Кто из нас ждал такого, выступая в поход под громкие речи и пение труб?

Вход в пещеру заложили камнями, чтобы покой мертвых не потревожили ни зверь, ни птица. Погребение завершилось, постепенно затихли рыдания. Но мы не расходились, в молчании ожидая слов наших Лордов.

Они стояли у самой скалы, плечом к плечу — Арафинвэ, печально склонивший голову, и Нолофинвэ, прямой как струна, с жестким, окаменевшим лицом. Он заговорил первым, и голос его был сух и тверд, словно камень, а слова отрывисты и резки:

— Нолдор, друзья мои! Ныне мы прощаемся с нашими братьями. Расстаемся с ними навеки, оставляем их, ибо мертвые не могут сопутствовать живым. Страшен этот час, тяжела наша скорбь. Тем горше, что причина ее не в сражении с Врагом, но в жестокой битве с сородичами. Никогда прежде не случалось между эльдар такой усобицы. Наши отцы и праотцы не поднимали оружия друг на друга даже в Затененных Землях. И сейчас не злой умысел, а чудовищная ошибка столкнула в бою нас и тэлери. Эту ошибку не исправить словами. Не утишить словами скорбь, не вернуть мертвым жизнь. Слова пусты. Делами следует нам почтить память убитых. Значит, дела наши должны быть достойны их памяти.

Он помолчал, оглядывая нас пристально, как будто хотел заглянуть в глаза каждому, потом продолжал:

— Будем ли мы мстить за погибших? Нет! Месть повлечет за собой новое братоубийство. Нам не будет прощения, если такое случится вновь, и случится по нашему произволу. Продолжим ли мы путь? Да! Только борьба с Врагом оправдает нас. Нам не будет прощения, если мы откажемся от цели. Так не сделаем же напрасной великую жертву, что принесли наши братья! Согласны ли вы со мной, друзья мои?

— Да! Согласны! — загудела толпа.

Нолофинвэ кивнул.

Тогда Лорд Арафинвэ поднял руку, призывая к вниманию, и шагнул вперед.

— Помните ли вы слова посланца Манвэ? — спросил он как всегда негромко и мягко. — Они сбылись. Наш путь только начался, а мы уже испытали скорби, которые нам не дано было провидеть. Нас постигло ужасное несчастье, о котором мы не забудем до конца времен. Горько сознавать, что отчасти виной ему – наша спешка. Она исказила наш взгляд, затмила разум, толкнула на дела, воистину достойные сожаления. Потому я прошу — не будьте опрометчивы и поспешны сейчас, когда мы снова выбираем путь. Кто знает, что ждет нас впереди? Как еще будет испытана наша стойкость? Наше терпение? Наша совесть? Мы принимаем общее решение. Но перед совестью каждый ответит сам. Спросите себя — готовы ли вы отвечать за свои решения и поступки? Готовы ли принять их следствия как свою, а не навязанную кем-то участь?

Нолофинвэ с изумлением глянул на нашего Лорда.

— О чем ты, брат? — резко спросил он. — Скажи прямо! Ты сомневаешься в нашей стойкости? Или в нашем выборе?

— Мы не знаем пределов нашей стойкости. И не всегда делаем правильный выбор. Но отныне мы знаем, что цена ошибки – жизнь, и не только собственная. Готовы ли мы платить чужими жизнями за наши ошибки? Чем дальше мы зайдем по этому пути, тем труднее будет вернуться. И потому, если кто-то сомневается, стоит ли ему идти вперед — пусть примет иное решение.

Толпа зашумела: слова Лорда Арафинвэ не понравились нам.

— Ты напрасно пугаешь нас, Лорд! Мы не повторим своих ошибок! — слышала я со всех сторон. — Слова посланца Манвэ исполнились — значит, худшее уже случилось! Дальше путь станет легче!

Нолофинвэ вздернул подбородок:

— Уж не трусость ли говорит в тебе, брат?! Не ее ли шепот ты принимаешь за голос мудрости?!

Он обвел глазами притихшее собрание, и я вдруг заметила, что он похож на Феанаро не меньше, чем на своего младшего брата.

— Я дал клятву, — помолчав, сказал он жестко. — Я исполню ее. Но Арафинвэ прав — сомнения и слабость воистину гибельны в тяжелом пути. Пусть со мною идут те, кто сохранил храбрость, стойкость и верность. Тот, кто напуган и усомнился, пусть возвращается в Тирион.

Лорд Арафинвэ не дрогнув встретил недовольные, презрительные взгляды, что бросали на него многие, и молвил только:

— Я приму любое решение моего народа.

Увы, если он думал уговорить нас вернуться домой, он напрасно потратил слова. Все как один решили идти дальше. Разве можно было отступить — и тем признаться в сомнениях и трусости?

— Зачем только наш Лорд начал этот разговор? — с досадливым недоумением спросил Тиндал, когда мы шли обратно в лагерь. — Зачем намекал, что лучше бы нам вернуться? Теперь Второй Дом будет держать его — а заодно и всех нас — за слабаков и трусов!

— Лорд не трус, — произнес Ниэллин задумчиво. — Я бы побоялся говорить перед всеми так, как говорил он.

— Это точно. Нужна смелость, чтобы напомнить Нолофинвэ, что и он может ошибаться, — хмыкнул Алассарэ.

— А по-моему, дело не в Нолофинвэ, — сказала я. — Лорд хотел напомнить нам, что каждый должен сам принять свое решение. Потому что отвечать за него тоже придется самому.

— Ну, не знаю. О чем тут думать? Как все, так и я, — заявила Арквенэн. — Разве единство — это не важно? Если сделать, как говорит наш Лорд, мы, чего доброго, разбредемся в разные стороны, и наш поход закончится тут же!

Нет, этого пока опасаться не приходилось. Вернувшись, мы сразу занялись сборами. Не хотелось ни на час задерживаться в месте, отмеченном неизбывной скорбью, тем более что время, назначенное Лордами для стоянки, почти истекло. Большинство пострадавших оправилось; для тех, кто еще не мог идти сам, сделали носилки. Мы разобрали шатры и палатки, распихали по сумкам вещи, загасили костры…

Вскоре длинная вереница путников потянулась между деревьями. Далеко обходя Альквалондэ, мы спускались к морю, где нас наверняка уже ждал Первый Дом на захваченных у тэлери кораблях.

Едва мы вышли на прибрежный утес к северу от Гаваней, как увидели корабли. Подобно стае лебедей, они покачивались на волнах в широкой бухте. Их было около пяти десятков. Между кораблями и берегом, будто птенцы среди взрослых птиц, сновали легкие лодочки.

Странно! Мне казалось, в Альквалондэ больше судов почти на треть. Где же остальные? А впрочем, даже если бы число кораблей утроилось, их не хватило бы разом переправить всех нас через Море.

На берегу горели костры, народ толпился вокруг — Первый Дом ждал нас!

Во главе нашего воинства взметнулись стяги Нолофинвэ и Арафинвэ. Шедшие впереди разразились криками радости. Сидевшие и стоявшие у костров встрепенулись, тоже стали кричать и махать руками, кто-то побежал нам навстречу. Мы торопливо спустились по крутому склону — и вот уже наши обмениваются приветствиями и рукопожатиями с нолдор Первого Дома.

Тиндала вдруг со всей силы стиснул в объятиях высокий незнакомец в яркой, багряной с черным одежде:

— Друг! Ты жив! Как же я рад встретить тебя!..

— А я не очень… — просипел Тиндал, тщетно пытаясь высвободиться из крепкой хватки незнакомца.

Тот опомнился, выпустил моего брата и отступил на шаг:

— Прости.

Тиндал, схватившись за раненый бок, с трудом переводил дыхание. Незнакомец проговорил смущенно:

— Мое имя Элеммир. Прими мою благодарность за то, что… остановил меня там, в Гавани. И мои сожаления за то, что ранил тебя. Я в долгу перед тобой.

Он коротко, неловко поклонился.

— Ты ничего мне не должен, раз уж не убил, — проворчал Тиндал. — Я не держу на тебя зла.

Так вот кто был его противником!

Я с возмущением уставилась на Элеммира. На месте брата вряд ли я сразу простила бы его! Но… стоит ли упрекать того, кто уже повинился? Впридачу я разглядела, что он едва ли старше Тиндала и что лицо у него мягкое и добродушное. Как только он отважился поднять оружие на сородичей?

Ниэллин с Алассарэ тоже удержались от лишних слов, хоть и смотрели на нового знакомца без одобрения. Зато не смолчал стоявший поблизости нолдо с резкими, насмешливыми чертами:

— Эй, Элеммир! У кого ты просишь прощения? У недотеп из Третьего Дома? Если кому из них досталось, сами виноваты — раз трусили биться за корабли, так не путались бы под ногами!