Колени прострелило тупой болью, лицо остудило колючим снегом. Я обнаружил себя лежащим на земле. Правая рука сжимает подрагивающую ромфею. Руны, украшающие клинок, весело искрятся на солнце. Тяжесть меча в руке придала мне уверенности и вывела из оцепенения. Я поднял голову, осмотрелся. Лошади, запряженные в сани, остались позади. Все егеря лежат рядом. Скулят, кричат и причитают. Только Джалек, как и я, стоит на коленях. Он, зажмурившись, шепчет слова неизвестной мне молитвы.

Я, напрягая все оставшиеся силы, перевел тяжелый взгляд вперед, туда, куда мы держали свой путь. На вершине небольшого холма высились руины маленькой деревушки, а рядом, на возвышающемся валуне, стоял Зверь. Я зажмурился, боясь потерять рассудок от вида монстра. Нет, в его внешнем виде не было ничего ужасного. Длинное, тощее, горбатое тело. Черная как смоль густая грива, морда, похожая на волчью, но с четырьмя глазами. Вот пожалуй и все, что я успел заметить… Однако всего один взгляд на Зверя порождал во мне волны, нестерпимо леденящие тело и дух.

Из цепких лап ужаса мены выдернул душераздирающий вопль. Я распахнул глаза и увидел одного из егерей, бросившегося прочь. Зверь, возвышающийся над руинами разоренного поселения, хищно вскинулся. Я метнулся следом за товарищем, нырнул, ухватив его за ноги, повалил в снег.

Зверь завыл. Я забыл, как дышать, перестал чувствовать тело. Хотел пошевелиться, но так и не смог, продолжая лежать, уткнувшись лицом в снег.

Справа что-то затрепыхалось, но так далеко, где-то не здесь, в другом мире. Я, сжав зубы до боли в челюстях, попытался сосредоточиться. Назойливое шевеление справа продолжилось. Через несколько мгновений я осознал, что это все так же подрагивает ромфея.

Усилие! Вдох-выдох. Сердце бьется, пытаясь проломить ребра. Еще усилие! Вдох-выдох. Рывок! И вот я стою на коленях. Скрип зубов, видимо моих. И вот я поднимаю голову, стараюсь уверено смотреть вперед. Нахожу взглядом глаза Зверя. Желтые, изуродованные тьмой. Сердце, словно маленькая пташка, летящая против шквалистого ветра, забилось, замерло в невесомости. А через секунду продолжило свой ровный ритмичный танец.

Вдох-выдох! Я опираюсь на меч, медленно поднимаюсь на ноги, делаю шаг. Еще шаг. Еще и еще… Ромфея отставлена в сторону на манер косы, я уверено шагаю вперед, часто дышу. До разрушенного поселения остается не больше сотни шагов. Взмахиваю клинком и останавливаю его перед своим лицом. Ромфея хищно подрагивает. Я не знаю, что с ней. Раньше такого не было…

Внезапно Зверь коротко завыл, оскалился напоследок и широкими прыжками умчался прочь. На север. Я смотрел монстру вслед до тех пор, пока тот не затерялся среди предгорий.

За спиной жахнул выстрел. Я оглянулся. Среди лежащих в снегу егерей стоял сержант Пайк. Он держал пищаль стволом кверху, и ошалело пялился на меня. На промежности его шерстяных штанов расплывалось характерное темное, влажное пятно.

— Хватит жечь порох понапрасну! — осудительно сказал Джалек. Южанин поднялся с колен и медленно побрел ко мне. Пайк выронил огнестрел и прикрыл лицо дрожащими руками. Да, сержанту будет тяжело теперь смотреть нам в глаза.

Мы с Джалеком осмотрели руины поселения. Кругом алели еще подрагивающие останки разодранных тел. Среди хаоса следов погибших северян обнаружились четкие, упорядоченные следы Зверя. Судя по всему, он пришел сюда один. Не найдя больше ничего важного, мы устало побрели обратно.

Егеря постепенно начали приходить в себя. От повозок, оставшихся позади, к нам ковыляли трое северян. Старый варвар Тригар подоспел самым последним. Он отдышался, харкнул себе под ноги и плюхнулся прямо в снег. Мы уселись рядом.

— Я много чего в жизни видел, — заговорил Джалек, тщательно подбирая слова, — но с таким столкнулся впервые. Что это было?!

— Зверь того, кто обосновался на севере, — хрипло ответил Тригар и затих.

Повисло гнетущее молчанье. Я чувствовал, что каждому из нас есть что сказать, но пустота, поселившаяся внутри, напрочь отбивала желание говорить. Егеря хмурили лица, прятали взгляды, тяжело сопели.

Сержант Пайк первым нарушил тишину:

— Тригар, что ты еще знаешь об этом монстре?

Старый северянин молчал, свесив голову.

— Тригар? Тригар! — требовательно крикнул Пайк. Он так и не сменил пропитанные мочой штаны.

Но старик молчал, не шевелился. Не вздымались в такт дыхания его плечи, не шло теплое дыханье изо рта. В тщедушном старческом теле не билась больше жизнь.

Заголосила северянка Ланита. Захныкал младенец на ее руках.

5419 год, середина лета

Столица королевства Маркаун, Таэрмин

Роскошь всегда навевала на него тоску, угнетала. Блистающей на солнце булавой била по голове, тугой веревкой сковывала движения, заставляла двигаться неуклюже и неуверенно. Приводила в ярость своей безмолвностью и боязнью запачкаться — запачкать саму себя. Вместе с тем она раздражала своим страхом пропасть, раствориться. Уж лучше так. Существовать, быть здесь и сейчас, и потом, в будущем. Быть всегда. Неизменной, дорогой, красивой и… бесполезной в своей сути. Холодное удобство, бездушный комфорт и тесный безоглядный размах. Это бесило!

Нет, не от того, что является недоступной. Наоборот. Слишком… назойлива. Слишком близка. Показное радушие и гостеприимство граничит с холодными потаенными мыслями. Там, где красота и помпезность на фасаде, нелепо смотрятся сырые полуподвалы и холодные библиотеки, стены которых еще столетия назад покрылись плесенью.

Чрезмерная надменность, неспешное самолюбование, упоение силой и властью. Роскошь! Роскошь — это большое богатство, а большое богатство — чаще всего обман. И эти залы, коридоры, беседки, холлы, трапезные и сам фасад Красной Академии являются лицом обмана. Точнее лишь маской! Ведь само по себе строение не принимает решений и не совершает поступков. Оно не живое и ничего не может! За ширмой небывалой роскоши, как и всегда, прячутся люди. Демонологи. Однако проблема обмана кроется еще глубже. Молодежь пока мало что может, старики уже ничего не хотят, а правящая верхушка Академии, кажется, занята какими-то своими делами и ищет понятную только ей выгоду. Вне проблемы остается лишь небольшой костяк средневозрастных профессионалов. Однако их так мало, и они так часто гибнут в схватках с демоническим отродьем, что имеют наименьшее влияние в совете ордена демонологов.

Проблема обмана. Малтис и сам не до конца понимал ее. Призрачный краешек смутных, разрозненных догадок маячил перед внутренним взором парня, но в руки не шел. Отчасти из-за страха того, что эти домыслы могут оказаться правдой. Настолько горькой, что сердце обратится черным углем. Однако на поверхности пока лежали другие тревоги…

От размышлений Малтиса отвлек эфир. Точнее его незначительное присутствие в гостевом холле. Парень оторвался от созерцания роскошных мраморных колонн и бросил взгляд на вход в Академию.

Двери распахнулись, и на ослепительно-ярком летнем солнце блеснули серебристые плащи. Когда серебряное сияние потонуло в полумраке холла, показались черные куртки без украшений и суровые лица. И суровость их граничила с жестокостью!

Гвардейцы Красной Академии. Небольшой отряд всего из четырех человек. Не демонологи, просто наемные воины. Профессионалы своего дела, а когда нужно — безжалостные убийцы. И во главе отряда — Рейнор Паскаль. Младший брат архи-мастера Годварда. Человек, не имеющий возможности похвастаться чистотой репутации. О нем, как о командире отряда красных гвардейцев, ходили разные слухи. Но чаще всего — пугающие. Поговаривали, что он обстряпывал самые гнусные и мрачные делишки Годварда.

Над Рейнором висел сгусток сырой материи эфира. Обычный человек его не заметит, а вот демонолог сразу обратит внимание, однако значения не придаст. Ведь в этом сгустке не было никакой направленности и подготовки, ничего определенного. Но только не для Малтиса. Он сам вешал эту астральную метку над гвардейцем! Всего пару месяцев назад. И тогда метка была чистая, прозрачная… не порченная. Теперь же она темнела расплывшейся кляксой, чуть-чуть увеличившейся в размерах. Прямой признак нарождающейся одержимости!