В связи с этим, весной Балдуин I договорился с бедуинами, кочевавшими на юге, и при их поддержке, с небольшой дружиной совершил поход к Красному морю, взяв порт Айлу, а потом в Трансиорданию, присоединив к своим владениям Петру.

Тем самым король продолжил брать под контроль пути из Египта в Левант и караванные дороги из Аравии (а значит и частично из Персидского залива, они шли через Петру).

Теперь значение непокоренных портовых городов Палестины откровенно падало. Зачем везти товар в Тир и платить две пошлины, если уплатив одну в Петре или Айле, можно торговать по всему королевству франков? Доходы Иерусалима, наоборот, росли — что активно не нравилось в Египте и Дамаске, но более никого не задевало.

Пелузий осенью снова отбили, продолжив строительство.

В следующем, 1104 году египтяне весной попробовали небольшими силами вернуть утраченное. Взять достроенный Пелузий не смогли, обойдя город, прошли Аль-Ариш и вышли к Аскалону, взять который вновь не хватило сил и средств. Балдуин I выдвинулся туда с собранными спешно вассалами, узнав об чем египтяне ушли.

В этом же году король осадил и взял летом, с помощью очередного пришедшего генуэзского флота, Бейрут. Осада продолжалась два месяца, после чего город сдался на достаточно мягких условиях и вошел в состав королевства.

Тир по-прежнему гордо отвергал посягания на независимость, а Сидон в обмен на свободу перешел на постоянные выплаты дани в иерусалимскую казну и обещание не нападать на франков ни на море, ни на суше. Второго от сидонцев никто и так не ожидал, а первое из обещаний, как понимали обе стороны, было всего лишь данью вежливости — поди там в море разбери… но в целом, такой «испанский вариант» (и ранее применяемый к арабским эмиратам в Испании) всех пока устраивал.

В том же году в Заморье появились первые паломники, добравшиеся сухопутьем, через Византию. Впрочем, число их было крайне невелико, что объяснялось маршрутом. На практике, возможность избежать моря вышла лишь при туре Италия-Византия-Заморье, поскольку из других европейских стран прямой путь шел по Балканам, где не утихал вопрос о власти.

Некоторое количество пришедших в Рим, поклониться папе, и пожелавших сходить и в Святую землю нашлось, и дорогу они начали торить, но стало очевидно, что без серьезных потерь такое турне возможно лишь большими группами, которые кто-то должен организовать. Морем паломники приплывали постоянно, и в количестве большем. Далеко не все из них оставались в Заморье, но некоторое пополнение от этого выходило.

К 1105 году и Египет, и Иерусалим восстановили силы для нового раунда. Начал визирь Египта, отправив как принято, по весне, армию к Пелузию.

Перед наступлением, аль-Афдал обратился в Дамаск к Тугтегину, с предложением отринуть религиозную нетерпимость, и дружно пойти резать латинян. Египтяне расчитывали, что захват Алеппо напугает единственного оставшегося мусульманского соседа, породив желание изгнать франков из Леванта, пусть даже в союзе с еретиком. Обращение принесло свои плоды, хотя в меньшей степени, чем расчитывал визирь. Впрочем, у египтян других союзников не просматривалось вовсе. Халифат Фатимидов за пределами их границ не признавал никто из мусульман, ранее дружественная Византия уже пару лет как стала скорее нейтральной, склоняясь при том в сторону Иерусалима (но, ни в коем случае не княжества Антиохского).

Владыку Дамаска, ситуация действительно беспокоила, а Египет казался злом не только привычным, но и меньшим. Возможности обратиться за помощью, он в свою очередь, кроме Каира тоже нигде не усматривал. Вернее, как раз возможность, в отличие от аль-Афдала, и даже прежнего эмира Дукака, у бывшего атабека имелась и вполне очевидная — Багдад. Он сам и Дамаск не были еретиками, а в отличие от Дукака — сына пусть и проигравшего, но претендента на должность султана, Тугтегин хоть и воевал вместе с упомянутым претендентом-отцом, но — против покойного Беркиярука, с которым позже воевал и ныне действующий султан, да и давно то было. Сам же эмир никаких прав в Багдаде не имел. Помощь Багдад, в обмен на признание власти султана, скорее всего, оказал бы. Но через некоторое время, там могли счесть нужным заменить в городе эмира — он же лицо назначаемое. И после защиты от латинян, у султана такое управленческое решение могло получиться. А атабек был немолод и планировал мирно встретить старость на заслуженном посту.

Договариваться с королем Иерусалима он не то чтобы не хотел, он ему пока не верил. Да и конкурент эмира, Бекташ, проживал где-то на землях Балдуина I, что ветерана восточных войн напрягало.

С другой стороны, полный разгром франков Тугтегина тоже не устраивал. Левант уйдет египтянам, где же тут выигрыш для Дамаска? Но, представляя, какие силы собирает визирь и зная, что тот ставит на «великий поход» все имеющееся, эмир, как многие до него и после, решил занять позицию «третьего радующегося». Поддержав, тем не менее, египтян посылкой пары тысяч конных лучников-турок, нанятых из отрядов с недавно закончившихся султанских войн — для тех мест сила большая, вклад серьезный.

Свою, также усиленную наемниками, благо доходы города позволяли, дружину, эмир благоразумно держал при себе, пообещав при том аль-Афдалу нанести удар по латинянам чуть позже, «так скоро, как только возможно». Что, как все прекрасно понимали, означало «если визирь добьется успеха». Но такая сделка была обычной и даже вполне перспективной.

Итак, египтяне вышли к Пелузию. Попытка была не первой, но по стратегическому замыслу визиря должна была если и не стать последней — франков к тому времени оценивали реалистично, то хотя бы вернуть Аскалон и вновь перекрыть латинянам путь в Египет. Поэтому войск собрали много. По относительно реалистичным источникам, не менее 30 000 человек (менее реалистичные считали бусурман сотнями тысяч, разумеется). Поддерживающий операцию с моря флот хронист назвал «одним из самых красивых, что когда-либо выходили из фатимидских военных портов», и не преувеличил. Флот включал корабли Египта и Тира, Сидон от участия в компании уклонился.

Весной 1105 года визирь лично возглавил наступление. Египтяне взяли с ходу Пелузий, несмотря на усиленное строительство, продержавшийся лишь два дня, но успевший отправить гонцов в Иерусалим.

Король, ожидал нападения, он как пишет хронист «понял, что Аскалон будет осажден, и Святая земля будет подвергнута великой опасности», и к войне готовился. Уж предвиденье то было, донесли шпионы из Каира либо Дамаска, или просто передовые посты в дельте Нила на границы Балдуин I держал — то нам неведомо, но что «у франков было время приготовиться» отмечают все источники. Да и то верно — не 1101 год на дворе, время войти в курс дела имелось, а рациональный король зря его тратил редко. Он спешно начал собирать задерживающихся вассалов и отправил гонцов за помощью к соседям. Впрочем, на соседей рассчитывали не сильно, они должны были прикрыть границы королевства от Дамаска.

Пока визирь брал Пелузий, пока его армия отдыхала после марша и штурма, время оказалось упущено. Аскалон подготовился к осаде, а с севера подходило королевское войско, собрать в которое удалось две тысячи конных (включая туркополов — легкую кавалерию в местном стиле и немалой частью из местных же наемников) и семь-восемь тысяч пехоты.

Взять крепость с налета, аль-Афдал не смог, но как только его войска начали «садиться в осаду», на еще неустроенный лагерь свалилась рать Балдуина I, немедленно поддержанная вылазкой осажденных. После продолжительного трехдневного сражения, шедшего с переменным успехом, остатки турецкой и египетской конницы обратились в бегство, а пехоту вырубили на месте. Визирь успел уйти на корабль поддерживающего флота, но после потери армии ловить стало нечего, и флот вернулся в Александрию.

Король преследовал убегающих до Пелузия, откуда выслал небольшой отряд дальше, к границе, проследить, чтоб никто не задерживался, а сам остановился на отдых и раздумья.