византии… в общем, почти везде, вплоть до Руси. Нет данных, разве что, о Польше (пребывавшей в лютой раздробленности, где возможно было просто не до катаров) и владениях крестоносцев в Леванте (там религиозных течений было столько, что катары если и имелись — терялись).
Наибольших успехов, катары добились в регионе Средиземноморья. Обычно вспоминают Южную Францию с альбигойскими войнами и болгар, но это лишь раскрученные эпизоды. В Арагоне катаров, когда церковь взялась за них всерьез, запретили — но кроме экономического центра страны, Барселоны. Там к еретикам примкнули солидные господа из торгового нобилитета, спорить с которыми королю Педро II, что интересно, носящему кличку Католик, не хотелось. Да и сам король, выдающийся борец с маврами, погиб в 1213 году в Лангедоке, в бою с крестоносцами, воюя на стороне катаров. Пусть еретиков Педро II поддержал не из склонности к их учению, а просто потому, что это были «его еретики», но тем не менее.
В Италии ересь нашла немного сторонников в королевстве Обеих Сицилий и морских республиках, зато бурно расцвела в мешанине мелких государств севера, от Рима до Милана. Тут официальная церковь часто играла и роль светской власти, отчего катары стали не столько религией, сколько политической партией, к которой порой примыкали и мятежные прелаты. А вот призвать крестовый поход сюда, в сферу своих прямых светских интересов — но формально территорию Священной римской империи, папы римские опасались. Отчего давить грубой силой оппонентов вышло некому и катарские общины почти легально существовали в Италии до XIV века, куда дольше тех же альбигойцев.
Схожая ситуация сложилась в Бельгии и Нидерландах, на то время пограничных между империей и Францией владениях, формально вассальных императору. Катары там были сильны, церковь, не без влияния прошлых пары веков войн за инвеституру — слаба, а силовые операции проводить никто не хотел, дабы политическое равновесие не нарушать.
В остальной Германии, наоборот, сильнее оказалась церковь, часто выступая коренным светским сеньором. Отчего еретики там фиксировались, но быстро отлавливались и еще быстрее ликвидировались.
В Византии в начале XIII века бурных событий хватало и без ересей, но на Балканах, мало затронутых проблемами Константинополя и отстаивающих независимость, богомилы процветали. В их веру перешло одно из семейств князей Боснии, масса знати, почти вся верхушка средиземноморских городов вроде Зары, Дубровника и Сплита, им симпатизировали цари болгар и некоторые епископы.
Разумеется, увеличение роли конкурирующей фирмы, повлекло реакцию Церкви. Поначалу и Рим, и Константинополь, пытались вести дискуссию. Быстро выяснилось, что в прениях генеральная линия проигрывает. Большинство совершенных и активистов ереси, действительно были твердокаменными катарами, натуральными аскетами и подвижниками, грамотными полемистами, да и вообще грамотными (катары, кстати, с XII века посылали свои молодые кадры в зарождающиеся университеты — изучать врага изнутри и овладевать знаниями). Это выгодно отличало отборных миссионеров новой веры от конкурентов. Клир официальных церквей, для начала, был массовым — что само по себе резко снижало требования к кандидатам. Их посты давно стали выгодными, где меньше, где больше — но в любом случае, безопасными. Соответственно, и с аскетизмом, и с грамотностью, у духовенства объективно имелись проблемы, снижающие репутацию всей корпорации. Помимо общей тенденции к омирщлению, клирики повсеместно исполняли ряд светских функций, от экономических до судебных, а в Византии и вовсе стали де-факто частью административного аппарата. Для общества в целом, такая ситуация оценивается скорее позитивно, о чем мы упоминали, но фигуру священника (а к XII веку и монаха) заметно десакрализировало, даже независимо от личных качеств клира.
Осознав упущения, Церковь перешла к иным формам борьбы. Тут следует отметить, что основной формой стали вовсе не контртеррористические операции (крестовые походы), но «война идей» и сыск. Всем известные альбигойские войны, как и менее известные попытки Рима организовать антибогомильский крестовый поход на Балканах — лишь небольшая часть долгой религиозной войны. Локальные операции, из которых удачной оказалась единственная, в Лангедоке, где церковь имела для того силы и возможность. Безусловно, она сыграла огромную роль, позволив выжечь один из ключевых для катаров регионов и послужив наглядным средством устрашения, а заодно поводом и полигоном для административных мер, но движение катаров вовсе не искоренила. Даже не принесла неприемлемого ущерба.
Организовать же войсковые операции во всех охваченных ересью доменах не имелось никакой возможности, политической в первую очередь. Юг Франции стал исключением, поскольку там КТО затрагивала в основном независимое, в моменте лишенное покровителей и союзников, графство Тулузское. Прилегающие мелкие домены, формально вассальные разным коронам, оказались в том же положении — Священной римской империи и Англии было не до захолустья сомнительной лояльности по внутренним причинам, французы поддерживали крестоносцев. А монарх Арагона, единственный у которого нашлись желание и возможность поддержать вассальных еретиков, как отмечалось, несмотря на почетное прозвище Католик, повел дружину против крестоносцев вместе с общеизвестными катарами из лангедокской знати. И, заметим, едва не угробил затею папы — в решающем сражении перевес оказался на его стороне, сторонники церкви выиграли за счет тактики. Аналогичные попытки Рима на Балканах провалились, по большей части, правда, из-за развала Византии.
Пришлось искать иные ответы. Основным стало продолжение реформ, направленных на улучшение имиджа и системы Церкви, на первые роли выдвинулось обновленное монашество, но тут пути запада и востока разошлись.
Православная ветвь взялась за теорию, духовное совершенствование, усиление монашеского аскетизма и роли мистики в программе, творчески оживив давние практики исихазма. Центром стали монастыри Афона, к XIV веку окончательно сформулировав мощную глыбу теологии, ничуть не уступающую богомильской в эзотерическом плане, но более привычную и проработанную, а главное — заложившую фундамент устойчивости православия в сфере влияния Константинопольского патриархата на века вперед и несмотря на все последующие поражения православных стран. О тонкостях исихазма как-нибудь позже, нам важна его частная задача, которую нынче принято пропускать по глобальности вклада в дальнейшую историю. Не споря с фундаментальными вещами, отметим, что в XIII–XIV веках, распространение богомильской ереси исихасты остановили, сведя к небольшим локальным общинам, примерно в тот же срок, что и их западные коллеги. Окончательно задавить противника, впрочем, Константинополь не смог, подполье осталось, радикализовалось, еретики периодически активизировались еще несколько веков, но серьезным конкурентом уже не являлись.
Рим пошел путем административно-политическим. Первым делом, под шумок КТО в Лангедоке, Рим провел норму о праве понтифика лишать домена сеньоров, не только уличенных в ереси, но и ненадлежаще с ней борющихся. Передавая феод по своему усмотрению любому согласившемуся принять лен католику. И тут же применил ее на практике. Кейсы по разным причинам признали короли Англии, Арагона (наследник Педро II) и Франции, претендующие на сюзеренитет над наказанными сеньорами, отчего норма получила весомый статус сдерживающего фактора для рыцарей и королей. Обратной стороной успеха, стала настороженность монархов к папе. Война за веру, конечно, дело доброе, уклонистов наказывать следует, но практика папского распоряжения доменами чужих вассалов королям не понравилась. Возможно став тем перебором, с которого начался спад могущества римского понтифика — самый влиятельный в истории папа Иннокентий III, оказался и последним из реальных претендентов на правление всем христианским миром.
