Дождь кончился, грязь высохла, и Тугтегин снова начал вылазки. Лишь в ноябре крестоносцы подвели осадные орудия и взломав оборону противника ворвались в город. На этом, что стало сюрпризом, дело вовсе не кончилось, в путанных закоулках уличные бои шли еще неделю — город оказался большим, а сдаваться Тугтегин не желал. Но в декабре штурм кончился.

Эмир погиб в последние дни, латиняне понесли огромные потери — не менее трети армии, но Дамаск стал частью королевства Иерусалимского.

Принц Бекташ примерно в это время из хроник тихо исчез навсегда. Что с ним стало неведомо, но о передаче трона речи точно не шло.

Разъяренные сопротивлением, франки грабили город подчистую. Мирное население немалой частью успело за время схватки на улицах удрать, хоть и недалеко — и тем спастись, Балдуин взял под защиту теперь уже своих налогоплательщиков, покинувших врага. Оставшихся жестоко резали.

Границы Иерусалимского королевства приобрели определенную законченность. С запада по перешейку лежал усмиренный Египет, с севера Антиохия и Эдесса, с востока в основном пустыня, и где-то там, за караванными путями, халифат. Ну и на побережье сателлитный данник Сидон, блокированная потомком графа Сент-Жилля Триполи и суверенный Тир.

В минусе остались высокие потери и без того немногочисленных латинян и вассалы Дамаска, подчиняться франкам сходу не собирающиеся.

Весь следующий год король провел, приводя под свою руку территории бывшего эмирата Дамаск и в меньшей степени на остальных своих землях. Египет пока больше попыток вернуть упущенное не предпринимал, с Византией отношения крепли, Багдад тоже пока латинян не беспокоил. Беспокоила его величество острая нехватка франков. Как вообще, так и непосредственно рыцарей. Потери наложились на резкое расширение земель, и теперь «феодов было много больше, чем феодалов». А ведь не хватало и привычного третьего сословия.

Именно тогда заложились основы внутренней политики. К этим годам относятся первые посвящения в рыцари (с передачей лена) местных уроженцев, причем как армян, так и даже не то араба, не то сирийца из местных христиан — разумеется, перешедшего к латинскому обряду.

В Иерусалимском королевстве и Эдессе нравы отличались беспримерной для того века веротерпимостью, что тоже диктовалось демографией — сеньоры желали внутреннего мира и прибыли, а не споров о догматах. Впрочем, в княжестве Антиохском, Танкред и его норманны, ничего специально не демонстрируя, попросту искренне плевали на религиозную и национальную принадлежность, исходя из принципа «был бы человек хороший» и разницы ни для кого не делая. Это принесло неожиданные плоды — именно в княжестве начался, хоть и не резкий, рост приверженцев Римской епархии из местных.

Но латинян все равно крайне не хватало. Поэтому особый интерес вызвали известия о том, что в Европе Боэмунд, князь Антиохский, собирает, при поддержке римского папы и короля Франции, новый заезд. Но вот цель его похода, вызывала вопросы. Как у Балдуина, так и у Алексея Комнина…

Когда мы читаем про крестоносцев — королей, князей, рыцарей, не говоря о рядовых, следует помнить, что они были людьми своего века и нравов довольно суровых. При всем неоспоримом религиозном вдохновлении — достаточно вспомнить, что первые походы были крайне затратны, у них имелись и далекие от веры мотивы, помыслы и привычки. Скажем, те самые Балдуин I или Боэмунд, вполне вероятно, не брезговали людоедством — не в переносном, а в самом прямом смысле. И точно их соратники сим баловались. Пусть не в приписываемых масштабах и не по злобе, а в единичных случаях и с лютого голоду, но все же. Турок и арабов это шокировало.

Тут еще два момента. Латиняне прекрасно понимали, что есть людей, в общем-то, не очень хорошо, даже от голода. И даже оправдывались, когда им делали за то замечания. Но оправдываясь, они упоминали, что «да мы не только людей — а даже и собак ели, вот до чего дошли!» Гм…

В биографии Боэмунда, известный автор, например, специально долго разъясняет, что когда князь повелел приготовить ему человечину по рецепту нормального мяса — это был хитрый план по запугиванию турок, которым коварно позволили подсмотреть а затем рассказать. И это традиционная норманская спецоперация и информационная война.

…а что потом там действительно крестоносцы кого-то съели — так на том внимание акцентировать не следует. Не следует — но для понимания, помнить стоит.

И еще ремарка по раннесредневековому Леванту. Нельзя преувеличивать религиозную нетерпимость.

Она, безусловно, существовала со стороны пришедших к «злым сарацинам» франков, но куда меньше — со стороны привыкших к массовому окружению христиан (православных, армян и т. д.) сарацин. И позже для сплочения в борьбе с латинянами, нетерпимость к христианам вождям мусульман пришлось долго и последовательно проповедовать.

Но на протяжении, пожалуй, большей части существования Латинских королевств, противостояние христиан и мусульман на почве религии существовало лишь теоретически. Сеньоры перемешанных в тех местах владений, воевали и вступали в союз постоянно, и совсем не по религиозным причинам, а по чисто практическим.

Союз Данишменда — одного из лидеров разгрома аръегардного крестового похода и Боэмунда Антиохского — одного из ведущих крестоносцев, это не альтернатива. Он действительно существовал, хоть и с гораздо меньшими последствиями. И возник этот альянс спустя считанные годы после франкских завоеваний. А ведь были и до него.

Собственно, противостояние «франки-сарацины» вообще первые полвека не существовало. Были «франки приезжие — против франков местных», «арабы против турок», «армяне против греков». Но, как и «франки и арабы против турок и греков», например. Исходили розни и союзы только из границ и интересов.

С начала крестовых походов прошло 10 лет и к 1107 году не то чтобы перевернулся весь мир, но немалая его часть.

Походы, на первый взгляд, полностью изменили ситуацию лишь в Малой Азии и Леванте, но это изменение повлияло на Европу и Среднюю Азию, учитывая Египет — затронуло Африку, и растекалось медленной волной далее.

В отличие от заявленных целей, первым и главным оказалось вовсе не освобождение Святых мест, а незначительное с точки зрения паломничества (хоть и связанное с этой великой миссией) событие — византийская реконкиста.

Если к концу XI века ромеи потеряли почти всю азиатскую часть, то теперь Европа и Багдадский халифат увидели на своих границах возродившееся мощное государство, остающееся (или вновь ставшее) «третьей силой» в споре католиков и мусульман — что меняло расклад куда сильнее, чем какой-то Левант, чьим бы он ни был.

К Византии в Малой Азии вернулись ремесленные центры и стратегическое положение, развитая агропромышленность полосы Средиземноморского побережья, и масса людских, близких этнически и религиозно резервов. Последние, кроме всего прочего, при лучшей в мире имперской податной системе служили более эффективным источником дохода чем для Рума.

Западные рубежи Византии оставались спокойными. Печенеги временно утихомирились, сербы пребывали в привычной, но не острой фазе внутренних свар. В 1102 году король Венгрии Коломан из династии Арпада заключил унию с хорватами получил хорватскую корону. Венгрия и Хорватия оставались отдельными королевствами, но с общим теперь королем Венгрии, Далмации и Хорватии.

С востока лежали Грузия и сателлитные Багдаду эмираты, пока переваривающие куски, доставшиеся после краха Данишменда.

Войска Комнина теперь оценивались высоко, и ожидать от него дальнейшего «возвращения исконных территорий» могли многие — о принадлежности Византии частей Италии, Балкан, Африки и Мессопотамии помнили, как соседи, так и сами ромеи.