Когда-то мы знали в жизни только радость.

Странно вспоминать это здесь, в затененных землях. Странно представить, что существа из плоти могут не ведать страха, страданий, скорби и быть неподвластными смерти. А ведь мы и были такими — бесстрашными, беспечальными и бессмертными.

Рожденные в Благой Земле, мы пришли в мир, полный света и любви. Сияние Дерев согревало и лелеяло нас. Наш край не знал темноты, а мы не знали несчастий и лиха.

Мы трудились легко и весело, словно играли, танцевали без устали, как танцуют пылинки в лучах света или листья на ветру, пели, как поют птицы. Голос лишь повторял то, что звучало в сердце.

Нам знаком был только свет, мы не умели бояться тьмы. И не сумели распознать ее — до последнего мига.

Все начиналось исподволь, безобидно и незаметно. Для забавы состязались певцы и танцоры; шутя спорили мастера, чья работа искуснее; ради потехи затевали поединки, сначала неумелые и неловкие, потом — сноровистые, горячие, с оружием в руках, до ушибов и боли, до слез проигравших и злой радости победителей… Мало-помалу шутки стали не смешны, забавы не веселы, потехи обидны. Мечты же более не тешили, но бередили и тревожили душу.

После говорили, что во всем виноват Падший Вала, который обманул Владык мнимым раскаянием, бродил по нашей стране невозбранно и наставлял в своем знании всех, кто желал его слушать. Его речи были слаще меда. Они увлекали и затягивали, сулили дивные прозрения и чудные открытия. Но от них оставалось едкое, горькое как желчь послевкусие, а душу словно жгло огнем.

Тем речам внимали многие. Надо ли удивляться, что страсти кипели все сильнее, вырвались наконец из-под спуда, и среди нолдор возник разлад?

Соперниками стали старший и средний сыновья нашего короля. Старший, одержимый недоверием и гордыней, бросил в лицо брату слова гнева, угрожал ему мечом и был изгнан. Вместе с ним, оставив свой народ, отправился в изгнание король. Средний сын воссел на его трон в Тирионе. Отныне не было мира в нашей земле и в наших душах, и раздор между Первым и Вторым Домами не утихал.

Поначалу он не коснулся нас, подданных Третьего Дома — Дома младшего сына короля. Наш Лорд не участвовал ни во власти, ни в распре. Сын ваниа, он унаследовал от матери золотые волосы и склонность к созерцанию и размышлениям; дела правления не привлекали его, а ссора между братьями глубоко печалила. В свое время он взял в жены дочь государя тэлери — народа мореходов и певцов, властителей путей вод и ветра, создателей белокрылых судов, обликом схожих с лебедями. В его детях смешалась кровь Трех Народов эльдар. Они были прекрасны, четверо братьев и сестра, дети Благой Земли — золотоволосые, с ясными сияющими лицами, с глазами цвета неба и моря, живые и быстрые, как порывы ветра, радостные, как звон колоколов Валмара в час Смешения Света.

Мой отец был дружен с нашим Лордом и разделял его склонности. Мы — я и мой брат — водились с его детьми, разделяли с ними веселье и забавы. Вместе с ними мы танцевали и пели, пировали и охотились, носились по лугам на резвых конях или по волнам на корабле-лебеде. Вместе с ними мечтали о земле за Морем, смеялись над гордыней Первого Дома и упрямством Второго.

Вместе с ними мы отправились на Праздник Сбора Плодов, что в урочный час устроил Владыка Манвэ в своих Чертогах на высокой горе Таниквэтиль.

Что это был за праздник! Мы не встречались всем народом со времени ссоры сыновей нашего короля. И теперь нам следовало наверстать упущенное — веселиться так, чтобы наш смех достиг Небес, пение — Моря, а от танцев содрогнулась бы земная твердь.

Поначалу так оно и было. В Чертогах Манвэ собрались жители Тириона и Валмара, и майар, и Владыки в телесном своем обличье. От пестроты праздничных одежд рябило в глазах, драгоценные уборы блистали, как роса в свете Дерев, с лиц не сходили улыбки, не смолкали приветствия и заздравные речи.

В общей сутолоке я выглядывала друзей и подруг — тех, с кем не виделась много кругов света. Мне хотелось рассмотреть их наряды, узнать их новости, подразнить их возлюбленных… Словом, сделать вид, будто время непокоя и смятения миновало бесследно или его вовсе не было, и теперь мы снова прежние — беспечальные и беззаботные, как птицы или мотыльки.

Этого-то мне и не удавалось.

Король Финвэ не явился на праздник — предпочел суровую печаль изгнанника сумасбродному веселью. Из Северной Твердыни пришел — по велению Манвэ! — лишь его старший сын. Мой взгляд то и дело натыкался на него, как пальцы, бывает, натыкаются на впившуюся в тело занозу. Он был чужд праздничной толпе — весь в черном, с черными как вороново крыло волосами, без дивных своих Камней, без единой драгоценности. Правда, глаза его сверкали на бледном лице так, что запросто перебили бы блеск Камней — если бы он украсил себя ими. Сразу видно было, что его несчастная мать не ошиблась, нарекая сына Пламенным Духом!

— Ах, он прекрасен! — с придыханием прошептала рядом со мной Арквенэн.

— У него жена. И семеро взрослых сыновей, — сказала я. «И желчный нрав», — но этого я вслух не произнесла.

Подруга обиделась:

— О чем ты, Тинвиэль? Я только говорю, что он красив!

Ну да, красив. Как красивы изделия его рук — блистающие камни и острые мечи…

Не только я то и дело посматривала на мрачного гостя. Многие устремляли на него взгляды — восхищенные, возмущенные, участливые, недоверчивые… Порой казалось, что именно он, а не Владыки, стал средоточием наших мыслей и нашего торжества. Наше внимание будто преломлялось в нем, превращалось в пронизывающее воздух напряжение. Уж не грозой ли разрядится оно?

Впрочем, пока ничего дурного не случилось. Больше того, перед тронами Владык Феанаро пожал руку брату своему Нолофинвэ, а тот пообещал вдохновенно:

— Полубрат по крови, истинным братом по духу буду я. Ты станешь вести, а я следовать. Да не разделят нас впредь никакие беды!

Феанаро принял его обет, хоть ничего не посулил взамен. И не ошибусь я, если скажу, что ни братья его, ни мы, ни даже Владыки — никто и вообразить не мог, чем обернутся те благие намерения.

Меж тем праздник шел своим чередом. Играла музыка. Кто-то подпевал быстрым флейтам и арфам, кто-то пустился в пляс, под здравицы наполняли и осушали кубки... Даже Феанаро смягчил лицо, пригасил огонь очей и благосклонно внимал речам почитателей.

Я, правда, видела, что Лорд наш Арафинвэ следит за ним пристально и беспокойно, будто ждет, что тот снова затеет ссору или смуту. Та же тревога мелькала в глазах двоих из его детей, даром что Артафиндэ не отходил от своей возлюбленной, а Артанис с шутками и смехом судействовала в состязании, затеянном поклонниками ее красоты. Они (и среди них мой брат) наперебой восхваляли ее в стихах.

Остальные трое сыновей Арафинвэ веселились от души — отплясывали, взявшись за руки, а потом в танце помчались по Чертогу, вовлекая в движение все больше народу. Вот уже длинная змея несется меж самоцветных колонн, рвется и вновь срастается, с хохотом рассыпается на поворотах…

Я тоже вылетела из цепи и чуть не упала, но меня подхватил приятель мой Ниэллин и завертел вихрем, так что в глазах все слилось в цветные полосы...

Когда зрение мое стало меркнуть, я решила, что это просто закружилась голова.

— Ниэллин, довольно! — крикнула я сердито.

Он без слов повиновался и поддержал меня, чтобы я устояла на ногах; я слышала его частое дыхание, но темнота все сгущалась, пока не стала непроглядной чернотой. Музыка расстроилась и смолкла... Мне показалось на миг, что я лишилась и слуха. Тут же тьма забила мне горло, не давая дышать. А когда я все-таки вдохнула, выдох изошел из меня с криком. Слух мой был при мне; вопли и рыдания других пронзили его.

— Тинвиэль, не бойся… — сдавленным голосом выговорил Ниэллин.

Он не выпускал меня из рук, и это касание в равной степени нужно было мне и ему.